– Да.

– Ну и что он наболтал тебе?

– Он сказал, что ты велел Саре вернуться домой из Брайтона.

– Надо ли осуждать меня за это? – прорычал лорд Гарретт. – Твой братец забыл о своих обязанностях по отношению к Саре и бросил ее на произвол судьбы. В его отсутствие она приблизила к себе человека с крайне сомнительной репутацией, и ее имя стали трепать на всех углах. Кому, как не тебе, знать, как легко опорочить доброе имя молодой девушки.

Кортни давно не была на родине. Но то, что и о ней ходили сплетни, не вызывало у нее сомнений, так как, по мнению света, молодой девушке с такой прекрасной родословной не подобало идти на сцену. Через ее поверенного, хоть и не часто, отец сообщал ей об этом, так как всегда жил с оглядкой на чужое мнение.

– Почему же надо было отзывать Сару из Брайтона в тот самый момент, когда к ней начал проявлять интерес некий джентльмен?

– Джентльмен! Ха! Кто сказал, что он джентльмен? Твой брат? – презрительно зарокотал отец, постепенно повышая голос и приподнимаясь в кресле. – Это негодяй! Я пытался объясниться с Сарой, но она не стала меня слушать. Я обязан был приказать ей вернуться домой. Как могла ты предположить, что я…

Внезапно он упал обратно в кресло, его лицо побагровело, покрылось испариной, челюсть перекосилась. Кортни бросилась к нему, но он протестующе махнул рукой.

– Папа, сколько раз тебе говорили, что надо сдерживать свой гнев. Это очень вредит твоему здоровью.

– Он компрометировал твою сестру. – При каждом слове лорд Гарретт стучал указательным пальцем по столу. – Наглец! Торгаш из Чарльстона, вшивого американского городишки. Там живет брат твоей матери Эзра Киран. Место, совершенно не подходящее для Сары.

– Может быть, ты судишь предвзято?

– Она проводила с ним все свое время, – продолжал он, как будто не слыша, что говорит Кортни. – Марк никогда не доверял этому типу. Спроси его, если мне не веришь.

– Сара – умная девушка. Тебе следовало бы доверять ей.

Лорд Гарретт встал и подошел к окну, по которому барабанил дождь. В стекле отражалось его лицо, и по отражению стекали струи дождя. Казалось, что отец плачет.

– Да, умная, – кивнул он. – Но слишком доверчивая. А она несет ответственность за нашу фамилию.

Кортни поежилась. Она ненавидела это слово: «ответственность». «С привилегиями приходит ответственность». Отец всегда вспоминал этот принцип, когда дети начали проявлять независимость.

– А как же быть с ответственностью Сары перед собой? Она – талантливая пианистка и писала мне…

– А, понимаю. Ты хочешь сказать, что, подобно тебе, она должна развивать свои таланты, следуя своему призванию.

Он говорил, что понимает, но Кортни прекрасно знала, как он бывает туп и слеп, когда дело касается его детей.

– Ты знаешь, папа, это еще не самое страшное – иметь дочь пианистку.

– Ты говоришь так же, как тот американец, – сказал лорд Гарретт, следя за отблесками огня на стене. – Мне говорили, что он все время заставлял ее играть и играть. Мне этого не нужно. Это ты могла отказаться от своих обязательств в день восемнадцатилетия, отказаться от поездки в Брайтон, порвать все связи с обществом ради жизни на сцене, но ты – максималистка и индивидуалистка. А Сара не такая.

– Меня вполне устраивает то, насколько ты мне доверяешь, – ответила Кортни. – Но почему ты отказываешь в доверии Саре и ставишь ее в зависимость от тебя. Почему не позволить Саре самой решить, сможет ли она прожить без…

– Она проживет и в Оуклей Корте. – При этих словах он встал, показывая тем самым, что это его последнее слово. – Ты дома всего лишь четверть часа, а мы уже погрязли в спорах. Все, что я хотел для вас обеих, – это достойное замужество и дети. Может быть, хотя бы Сара оправдает мои надежды.

Кортни уловила скрытый в его словах упрек, но не отступила, так как ей редко выпадала возможность поспорить с лордом Гарреттом, попытаться отстоять свою точку зрения.

– Мне не хотелось бы тебя разочаровывать, папа, и я готова сделать все, чтобы угодить тебе, кроме одного: я не могу продавать себя тому, кто больше предложит.

