— О нет, сейчас я не могу подойти! — Миссис Тротгл яростно уставилась на мальчика-посыльного, который подошел передать, что ее просят к телефону. Контрабасист играл нечто романтичное, посвященное лишь ей одной, и она уже почти решилась бросить ему розу, приколотую у нее на груди.
— Но джентльмен сказал, что это очень срочно, мадам,— виновато пробормотал посыльный, и миссис Троттл с сердитым видом последовала за ним. Брюс переместился поближе к Реймонду, а Дорин слегка сдвинулась на своем стуле.
Ганс вошел в зал. Он проявил небывалую отвагу и запустил семечко папоротника в свой единственный глаз, поэтому мог наблюдать за происходящим, оставаясь совершенно невидимым. Его мизинец, вьггянутый по направлению к Реймонду, заметно дрожал. Великан нервничал. А вдруг он щелкнет слишком сильно, и Принц окажется на Острове с проломленной головой? С другой стороны, что, если щелчок окажется недостаточно сильным и Реймонд закричит, когда очнется внутри торта?
Если Ганс нервничал, то бедная Герти была в ужасе.
— Мамочка, прости меня,— прошептала она.
Она побывала в «Фортлендсе» и купила немного черной краски для последней вуали, которая должна была остаться на ней поверх нижнего белья, чтобы соблюсти приличия даже в том случае, если свет не выключится вовремя. Тем не менее, залезая в торт, она стучала зубами от страха. По крайней мере, они осчастливили девушку, исполнявшую Танец Семи Вуалей. Танцовщица схватила деньги, протянутые Корнелиусом, и сейчас, наверное, уже летела на реактивном лайнере в солнечную Испанию.
— Готова? — спросил рабочий, собиравшийся вкатить торт в зал ресторана.
— Готова! —пискнула Герти из-под своих вуалей. В оркестре грянули фанфары, к потолку взвились воздушные шары и ленты серпантина. Герти выпрыгнула из торта и начала танцевать.
Реймонд не узнал ее под несколькими слоями ткани, в приглушенном розоватом свете. У зрителей возникло ощущение, что сейчас произойдет что-то удивительное, и они не ошибались. Феи всегда любили танцевать. Они танцуют на лугах ранним утром, они кружатся и порхают в пене прибоя — а Герти не было равных среди плясуний Острова. Она забыла, что ее мама перевернулась бы в гробу, если бы увидела ее пляшущей в ресторане, словно девушка из варьете; она забыла, что через несколько минут жирное тело Реймонда Троттла шлепнется ей на голову. Оркестр следовал за ее движениями, замедляя и ускоряя темп, и в зале не осталось ни одного человека, способного отвести взгляд от нее.
Герти уронила на пол первую из семи вуалей. Она думала о чудесных плодах, растущих на Острове, о своих огурчиках, о том, что скоро она окажется дома, но люди, наблюдавшие за ней, этого не знали. Им казалось, что она думает о них. Между тем Ганс приблизился к столику Реймонда и встал рядом с тем местом, где сидела миссис Троттл. Он был готов.
Вторая вуаль плавно опустилась на пол. Мелодия стала еще более мечтательной. Танцуя, Герти разбрасывала вокруг сладко пахнущий порошок из трав, навевающий на людей сон, заставляющий их забыть о своих невзгодах.
У служебного входа Вакса Гриббли объясняла привратнику, что сегодня ее отец должен уйти домой пораньше.
— Мамочка плохо себя чувствует,— прошепелявила она.
Мужчина улыбнулся и погладил ее по голове.
В уборной, примыкающей к раздевалке для актеров, ждал тролль Генри Прендергаст. Он выглядел настолько похожим на контрабасиста, что родная мать не отличила бы их друг от друга. Бен, съежившийся на пожарной лестнице, не сводил глаз со стоявшего внизу фургона.
В зале ресторана Герти сбросила с себя третью вуаль, потом четвертую… Она все еще кружилась и порхала, но уже гораздо медленнее. Огни на сцене стали розовато-лиловыми, потом темно-синими…
— Ого-го! — воскликнул Реймонд Тр оттл, когда она протанцевала мимо его столика.
Упала пятая вуаль, шестая… Герти начала беспокоиться. Что, если свет не выключится? Была ли ее последняя вуаль действительно непрозрачной?
Но все шло по плану. Ганс занес мизинец над головой Реймонда…
Оркестр разразился особенно бравурными аккордами. Свет погас.
