Служащий отрицательно покачал головой.
— Пока вы не удостоверитесь, что в кофре бумаги, я не разрешу погрузки!
Паттерсон сунул руку в карман и нащупал ключ, переданный ему Харбери. Этот служащий слишком настойчив… С другой стороны, если даже там и есть какая-нибудь контрабанда, Харбери не такой дурак, чтобы положить ее сверху на случай, если таможенники или сам Паттерсон захотят заглянуть в кофр.
Паттерсон не сомневался, что сейчас утрет нос этому советскому чиновнику и потом попросит присутствующего здесь Грегори пожаловаться в Министерство иностранных дел на возмутительное обращение с иностранцами… Он вытащил ключ…
Но тут вдруг началась мистика. Загадочное явление совершалось на глазах у людей при свете белого дня!
Кофр шевельнулся и ожил…
Леночка не знала, что предпринять. Но когда она услышала шум и бурный разговор, много голосов и много русских голосов, она решилась…
Она напряглась и принялась толкаться о стенки чемодана, толкаться и кричать:
— Откройте! Откройте!
— Что это, господин Паттерсон и господин… простите, не знаю вашей фамилии? — спросил настойчивый служащий. — Вы слышите?
Да, это была мистика, очень неприятная мистика для господина Паттерсона и его спутника.
— Будьте добры…
Служащий аэропорта вежливо взял ключ из рук растерявшегося миллионера и передал своему сослуживцу.
— Откройте, — приказал он. — Скорее!
В одну минуту расстегнули ремни, повернули в замке ключ и откинули крышку…
Леночка не смогла сама вылезти из сундука, ноги у нее онемели, и от страшной духоты она едва не потеряла сознание. Несколько человек бросились к ней и помогли встать на землю.
— Господин Паттерсон, что же это? — укоризненно, но с неизменной вежливостью спросил служащий, который вел с ним разговор. — Вы видите?
Последовала пауза…
— Да, вы правы, чемодан подменили, — заявил наконец Паттерсон. — Эта девушка… эта девушка… очутилась здесь без моего, то есть без его ведома… — И Паттерсон ткнул своим длинным белым пальцем в сторону совершенно растерявшегося пресс-атташе.
— Кто вы? — обратился служащий к Леночке.
— Я? — Леночка пожала плечами. — Дочь профессора Ковригиной!
— Но господин Паттерсон утверждает, что вы без его ведома попали в чемодан? — спросил служащий.
— Правильно, — сказала Леночка. — Это правда, в чемодан я попала без его ведома!
Глава семнадцатая
Заключительная
Прочитав следственное дело, мне очень захотелось переписать протокол допроса Джергера. Разговор следователя с преступником.
— Вы не знаете, Джергер, советских людей.
— Ковригина — исключение.
— Ковригина — типичный советский человек, такой же, как и ее дочь!
— Может быть, здесь я и просчитался.
— Вы не могли не просчитаться…
— Почему?
— Нам дороги люди, а вам не дорог никто…
Но автору не разрешили ни списывать, ни цитировать… Секретные документы! Им место в архиве. До них доберутся историки…
— Иван Николаевич, ну а с действующими лицами вы могли бы меня познакомить?
— Попробую, — согласился Пронин. — Познакомлю, но не со всеми. Паттерсон и незадачливый атташе улетели в тот же день. Харбери выдворен из нашей страны, а Джергер отбыл в “места не столь отдаленные”. Что касается остальных…
Пронин обещал позвонить…
— Дня через три, — сказал он.
И с обычной точностью позвонил через три дня.
— Вы располагаете сегодняшним вечером? — спросил меня Пронин. — Мария Сергеевна Ковригина приглашает к себе…
Дверь открыла нам Леночка, узнать ее было нетрудно. Светлые русые волосы слегка пушились над открытым лбом, из-под темных, резко очерченных бровей смотрели вдумчивые карие глаза.
— Знакомьтесь, — сказал Пронин.
Мы вошли в хорошо обставленный кабинет. Удобный письменный стол, полированные шкафы с книгами, тахта…
Навстречу нам встала… Ну, конечно, Мария Сергеевна! Я представлял ее именно такой…
— Ковригина, — представилась она, подавая мне руку.
