Строительство лагеря Шмидта Решетников показал в рисунке «На смену хижинам мы строим дворец». Решетников нарисовал скверно поставленную, провалившуюся палатку и прекрасный барак с гордо развевающимся красным флагом.
В дружеском шарже «Отто Юльевич Шмидт в своей палатке» нарисован Отто Юльевич, голова которого выглядывает из-под полотнища палатки, а борода примерзла к льдине.
Другие рисунки Феди — «В палатке за трапезой», «На камбузе», «Радиостанция» — передают весело и живо особенности нашего быта и нашей работы.
В этом же номере Решетниковым был нарисован портрет погибшего Бориса Могилевича, помещенный над некрологом.
Все свои рисунки Решетников выполнял в поистине нечеловеческих условиях. Ему приходилось рисовать или сидя на корточках, сгорбившись, или лежа на животе. Несмотря на это, они были хорошо исполнены. Лагерь Шмидта восторженно реагировал на эти рисунки и карикатуры.
Первый номер «Не сдадимся!» много сделал для консолидации всего нашего коллектива, и мы решили продолжать регулярное издание газеты.
В дальнейших выпусках решили ввести отдел «Последние часы «Челюскина». Нам хотелось по свежим следам восстановить все то, что видели и переживали многие из нас в те трагические два часа, когда «Челюскин» шел ко дну.
Строительство лагеря, все наши усилия, направленные на улучшение быта, на перестройку палаток, мы решили отразить в особом отделе — «Строительство лагеря Шмидта».
Кроме этих двух важных отделов в каждом номере газеты мы давали сведения о том, где мы находимся, и текущую информацию. В материалах под заголовком «Где мы находимся?» Хмызников знакомил лагерь с запутанной кривой, по которой дрейфовала наша льдина. В информации мы давали сведения о продвижении к нам самолетов и спасательных экспедиций на пароходах.
Второй номер нашего «Не сдадимся!» по обилию материала напоминал бесконечно длинные номера газеты «СМП» на борту «Челюскина». Во втором номере уже появились и фельетоны.
С особенным интересом был встречен фельетон «Осколки нашего быта», имевший подзаголовок — «С карандашом по лагерю». [167]
Фельетон весело прогуливался по лагерю. Вот как описывалась в нем например палатка научных работников:
«С утра до последней предсонной минуты, с перерывами на работу и проглатывание пищи, заведены языки Феди Решетникова и Аркаши Шафрана…
Ради вольности веселой Собралися мы сюда… Из бокалов полновесных Пьем о надеждою чудесной…
с большим вкусом хором выводят Шафран, Решетников, Хмызников, Семенов и другие. Затем Хмызников начинает сочно и с большим знанием дела говорить о вкусных вещах. Здесь и лососинка, и севрюжка, и грибки, и свиная отбивная, и рассольник, и кулебяка… Чего, чего только здесь нет?… У всех текут слюнки… Наконец кто-то бешено протестует против утонченного издевательства».
Или вот описание времяпрепровождения в палатке Факидова и Иванова, двух «отшельников», как называли их в лагере:
«Иванов сиротливо подпер лицо рукою. Он поет жалобные, печальные русские песни: то о замерзающем ямщике, то о чьей-то грустной кончине. Столующийся Баевский читает вслух «Гайавату». Факидов фантазирует о том, как дома, в Ленинграде, он будет есть суп только из кружки и только вилкой, как он будет объясняться в любви только на ледокольном языке:
«Я очарован вашими обводами. Ваш нос — форштевень. Ваш рот — форпик С креплениями. Я хочу держать в своих стрингерах Ваши шпангоуты».
В этом фельетоне и в ряде последующих мы заразительно смеялись.
Во втором номере Решетников дал два «крупных полотна»: «Так могут о нас думать» и «В новых условиях — новая обстановка».
В первом рисунке Федя изображает, как могут о нас, челюскинцах на льдине, думать наши враги. Рисунок полон ужасов: вот какой-то челюскинец грызет от голода свою собственную ногу. Вот целый хоровод из восьми фигур. Они сплелись в круг, причем каждый из них пытается утолить голод пожиранием своего соседа. У одного проглочены уже обе ноги, но это не огорчает пострадавшего. Он не чувствует постигшего его несчастия и в свою очередь вцепился зубами в мягкие части третьего челюскинца. Вот обжора-аэролог Шпаковский поджаривает на примусе чью-то женскую ногу. От голода и предвкушения еды у Шпаковского текут слюнки. За ним из-за бугорочка жадно наблюдает фотограф Новицкий.
