Сэйдж неловко пошевелилась. Она отказывалась признаться себе самой, что взгляды этого мужчины постоянно вызывали у нее какое то новое неизвестное чувство, от которого перехватывало дыхание и становилось тепло в животе. Ей никогда не приходилось испытывать ничего подобного с Артуром. И это очень беспокоило Сэйдж и вызывало у нее чувство вины.

Ее губы сжались в тонкую линию. Она просто обязана найти как можно скорее жилье для себя и племянника. Если ей придется и дальше пользоваться услугами Джима, то, в конце концов, действительно, закончится тем, что она станет, как сказала старуха, «новой бабешкой» Джима Латура.

Наступило воскресное утро, яркое и свежее. Уже с самого начала Сэйдж была в приподнятом настроении и, разглаживая платье, чтобы идти в церковь, она тихонько напевала какой то легкий мотивчик. Как приятно вновь собираться в церковь! Она так соскучилась по церковной службе! В ее жизни воскресенье было единственным днем, который хоть как то нарушал череду монотонных будней и прерывал длинный, скучный ряд однообразных домашних обязанностей.

Будут ли женщины в Коттонвуде так же дружелюбны, как все те, которых она знала раньше, в своей прежней жизни? Сэйдж очень беспокоилась по этому поводу и, чтобы предстать перед ними в лучшем виде, ей пришлось тщательно продумать, что одеть для первого появления на людях. В конце концов выбор пал на красивое муслиновое платье зеленого цвета, украшенное узорами из кружевных веточек. Вслед за ним женщина взяла из гардероба Джонти корсет, нижнюю юбку и пару обтягивающих и коротких, до колен, невесомых и тончайших батистовых панталон.

Может быть, сначала к ней отнесутся настороженно. Но со временем местные жительницы обязательно станут любезно улыбаться ей и кивать при встрече.

Сэйдж сняла через голову свое платье и нижнее белье и, бросив их на кровать, как была, нагишом, подошла к большому зеркалу и стала перед ним. Дома у нее было только маленькое зеркальце, висевшее на гвозде рядом с кухонным окном. В него можно было смотреть, но ей никогда раньше не доводилось видеть себя в полный рост со стороны. Пожалуй, впервые в жизни она могла внимательно рассмотреть свое собственное тело и оценить его.

От тяжелой работы, которую Сэйдж приходилось выполнять всю жизнь, ее тело, каждая его линия к изгиб приобрели удивительную пропорциональность и красоту. Упругие и белые, словно пена, груди гордо вздымались и, казалось, принадлежали юной девушке Талия была такой же по девичьи узкой и стройной, а бедра, восхитительно округлые, казалось, были выточены из слоновой кости. У Сэйдж не было детей, и поэтому ее тело не имело тех следов, которые остаются у не раз рожавших женщин. Внимательно рассмотрев свое отражение в зеркале, она удовлетворено кивнула, одела нижнее белье, а потом через голову натянула платье. Застегивая длинный ряд пуговиц на лифе, женщина вновь почувствовала тревогу перед предстоящим выходом в люди. Снова и снова Сэйдж спрашивала себя, понравится ли она местным женщинам, примут ли они ее в свой круг? «А почему, собственно, она не должна им понравиться? — подумала Сэйдж, расчесывая назад волосы и укладывая их в два больших узла на затылке. — Она выглядит вполне прилично. Да она и есть приличная женщина!»

Сэйдж протянула руку к изящной коробочке, в которой хранились румяна. Ей нужно, пожалуй, нанести немного красок на щеки. Но в следующее мгновение женщина отдернула руку. Все, должно быть, знают, что она была больна, поэтому ожидают, что ее лицо будет бледным и слегка уставшим. Сэйдж осторожно взяла маленькую кружевную шляпку и бережно прикрепила к волосам при помощи заколки. Потом аккуратно расправила две зеленые ленты, свисающие со шляпки ей до пояса и снова стала перед зеркалом, чтобы бросить на себя последний придирчивый взгляд. Она с нескрываемым удовольствием рассматривала это восхитительное крохотное творение шляпных дел мастера, так украсившее ее голову. До сих пор среди головных уборов у нее значились грубоватый поношенный чепчик, который она носила летом, и шерстяная старенькая шаль.