Вслед за ней поднялись двое мужчин, один — голубоглазый, с детскими губами, с закинутыми назад русыми волосами, другой — с умным и волевым лицом, на котором бросались в глаза громадный лоб и курносый мальчишечий нос. Они были почти в одинаковых серых костюмах, но на одном костюм висел мешком, а на другом сидел как мундир.
Заочно они мне тоже были знакомы.
— Успенский.
— Ткачев.
Присутствующие знали, что Пронин приедет не один; все здесь были знакомы между собой, лишь мне одному предстояло войти в круг этих людей.
— Я звонил Глазунову, — сказал Пронин Марии Сергеевне. — Он тоже хотел…
— Не приедет, — уверенно сказала Мария Сергеевна. — Вот увидите! Он сейчас так увлечен одной идеей…
— Ну что ж, ничего не поделаешь, — заметил Пронин. — Основные герои в сборе. — И, обращаясь уже ко мне, добавил: — Вот они, ваши действующие лица. Они свое сделали, теперь дело за вами.
Я не умею сразу сходиться с людьми, но в тот вечер мое знакомство с героями этого романа произошло как-то легко и просто.
— Леночка после своего путешествия в чемодане болела неврастенией ровно три дня, — с улыбкой рассказывал Пронин. — А Марию Сергеевну из одного санатория пришлось отправлять в другой, представители “свободного мира” не пожалели на нее наркотиков.
— Ну, это уже в прошлом, — заметила Мария Сергеевна. — Сейчас началась рабочая осень и у Леночки, и у меня…
— А что вы скажете писателю, Григорий Кузьмич?
— В такой обстановке не хочется ворошить опавшие листья, — отозвался Ткачев. — По-моему, все очень ясно. Похищение организовали они неплохо, скажу как специалист. Расчет на психологию. Подмена трупа, конечно, наглость, но и математика. Вели обстрел по квадратам. А на допросах, которые они учинили Марии Сергеевне, обнаружился их просчет. Тут у них сорвалось!
— Да, тут у них сорвалось, — повторил Пронин и повернулся ко мне. — Сорвалось не потому, что мы с Григорием Кузьмичом уж такие большие умники. Может быть, мы и не все предусмотрели. Но за нами –люди. Народ. Я допускаю, может случиться, и у нас выкрадут какой-нибудь технический секрет. Но разве это что-нибудь изменит? Главное наше оружие — человек, советский человек, его нельзя ни купить, ни сломить, ни победить. Во всем мире это начинают понимать. А враги… Этим “секретным оружием” им владеть не дано. Ведь они и в свой народ не верят и не знают его. А честные люди встречаются даже в самых ответственных звеньях капиталистических государств. Вот Вайолет Чалмерс. Она далеко не советский человек, многого еще не понимает, а сердцем почувствовала, где правда. Не хочу предвосхищать события, но она обратилась с просьбой остаться в нашей стране… В чем их просчет? Воображают, что идет борьба отмычек, а на самом деле происходит борьба идеологий. В капиталистическом обществе человек живет ради денег, так они и воспитывают свою молодежь. Так они судят и о нас. В этом их просчет и неминуемая гибель…
Пронин вдруг замолчал, смущенно глядя на нас.
— Кажется, я увлекся, — сказал он. — А ведь все это и без меня вам известно…
— Все известно, — согласилась Мария Сергеевна. — Но иногда мы об этом просто забываем…
В это время Леночка что-то тихо сказала матери.
— Зови к столу, — отозвалась та.
Мы перешли в кухню, в ту самую кухню, с которой и начался наш рассказ.
На столе стояли и пирог, и маринованные грибы из подмосковных лесов, и бутылка шампанского, и запотевший графинчик с водкой.
— Чем богаты, тем и рады, — сказала Мария Сергеевна. — Леночкино искусство, я хозяйства почти не касаюсь.
Мы уселись за стол, и в это время раздался… телефонный звонок!
— Я сейчас, мамочка! — воскликнула Леночка. — Это, вероятно, ко мне.
Она побежала к телефону.
— Звонил Георгий Константинович, — разочарованно сообщила она.
— Извиняется, конечно, — подхватила, смеясь, Мария Сергеевна. — Никак не может и так далее.
