— Ты так рассуждаешь потому, что ты не специалист, — обиделась Леночка за Королева. — Там лучше знают. Молчи уж!

Она пошла к выходу.

— Сиди и жди меня, я скоро вернусь.

Она ушла…

Нет, Павлику определенно не понравилась вся эта история. Ему захотелось самому взглянуть на Королева. Леночка сказала, что пойдет в “Националь”. Почему бы Павлику не поехать туда? На одну минуточку. Взглянуть на Королева и уйти, получить о нем хоть какое-то представление…

Через двадцать минут он уже сидел за столиком кафе и, надо признаться, чувствовал себя не совсем в своей тарелке — он боялся попасться на глаза Леночке.

Он сразу же ее увидел. Сидела она сравнительно далеко, и рядом с нею находился этот самый Королев. Молодой, высокий, но какой-то белесый и, в общем, на взгляд Павлика, в высшей степени противный.

Они тихо и спокойно разговаривали. Павлик почувствовал облегчение. Он сразу понял, что этот человек равнодушен к Леночке. Павлик не мог бы объяснить, как он это понял, но он успокоился.

В это время Королев рассказывал о Марии Сергеевне. Он, как обычно, угощал Леночку пирожными, но в нем чувствовалось какое-то нетерпение, точно гово­рил он об одном, а думал совсем о другом, находился рядом с Леночкой, а мысли его витали совсем в другом месте.

Леночка посочувствовала даже ему, ей подумалось, что у него какие-нибудь неприятности по службе. Недаром ей не понравился тон, каким говорил Пронин о Королеве.

Сегодня Королев был особенно симпатичен Леночке, хотя бы уж только потому, что привез ей весточку от мамы.

— Хоть и не полагается, но я попросил ее написать, — сказал он, передавая сложенный лист бумаги.

Леночка с нетерпением развернула его. Письмо оказалось немногословным, но это был мамин почерк, это были ее слова, и у Леночки сразу стало легче на душе.

“Дорогая доченька, не беспокойся обо мне, — писала Мария Сергеевна, — все будет в порядке. Держи себя в руках. Мама”.

— Скоро увидитесь, — добавил Королев. — Еще неделю-другую, и все будет в порядке.

— Спасибо, — сказала Леночка, — Вы даже не представляете, как мне тоскливо.

Они посидели еще минут пять и простились.

— Вы останетесь? — спросила Леночка.

— Сегодня я провожу вас до метро, — сказал Коро­лев.

Они пошли к выходу.

Павлик замер. Леночка шла прямо на него. Она в упор смотрела на Павлика. Он втянул голову в плечи и проклинал себя за то, что потащился в “Националь”. Она сейчас скажет ему что-нибудь такое обидное…

Вот они приблизились к его столику и… прошли мимо.

Через час он позвонил Леночке.

— Ты очень сердишься? — с замиранием в сердце спросил Павлик.

— Очень, — сказала Леночка, но голос ее был не очень сердитым.

— Мне можно приехать?

— Нет. Я занята.

— Когда же я тебя увижу?

— Завтра…

Всю ночь Павлик, ворочаясь с боку на бок, раздумывал над тем неожиданным, почти невероятным, что он узнал от Леночки.

Он попытался разобраться в своем отношении к Королеву. Таинственного незнакомца, который вызывал Леночку на свидания, Павлик просто ненавидел. Теперь же стало ясно, что Королев проявлял только деловой интерес к Леночке, и все-таки… И все-таки, после того как Павлик его повидал, чувство ненависти не только не уменьшилось, но даже возросло, обострилось… Павлик знал такие лица. Они бывают у людей ясного и очень холодного рассудка, у людей, которым чуждо все, что делает человека Человеком, — любовь, дружба, уважение, сочувствие, жалость… Это страшные люди с “невозбудимым сердцем”. Такие люди действительно способны придумать фокус с мнимой смертью, с подлогом трупа. Но это же гнусно! Как там могли?..

Когда начало светать, Павлик уже ходил из угла в угол по своей маленькой комнатушке и готов был действовать. Он твердо решил пойти к начальству Королева. Неужели они, зная о его жестокой и циничной выдумке, одобрили ее?

Павлик забежал с утра в больницу, отпросился у главного врача и поехал в Главное управление.

— Мне нужно видеть генерала Пронина, — сказал он в бюро пропусков.

— Он вас вызывал? — осведомился молоденький лейтенант.

— Нет, — сказал Павлик. — Но мне необходимо с ним поговорить.