Какой-то челюскинец почти целиком уже проглочен белым [168] медведем. В этого медведя из трехлинейки, покрытой многопудовыми сосульками, целится помощник завхоза Канцын. На треноге из весел подвешен котел, и в нем варится обед.
Тут же Решетниковым вывешено юмористическое меню:
Первое блюдо — «бульон из сапог».
Второе блюдо — «печеные ремни».
Более деликатное блюдо готовится в качестве диэтического. Вместо бульона из простых сапог здесь готовят бифштекс из валеных сапог.
На краю большой льдины, на которой происходят такие ужасные вещи, сидят три сумрачных и настороженных полярных ворона и ждут той минуты, когда обитатели лагеря Шмидта станут их добычей.
В таких мрачных тонах изобразил Решетников то, что думают о нас наши враги, как хотелось бы им представлять лагерь Шмидта.
И тут же рядом Решетников дает ответ всем тем, кто готов был клеветать на лагерь Шмидта. В левом углу рисунка «В новых условиях — новая обстановка» изображен наш продовольственный склад. Он называется:
«Универмаг «Красный ропак». Все для жизни!
В этом универмаге можно получить все. Здесь отпускают и валеные сапоги и кусок свинины».
На горизонте изображена наша знаменитая вышка. Под нею на месте гибели «Челюскина» вывеска: «Дереворазработки производит артель «Раз-два-взяли!»
Так Решетников рисует место, где мы вылавливали все оставшееся после гибели «Челюскина».
В правом верхнем углу нарисованы «фабрика-кухня» и наш барак, обложенный снежными «кирпичами».
В центре — рисунок, изображающий работу уличного фотографа. Рисунок озаглавлен: «Фотоисторический момент. За одну карточку одна галета». Фотограф — это толстый, небольшого роста Петр Карлович Новицкий, весь укутанный в меха и теплую одежду. На фоне примитивной уличной фотодекорации он снимает челюскинку. На декорации изображены: гибнущий «Челюскин», перевернутая луна, дирижабль имени «Правды», марширующие белые медведи и какая-то фантастическая гондола с гребцами.
Оба этих рисунка Решетникова буквально произвели фурор. [169]
Во втортом же втором номере «Не сдадимся!» были помещены чрезвычайно интересные статьи Хмызникова, Филиппова и Расса о последних часах «Челюскина». На месте передовой мы поместили радостно взволновавшую нас телеграмму Политбюро, в которой товарищи Сталин, Молотов, Ворошилов, Куйбышев, Орджоникидзе и Каганович слали нам свой горячий привет и высказывали уверенность в том, что нашей борьбой на льдине мы вписываем в историю освоения Арктики новые славные страницы.
Мы отметили особой статьей шестнадцатую годовщину Красной армии. Бобров дал статью о возобновлении культработы, Кренкель — о работе радиостанции. В статье «Экономьте топливо» Матусевич подробно сообщал о наличии на льдине разных видов топлива. Нам приходилось экономить топливо, ибо мы должны были предвидеть возможность затяжки спасения всего населения лагеря на три, даже на четыре месяца. К этому и призывал старший механик Матусевич.
Мы выпустили всего три номера «Не сдадимся!» Когда четвертый номер был уже подготовлен к выпуску и все материалы собраны, [170] героическими усилиями летчиков лагерь Шмидта был ликвидирован. Четвертый номер газеты так и не увидел света.
Если первые два номера вышли на плотной белой бумаге, то третий номер нам пришлось выпустить на темнозеленой оберточной бумаге. В заголовке второго номера Федя нарисовал нашу сигнальную треногу с большим столбом черного дыма, вздымающегося к небу и показывающего место нахождения лагеря Шмидта подлетающим самолетам. В третьем номере в заглавном рисунке Решетников дал силуэт четырех самолетов, летящих один за другим и опускающихся на нашу льдину.