– Что ж, тебе двадцать два, и ты свободна в принятии решений. Брак не для тебя.

Кортни была ошеломлена его словами. «Возможно, – подумала она, – все-таки есть еще надежда».

Лорд Гарретт сверил настенные часы со своими карманными.

– Спешат на десять минут. Когда-нибудь я все-таки научусь управляться с этой штуковиной.

Кортни подошла к старым дедушкиным часам, достала ключ и немного повозилась с заводным механизмом.

– Я много раз показывала тебе, как это делается. Ты должен сделать пол-оборота в эту сторону. Вот так. – Она толкнула маятник, он закачался и легко вошел в свой обычный ритм.

– Так будет хорошо.

Лорд Гарретт смотрел на нее каким-то странным взглядом.

– В чем дело? – спросила Кортни.

– Ты так похожа на свою мать. Она тоже была утонченной англичанкой, но унаследовала от отца-ирландца неистребимое стремление к независимости. Из всех, кого я знал, она была единственным человеком, способным отрегулировать эти проклятые часы.

Упоминание о матери вернуло Кортни на восемнадцать лет назад, когда жестокая судьба вырвала мать из жизни. Это произошло вскоре после рождения Сары. Дети тогда сразу поняли: что-то случилось. Слуги жались по углам, всхлипывали, причитали. Потом дети сидели в комнате Марка и чего-то ждали в тревожном молчании. Наконец нянька сказала им, что днем раньше норовистая лошадь матери выбросила ее из седла на самом краю утеса, и мать упала в море. Отец, убитый горем, не нашел в себе сил сообщить им об этом сразу.

Нянька привела их к склепу, чтобы они попрощались с матерью в день похорон. Там, у края могилы, при чтении прощальной молитвы Кортни обнаружила, что Марк стал заикаться.

Когда Кортни думала о матери, она испытывала чувство вины, так как почти не помнила ее. Испытывая постоянную боль потери при виде изображения любимого лица, отец убрал все портреты Бренны на чердак в Стансуорте, оставив только одну миниатюру на своем ночном столике. Теперь эта миниатюра поблекла и потрескалась. В памяти Кортни остались только мимолетные впечатления – от голоса Бренны, подобного мягкому шелесту ветра, от ее добрых зеленых глаз, от ее своеобразного смеха…

Лорд Гарретт, так и не оправившись от своей потери, все эти годы решительно отмахивался от каких бы то ни было разговоров о повторной женитьбе, каждый раз говоря, что в жизни ему отпущена только одна большая и искренняя любовь.

Легкое покашливание отца заставило Кортни очнуться от воспоминаний.

– Кстати, – сказал отец. – Сара так и не пришла пообедать со мной этим вечером. Все еще сердится, наверное.

Это удивило Кортни, так как Сара никогда не отличалась злопамятством.

– Я умираю с голоду, – сказала она, – и Сара могла бы присоединиться ко мне. Сейчас я позабочусь, чтобы нам принесли два прибора.

Лорд Гарретт взял ее за руки.

– Хорошо, что ты дома. Меня тревожит Сара. В последнее время она выглядит подавленной и ни с кем не разговаривает. Гуляет в одиночестве по саду, ездит верхом к пруду, и вид у нее такой, как будто тяжесть всего мира лежит на ее плечах. У нее пропал аппетит, по словам миссис Чивер, она перестала регулярно ходить в деревню, как это делала раньше. Если бы ты могла объяснить ей, как я обеспокоен, возможно…

– Можешь не сомневаться, что она знает о твоем беспокойстве, – сказала Кортни, встав на цыпочки и поцеловав его в щеку, – проницательность никогда не была сильной чертой твоего характера.

– Я знаю, что твоя работа требует много времени, – проговорил Гарретт, обнимая Кортни за плечи и увлекая ее в холл, – и хочу, чтобы ты знала, что я ценю твой приезд домой ради Сары.

– Я всегда готова приехать по первому зову Сары. – Кортни сжала руку отца. – Спасибо тебе за теплый прием.

– Ты моя дочь, Корт. Не имеет значения, чем ты занимаешься. Это ничего не меняет. Ты можешь вести себя как угодно по отношению ко мне, но Оуклей Корт всегда останется для тебя домом. Я никогда не одобрял твою добровольную ссылку, – он слегка кашлянул. – Ну ладно, хватит пока. Я вижу, Диана направляется на кухню. Она и Мойра, новая служанка, помогут тебе все устроить.