— А по какому делу?

— Это относится к… смерти Ковригиной.

Лейтенант позвонил по внутреннему телефону.

В общем, Павлик довольно быстро получил пропуск, но когда поднялся и вошел в комнату, указанную в пропуске, увидел не генерала, а всего лишь какого-то майора.

— Здравствуйте, садитесь, — сказал тот Павлику — Что вы хотите нам сказать?

— Мне нужен генерал Пронин, — упрямо сказал Павлик.

— Товарищ Пронин занят, — сказал майор. — Может быть, вы поговорите со мной?

Но Павлик ни с кем не хотел говорить, кроме Пронина. Он твердо стоял на своем.

Пришлось идти докладывать Пронину.

— Товарищ генерал, — начал Ткачев, пряча улыбку, — вас категорически требует Павел Павлович. Видно, что-то важное. Со мной разговаривать не желает.

— Какой Павел Павлович?

— Успенский. Молодой врач, помните?

Когда с Прониным говорили о чем-нибудь приятном или о людях, которые ему нравились, с его лица исчезало обычное выражение строгости и сосредоточенности, оно делалось мягче и в глазах появлялась какая-то особая, ему только свойственная доброта.

— Так бы сразу и сказали, — воскликнул он, смеясь, — врач Успенский, жених Лены Ковригиной! — И добавил уже серьезно: — Ну что ж, это отличный человек и, кажется, умница. Если пришел, значит, заделом. Ведите его сюда.

Уже уходя, Ткачев в раздумье спросил:

— А может быть, посвятить его в суть дела? Парень крепкий, мог бы даже помочь. Как думаете, Иван Николаевич?

— Там будет видно… Ведите его сюда!

И Павлик очутился у него в кабинете.

— Товарищ Пронин? — нерешительно спросил Пав­лик, с недоверием поглядывая на штатский костюм Пронина. — Генерал Пронин?

— Так точно, — подтвердил тот.

— Я хотел с вами поговорить, — взволнованно начал Павлик.

— Давайте уж по порядку, — остановил его Про­нин. — Сначала расскажите — кто вы и откуда?

Павлик сконфузился.

— Извините. Врач Успенский. Павел Павлович Успенский. Ординатор больницы имени Захарьина. К вам я по делу Ковригиной.

— Что же вам известно об этом деле?

— Все, — сказал Павлик. — Решительно все. Вчера она мне призналась во всем.

— Не совсем понимаю. Как она могла признаться через десять дней после своих похорон?

— Да я же знаю, что ее не хоронили! — воскликнул Павлик. — Я вам говорю, она признались во всем!

— Мария Сергеевна Ковригина призналась, что ее не хоронили?

— Да не Мария Сергеевна, а Елена Викторовна… Леночка!

— Призналась вам, что Марию Сергеевну не хоронили?

— Да, она мне рассказала все.

Пронин испытующе смотрел на своего посетителя.

— А где же в таком случае Мария Сергеевна?

— А уж это у вас, очевидно, надо спрашивать! Леночка… Елена Викторовна сказала, что она находится… уж не знаю где, но где-то у вас!

Пронин с интересом всматривался в Павлика.

— Ну а если и так, зачем же пришли ко мне вы?

— Товарищ Пронин, я мало что понимаю в делах, которыми занимаетесь вы. Я врач. Поэтому мой вопрос может быть и наивным, и даже глупым, но вы уж меня извините.

— Пожалуйста-пожалуйста. Я вас слушаю.

— Неужели, чтобы уберечь профессора Ковригину, нельзя было придумать другого способа?

Теперь Павлик говорил уже спокойно, очень твердо, с убежденностью в своей правоте. Однако Пронин не ответил на вопрос, а только кивнул и сказал: “Так-так”, — мол, продолжайте, я хочу услышать все до конца. И Павлик продолжал.

— То, что вы придумали, дико, жестоко. Если хотите, цинично. Я не специалист, но я берусь здесь же предложить вам десять других способов. Без мнимой смерти и этих отвратительных фальшивых похорон! Скажу вам откровенно, будь я на месте вашего Королева, я бы не выполнял таких поручений, я бы бросил такую работу.

— Понимаю, товарищ Успенский, — ласково сказал Пронин, вышел из-за стола, подвинул свободный стул, подсел к Павлику. — Понимаю и кое-что расскажу вам сугубо доверительно. Этот самый Королев, которого вы, очевидно, здорово не любите, не имеет к нам никакого отношения.