Мягкая кошачья лапа насыщенного аромата свежей выпечки ухватила меня за нос, развернув в противоход и заставив свернуть в небольшой проулок, где открывал свои дышащие жаром ставни лавки один из владельцев пекарни.
— Ох, милейший! — Я остановился перед тучным мужиком с розовой лысиной и здоровенными волосатыми ручищами. — Скорей же без промедления покажи свой товар, иначе я от запаха из твоей лавки слюной весь изойду!
— Доброе утро, господин! — Расплылся мужчина в улыбке, тут же оценив, видимо, по статусу мою зеленую мантию лекаря академии. — Чего желаете? Есть чудесные рогалики с маком, на подходе булочки с изюмом, а еще хочу вам сказать, моя жена Меллисана сегодня по-особому расстаралась, с утра приготовив восхитительные кексы, пропитанные еще с весны закупленным медом разнотравья!
— О, теперь я вижу, куда так торопится солнце! — Я решил ответить ему любезностью на его дружелюбный тон. — Оно спешит занять очередь к вам в лавку! Давайте всего по паре, но лишь об одном молю, дайте хорошую буханку белого хлеба!
— Хо-хо! — рассмеялся он басовито, словно Санта-Клаус, не забыв при этом потрясти своим массивным пузом. — Будет сделано, господин!
И он таки сделал, и я таки познал счастье, когда половина моего лица утонула в свежем и еще теплом хлебном каравае. Блаженство. Все рогалики, булочки и кексики в промасленной бумаге отправились в заплечную суму, а я тыкался мордочкой в хлебную мякоть, словно теленок в вымя матери, урча от удовольствия.
— Нет, ну где ваши манеры, барон? — От голоска, раздавшегося у меня за спиной, я чуть не откусил себе язык и палец разом.
— Принцесса?! — С трудом прокашлявшись, я с ужасом рассматривал хрупкую фигурку высокой девушки, что поверх платья накинула на себя легкий плащ с глубоким капюшоном. — Вы, какого хрена… Кхм… Вы что тут делаете?!
— Какая безкультурщина, барон! — Она подошла ко мне, принявшись отряхивать мою грудь от хлебных крошек. — Сначала сбегаете из дворца не попрощавшись, а потом шляетесь по городу, словно поросенок, вымазавшись и совершенно не глядя по сторонам. А дабы вы почувствовали укол совести, могу вам сказать, что я за вами вынуждена была плестись от самого дворца, не говоря уже о том, как мне пришлось полночи не спать, дабы караулить вас.
— Зачем? — От подобного кульбита судьбы не так-то просто быстро оправиться.
— Этого я еще не придумала, но думаю, к концу дня мысль обязательно родится. — Она, улыбнувшись, окинула меня взглядом с ног до головы. — И прекратите, словно мать ребенка, прижимать к груди буханку хлеба, у вас ее пока никто не забирает. Ну вот, сами напросились.
— На что? — Я банально не находил слов для диалога.
— Сейчас покажу. — Она, практически не встретив сопротивления, разжала мои пальцы на хлебе, извлекая из моих рук остаток каравая. — И пусть вам теперь станет стыдно, так как лишние граммы на моих бедрах целиком и полностью ваша вина.
— Но я не я! — Автоматически потряс я воздух столь искрометным умозаключением.
— Точно! — Хмыкнула она, неспешным шагом обходя меня. — Мы не они, а они не мы, и все вокруг не то, что кажется. Давайте там не отставайте, с утра прохладно, лучше будет еще немного ножками пройтись, чтобы взбодриться.
— Куда? — Быстро-быстро заморгал я глазами ей вслед.
— Хороший вопрос! — Она воздела вверх свой пальчик, замерев на выходе из переулка. — Вот туда пойдем, так нам встающее солнце будет светить в спину, а, следовательно, нам не придется жмуриться, отчего у нас не появятся морщинки у глаз раньше времени.
Дальнейшие минут десять прошли в полной тишине и тягостном скрипе моих мозговых извилин. Принцесса же просто цокола, как полковая лошадь, подкованными каблучками по мостовой, совершенно не обращая на меня внимания и поглощая с удовольствием отнятый хлеб.
— Эм-м… Ваше высочество. — Я поравнялся рядом с ней, пытаясь заглянуть в глаза.
— М-м-м? — Захрумкала она хлебной корочкой в мою сторону.