И в этот момент Ганс нанес удар!
Фургон спасателей был припаркован на узкой улице между задним фасадом «Астории» и набережной реки. Уже давно стемнело; проплывающие суда зажгли сигнальные огни, а из многочисленных окон отеля струился желтоватый свет.
Изнутри фургон был выложен одеялами, чтобы Принцу было удобно на пути к тринадцатой платформе. Все пожитки спасателей тоже находились там, поскольку они не собирались задерживаться в Лондоне.
В углу лежал чемодан Ваксы. Задняя дверь фургона осталась открытой, и свежий воздух проникал к туманчику через дырочки, проделанные в верхней крышке, но зверек все равно недовольно ворчал. По его мнению, он уже вырос из чемодана. Он был свободным существом, он уже привык к обществу!
Ворочаясь на мшистой подстилке, туманчик вонзил свои острые зубки в фибровую крышку чемодана и вскоре нашел непрочное место — там, где края одной из дырок обтрепались. Перед ним мелькнул проблеск надежды, и он принялся грызть с удвоенной силой.
Водитель ничего не заметил: он смотрел на мальчика, притаившегося на вершине пожарной лестницы. Как только Бен подаст сигнал своим фонариком, он подъедет к служебному входу отеля.
В обеденном зале «Астории» гости ждали, когда подадут десерт. Оркестр наигрывал танго.
— Здесь ужасно жарко,— пожаловалась девушка, сидевшая за одним из столиков, и позвала официанта.
Туманчик продолжал грызть. Он был доволен: его усилия не пропадали даром. Дыра становилась все больше и больше. Вот наружу высунулись его усы, затем нос… и он вдруг оказался на свободе!
Дрожа от радостного возбуждения, зверек сел и осмотрелся. В этот момент официант открыл окно в зале, выпустив в ночь мелодию играющего оркестра.
Музыка! И какая музыка! Туманчик никогда в жизни не слышал, как играет настоящий оркестр. Его глаза расширились, усы вздрогнули. Потом он с глухим стуком выпрыгнул из фургона и побежал по мостовой.
Водитель по-прежнему смотрел на Бена. Переваливаясь, словно ожившая подушка, туманчик пересек улицу, подпрыгнул, пытаясь ухватиться за нижнюю перекладину пожарной лестницы, промахнулся, попробовал снова… На этот раз ему удалось зацепиться.
«Ум-па-па, ум-па-па» — гремел оркестр. Пели скрипки, летали смычки… Бен бросил взгляд на железные перекладины лестницы; ему показалось, что он заметил внизу что-то белое. Нет, должно быть, померещилось…
Отель стоял над рекой, а речные отмели кишели крысами: крупными, сообразительными крысами, прокопавшими для себя ходы в здание. Выбившись из сил на второй ступеньке пожарной лестницы, туманчик увидел дыру в кирпичной кладке и нырнул туда. Крысиная нора выходила наружу возле кухни, за кладовкой, а оттуда другая нора шла к буфетной, откуда официанты забирали подносы с блюдами. Туманчику нужно было всего лишь пересечь коридор, пробежать через распахнутую дверь…
Теперь он был там, где хотел быть, где ему следовало быть — среди этих восхитительных звуков. Он появился как раз в тот момент, когда торт увозили за сцену и зал погрузился во тьму, но это не имело значения, поскольку оркестр продолжал играть венский вальс.
Туманчик выбежал на середину зала и сел на пол. Никогда, никогда ему не приходилось слышать ничего столь прекрасного! Шерстка на его загривке встала дыбом. Он вздрагивал от счастья, чутко поводя большими круглыми ушами.
— А-аах! — вздохнул туманчик.— А-аах… а-аах! Сначала волны тумана были почти незаметны; туманчик выдохся от усилий и еще не успел свыкнуться с незнакомой обстановкой. Но по мере того как мелодия все глубже проникала в его душу, облака белого тумана, поднимавшиеся от его дыхания, становились все гуще и плотнее.
Закашлялся пожилой джентльмен, сидевший за одним из столиков. Сердитая леди перегнулась через плечо своего мужа и попросила мужчину за соседним столиком перестать курить.
— Я не курю! — раздраженно ответил тот.
Когда включился свет, люди увидели, что творится что-то странное. В зале плавал белый туман — такой плотный, что столик Троттлов почти совсем скрылся из виду.