С коротким, счастливым вздохом Сэйдж натянула на свои длинные, тонкие пальцы белые перчатки, взяла маленькую сумочку и, в последний раз глубоко вздохнув, вышла из своей комнаты и пошла в кухню.

— Ах, ты! Ну до чего же ты хорошенькая! — воскликнула Тилли, первой заметившая ее. — Смотри, Джим, правда, она просто красавица?

Джим оторвался от окна, перевел свой взгляд на Сэйдж и … Несколько секунд прошли прежде чем он, наконец, пришел в себя и смог снова спокойно рассуждать. «Хорошенькая» и «красавица» были слишком слабыми словами, чтобы описать женщину, которая сейчас со стыдливым волнением ожидала его ответа. Пожалуй, даже слово «прекрасная» не будет достаточным для справедливой оценки Сэйдж Ларкин.

За время своей болезни она потеряла в весе, похудела, стала хрупкой и невесомой, а ее черты приобрели чистоту и прозрачность лучших образцов фарфора. Зеленые прекрасные глаза сияли, как два изумруда, на порозовевшем от волнения лице, а густые темные ресницы, вздрогнув, как крылья бабочки, опустились на щеки, когда Сэйдж закрыла глаза, чтобы не видеть горячего взора мужчины.

Наконец Джим встал со стула, взял Сэйдж за руку и поднес ее пальцы к своим губам.

— Нет, Тилли, — произнес он хрипло. — Она как видение из самых сказочных и прекрасных мужских грез.

Тилли стало даже жалко несчастную Сэйдж, вспыхнувшую от смущения и покрасневшую до корней волос от такого неожиданного комплимента. Единственное, что говорил о ее внешнем виде Артур, — это то, что она выглядит уставшей и ей требуется немного отдохнуть. Брат Кейл частенько подшучивал над нею, говорил, что она такая же хорошенькая, как розовое ушко поросенка или тому подобную ерунду. Именно поэтому Сэйдж до сих пор не представляла, насколько она красива.

С коротким смешком Тилли воскликнула:

— Да уж, ты все знаешь о прекрасных мужских грезах, Джим Латур!

— Молчи, женщина! — засмеялся Джим и согнул руку, давая возможность Сэйдж взять его под локоть. Так, рука об руку, они пошли к выходу из кухни, а Тилли, проводив их до двери, сказала:

— Уверена, что вскоре услышу, как церковный колокол грохнется на землю. И произойдет это, как только ты, Джим, переступишь порог храма.

Губы Джима растянулись в нервной усмешке. По правде сказать, он и сам боялся, что церковная кровля может рухнуть от его появления. Насколько ему помнилось, он никогда еще не был в церкви. Если когда-либо белый отец брал его с собой на службу, то память Джима не сохранила об этом никаких воспоминаний.

Пожалуй, паства в течение всей обедни только и будет смотреть на него, а не на священника. Он усмехнулся про себя. М да, они меньше всего ожидают, что Джим Латур, полукровка и содержатель салуна, окажется в одной компании с молящимися на молитвенных скамьях храма.

Сэйдж шла, держась за руку Джима; ее длинные, стройные ноги легко переступали с ним рядом, а он в это время пытался вспомнить, доводилось ли ему когда-нибудь еще идти вот так по улице с женщиной. Нет, раньше с ним такого не случалось. Ему, конечно, приходилось, и довольно часто, кататься в коляске вдвоем с женщиной, которая в тот момент его интересовала — Реби, например. Но еще никогда Джим не сопровождал женщину по улице пешком.

Он не видел себя в зеркало, иначе его изумление было бы еще больше. Впервые за долгие годы у него были веселые, улыбающиеся глаза.

Латур взглянул на идущую рядом с ним Сэйдж и подумал: какие мысли посещают сейчас ее прекрасную, склоненную головку? Может, она вспоминает, как ходила в церковь с мужем? Скорбит ли она еще о нем?

Зазвонил колокол, и Джим увидел, что к церкви сходятся прихожане. Они заполняли деревянные мостовые и площадь перед храмом. Здесь была почти половина населения Коттонвуда, во всяком случае, семейная половина: празднично одетые домохозяйки, степенные отцы семейства и их резвые чада.

Джим почувствовал, как дрожит рука Сэйдж, накрыл ее пальцы своей ладонью и легонько сжал их, успокаивая женщину: