— Первого, кто мне еще будет говорить о прекрасном итальянском солнце, я просто задушу, — ворчит он, клацая зубами.
Возвратившись в кабину пилотов, мы напяливаем на себя спасательные куртки и даже накрываемся огромными листами масляной бумаги, которые валяются в углу. Затем я даю пилоту подробные указания: спуститься до высоты примерно 1500 метров и возвращаться, но взять такой курс, чтобы несколько сместиться к северу и достичь Средиземного моря немного севернее Рима. Затем направление на аэродром бреющим полетом.
Четверть часа спустя мы можем убедиться, что эта предосторожность, вероятно, спасла нам жизнь. Мы только что добрались до побережья, солнце заливает светом полностью застекленную кабину; сидя рядом с пилотом, я рассеянно созерцаю пейзаж. И когда совершенно случайно я бросаю взгляд налево, в направлении Сабинских гор, то не верю своим глазам: с юга плотными рядами к Фраскати приближаются самолеты, несомненно вражеские. Схватив очки, я вижу, как они сбрасывают бомбы и те сыплются на город, точно над нашим штабом. Затем первая волна удаляется и появляются две другие, чтобы тоже освободиться от своего смертоносного груза. Только в этот миг мы понимаем, что если бы не мой приказ сделать небольшой крюк к северу, то мы бы оказались в самой гуще союзнических эскадрилий, где наш разведывательный самолет был бы практически беззащитен. И истребители, сопровождающие бомбардировщики, не обнаружили нас лишь потому, что мы летели на бреющем полете.
Несколько минут спустя мы приземляемся живыми и невредимыми. Прибыв в Фраскати, мы попадаем в полнейший хаос. Дом, в котором находится штаб генерала Штудента, оказался не тронут, но от нашего остались одни развалины. Когда мы желаем туда проникнуть, один офицер предупреждает нас, что сквозь дом пролетели две бомбы замедленного действия и ушли в глинобитный пол погребов и теперь они могут взорваться в любой момент. Однако в спальне мы оставили важные бумаги, содержащие как раз результаты наших расследований. И мы взбираемся по обломкам, перешагиваем через балюстраду нашей лоджии, нам удается, несмотря на беспорядок, царящий в комнате, обнаружить наши досье. Несколько мгновений спустя мы уже снова на улице.
Жертвы среди гражданского населения, должно быть, были очень велики. Однако почти все немецкие службы избежали разрушения. Наши военные уже ремонтируют телефонные линии, которые, надо сказать, сильно повреждены. У меня же нет времени задерживаться; я должен срочно отправиться в Рим для встречи с несколькими итальянскими офицерами, которые, по моим сведениям, намереваются освободить дуче. Естественно, я хочу узнать их планы, чтобы мы с ними друг другу не помешали.
Уже через несколько минут разговора я убеждаюсь, что, хотя эти молодые люди и выказывают похвальный энтузиазм вместе с очень серьезной решимостью, их приготовления продвинулись совсем на так далеко, как наши. Когда я прощался с этими «заговорщиками», уже почти наступила ночь, а я должен еще пересечь весь Рим, чтобы встретиться с Радлем, который ждет меня в конторе одной немецкой службы. Веду машину медленно, поскольку на всех улицах царит непривычное оживление. Люди толпятся вокруг уличных громкоговорителей, и, выехав на Виа-Ването, я вынужден двигаться со скоростью пешехода. Одно сообщение, доносящееся из громкоговорителей, приветствуют шумными возгласами, я слышу крики: «Да здравствует король!»; целуются женщины; собравшиеся в кучки люди что-то страстно обсуждают. Меня это все более интригует, и, остановившись, я задаю вопрос прохожему, который сообщает мне катастрофическую новость: Италия сложила оружие.
Конечно, мне известно, что положение наших войск на полуострове стало критическим. По правде говоря, мы все ожидали этой капитуляции, но никто не думал, что она придет так скоро. Во всяком случае, это событие задержит выполнение моей миссии — задержит или даже сделает ее невыполнимой.