— Простите за бестактность, но кто-нибудь во дворце в курсе того, где вы сейчас находитесь? — Легкий ореол паники нарастающим отголоском кольнул меня в ту точку, которой обычно люди чуют беду.
— Ну, это навряд ли. — Она шмыгнула носом и при этом залихватски подмигнула мне. — Иначе бы у нас в хвосте сейчас половина нашей дворцовой армии плелась, а я, знаете ли, не люблю общественного внимания в столь ранний час.
— Ты что, сбежала?! — Я почувствовал, как у меня подогнулись ноги, и рука сама непроизвольно ухватилась за бешено стучащее сердце.
— Что значит сбежала? — Нахмурила она брови. — Я вообще-то у себя дома, тут все мое. Вот это королевство, этот город и эта, как там бишь ее? А, точно, улица! Все мое, и поскольку я не пересекала границы, то ни о каком побеге речи быть не может.
— Нет-нет-нет-нет-нет! — Я воздел голову к небесам, мотая ей из стороны в сторону. — Боже, пожалуйста, пусть это будет всего лишь сон!
— Что вы там бормочете? — Принцесса подергала меня за рукав, выводя из ступора. — Давайте уже приходите в себя, а то мне на долю мгновения показалось, что вы не рады нашей встрече, и прекратите подмигивать, выглядит как-то странно…
То, что она приняла за подмигивание, было на самом деле нервным тиком. Мы неспешно брели по медленно просыпающемуся городу, она сыпала горохом маловразумительных слов, я же банально не знал, куда бежать и что делать. Видите ли, мне еще не доводилось похищать принцесс, хотя если вдуматься, то кто кого еще похитил…
От досады, злости и просто от избытка переполняющих чувств я сплюнул, точно угодив между чугунной решеткой в дренаж дождевой воды, черным провалом уходящий куда-то в темноту подземелья.
Голод, злость и мощные когтистые лапы несли зверя по подземным катакомбам старинного города. Мутная зелень взгляда бессмысленно блуждала, вычленяя в кромешной тьме любые зачатки живых, а также заставляя зверя останавливаться у световых окон выхода наверх, где он подолгу замирал, втягивая носом ароматы верхней жизни, всю палитру человеческих страстей, бьющих ключом наверху при свете дня.
Зверь искал, зверь бежал, не теряя в груди какого-то странного чувства ожидания, помноженного на тоску и надежду. Что-то вновь и вновь заставляло его просыпаться в новом логове, рыская днями и ночами в подземных тоннелях, выискивая запах жизни того единственного, кто бы мог остановить его словом и жестом, дав наконец так нужный ему покой в кипящей страстями душе.
День сменялся ночью, а ночь в свою очередь днем. Иногда, когда зверю не хватало пищи в своем логове, он выходил на охоту с заходом солнца. С удовольствием вырывая мягкие и сладкие внутренности двуногих жертв, но ни на миг не прекращая своего поиска, вновь и вновь припадая носом к запахам живых, в надежде уловить аромат того, кто ей был так нужен.
Ей?
Да, в короткие минуты покоя в новом логове ее часто посещали сны-картинки былого, когда она могла ходить и улыбаться, как остальные живущие, когда не было еще голода и жажды, затмевающей разум, всепожирающей жажды убивать всех и вся вокруг.
Из-за этих снов она и бежала сегодня всю ночь тесными сырыми и темными коридорами каменных тоннелей, вспоминая свои чувства и улыбку того, кто должен быть рядом с ней. Должен… любить ее, быть всегда рядом, не отходя ни на шаг, касаясь ее трепещущего тела своими руками. О, как же ее мучила эта разлука! Непередаваемая тоска из-за боли горькой разлуки рвала ее естество на части, придавая в какой-то момент даже сил в этой бесконечной гонке за неведомым. За чем-то, что было живо пока лишь только в ее снах.
Усталость накапливалась свинцом в мышцах. Зверь слабел, а на спине даже треснула кожа, оголив мышечную массу, но это все было пустым. Вернувшись в логово к сладким снам, она все вылечит, лишь бы очередной забег по городским канализациям дал бы хоть намек на счастье, вновь оказаться рядом с тем, кто ей так дорог.
Внутренние часы подсказали зверю, что еще одна ночь прошла впустую. От злости и тоски хотелось выть и рвать зубами камни, и зверь, возможно, так бы и сделал, если бы уже на обратном пути к сну и покою он внезапно не замер у одного из люков, выходящих на улицу, сквозь решетки которого в тоннель пробивались пока еще слабые утренние лучики солнца.