Несколько дней спустя я узнаю, что генерал Эйзенхауэр предвосхитил события, объявив итальянскую капитуляцию в тот же самый день, но еще в 18 часов 30 минут по радио Алжира. Тем самым он поставил правительство Бадольо перед свершившимся фактом, по крайней мере в том, что касалось точного часа прекращения боевых действий. С другой стороны, союзники назначили высадку в Салерно на ночь с 8 на 9 сентября, и они уже не могли изменить эту дату. Эта операция должна была облегчить задачу нового «союзника», удерживая основную часть немецких войск вокруг Салерно. Согласно донесениям наших разведывательных служб, мы ожидали, что союзнический штаб предполагал высадку авиационного десанта в Риме, и такая операция поставила бы наши слабые силы по меньшей мере в неприятное положение. Таким же образом массированная бомбардировка Фраскати была условленна во время переговоров между представителями Бадольо и союзнического Главного командования с целью дезорганизовать штаб немецких войск в Италии. Эта последняя часть плана на достигла цели. Мы сохраняли связь со всеми нашими войсками, которые, конечно, были приведены в состояние боевой готовности.
Ночь с 8 на 9 сентября проходит спокойно, за исключением нескольких стычек между итальянскими и немецкими войсками к югу от Рима. В течение дня 9 сентября, однако, происходят серьезные столкновения в окрестностях Фраскати, где сосредоточены немецкие службы. Тем не менее к вечеру нам удается прочно удерживать всю зону Сабинских гор. Немецкие части понемногу приближаются к Риму, который занят и окружен несколькими итальянскими дивизиями.
Между тем, признавая необходимость отложить на несколько дней мою попытку освободить дуче, я по-прежнему стремлюсь подтвердить с наибольшей возможной уверенностью его присутствие в отеле на Гран-Сассо. Первые указания на это мне были даны, пусть невольно, двумя итальянцами, но мне бы хотелось получить еще какое-нибудь подтверждение, и если возможно, то от немца. Очевидно, не стоит и думать о том, чтобы прямо послать своего человека в этот отель, который связан с внешним миром одной лишь канатной дорогой, поднимающейся из долины. Я уже ломал себе голову, ища подход, который выглядел бы совершенно невинным, и накануне итальянской капитуляции я наконец-то нашел человека, который мне требовался. В Риме у меня был знакомый военный врач — немец, очень честолюбивый парень, который давно уже мечтал о какой-нибудь славной награде. Я решил использовать это стремление к почестям и вечером 7 сентября объяснил ему, как он сможет снискать благоволение своего начальства.
До настоящего времени немецкие солдаты, заболевшие малярией — а таких было много, — посылались на излечение в Тироль. И вот я предлагаю моему медику отправиться «по собственной инициативе» в горный отель на Гран-Сассо
— который я будто бы хорошо знаю, — чтобы выяснить, можно ли это заведение, расположенное на высоте примерно двух тысяч метров, превратить в дом отдыха. Я упираю на то, чтобы он на месте поговорил с управляющим, посмотрел, сколько имеется коек, осмотрел санузел и так далее, а также немедленно начал там переговоры. Мое предложение было услышано: утром 8 сентября мой славный врач выехал в путь на машине. Я тут же начал беспокоиться. Сможет ли он вернуться, увижу ли я его снова живым и невредимым?
На следующий день мой «шпион поневоле» возвращается, очень расстроенный от мысли, что из-за итальянской капитуляции его прекрасный план, вероятно, окончится ничем. Не жалея подробностей, он рассказывает мне, как, проехав Акилу, попал в долину, где находится станция подъемника. Но все его усилия проникнуть дальше были напрасны. Дорога к подъемнику была перегорожена шлагбаумом и к тому же охранялась несколькими постами карабинеров. После длительных переговоров с этими последними он все-таки получил разрешение позвонить в отель. Однако ответил ему не управляющий: на другом конце провода какой-то офицер уведомил его, что Кампо-Императоре объявлен военным полигоном и, следовательно, всякое иное использование плато и зданий на нем воспрещается. По наблюдениям этого врача речь идет о достаточно крупных маневрах; в долине он заметил радиофицированный автомобиль, а подъемник постоянно в действии.
