Вскочив в машину, я на предельной скорости поехал в район правительственных учреждений, но там оказалось совершенно спокойно. Затем отправился к площади Фербеллин, где находился штаб генерала бронетанковых войск Болбринкера, с которым я был знаком. Здесь улицы имели вид не столь мирный: широкий проспект, ведущий к площади, перегородили два огромных танка. Узнав меня, танкисты позволили проехать дальше. Становилось очевидным, что «мятеж» оказался менее серьезным, чем думалось Шелленбергу. Генерал Болбринкер немедленно принял меня. Он не был слюнтяем и сразу решительно потребовал от руководства распоряжений. По приказу главнокомандующего внутренними войсками он вызвал в Берлин бронетанковые части из Вюнсдорфа и сконцентрировал их возле своего штаба, чтобы находились под рукой. Теперь он ждал дальнейшего развития событий.
— Впредь, — заявил генерал, — я не собираюсь исполнять чьих-либо указаний, кроме инспектора бронетанковых войск, то есть буду подчиняться только лично генералу Гудериану. В этом хаосе сам дьявол не разберется. К примеру, требуют, чтобы я с помощью своих армейских частей взял под контроль берлинские казармы войск СС. Что вы об этом думаете, Скорцени?
— Поразительно! В данном случае речь идет отнюдь не об обычной войне. Думаю, следовать такому приказу безрассудно. Если желаете, мой генерал, я могу съездить к казармам на Лихтерфельде и посмотреть, что там происходит. Я позвоню вам прямо из казарм. На мой взгляд, прежде всего нам следует сохранять хладнокровие.
С видимым облегчением генерал принял мое предложение, и я уехал. В Лихтерфельде, в моих прежних казармах, все было тихо, хотя и резервный батальон, и другие подразделения находились в состоянии готовности. После короткой и содержательной беседы с генерал-лейтенантом, стоявшим во главе этих частей, я настойчиво просил его сохранять благоразумие, то есть воздерживаться от выполнения приказов, откуда бы они ни исходили. Потом я связался с генералом Болбринкером и сообщил, что войска СС не покинут своих казарм. Наконец, я соединился по телефону с Фолькерсамом, который доложил о прибытии нашей роты, и приказал ему взять на себя непосредственное руководство обороной штаба СС.
Только теперь я мог относительно спокойно подумать и оценить ситуацию. Откровенно говоря, отнюдь не все было понятно. По-видимому, приказ главнокомандующего внутренними войсками о приведении в состояние повышенной боевой готовности был отдан еще до полудня. А потом вследствие быстрого проведения крупномасштабных приготовлений, принятия различных мер и контрмер выявилась несогласованность отдельных деталей общего плана, кое-где возникла неразбериха. Так или иначе, сам «переворот» уже не казался мне сколь-нибудь опасным. Трагично другое: когда бронетанковые войска уже стояли, как говорится, «в ружье», войска СС (!) вообще не получили никаких указаний. В итоге им оставалось только самостоятельно добывать скудные сведения о том, кто на кого пошел с оружием в руках. Какой бы ребяческой ни выглядела попытка переворота, она не стала от этого менее преступной, ибо на востоке и на западе наши солдаты сражались уже с храбростью отчаяния. Ворочая в голове нерадостные мысли так и этак, я вдруг вспомнил, что генерал Штудент тоже должен находиться в Берлине, и довольно быстро добрался до Ванзее, одного из многочисленных озер возле города, на берегу которого расположился Главный штаб воздушно-десантных войск. Офицеры ничего не знали и не получали никаких инструкций. Генерал же этот вечер проводил у себя дома, в Лихтерфельде. Я вновь сел в машину, прихватив с собой адъютанта генерала, который понимал, что шеф даст ему немало распоряжений.
Тем временем опустилась ночь. К двум часам мы добрались до небольшой виллы, где застали поистине идиллическую картину. Облаченный в длинный домашний халат, генерал восседал на террасе и при свете настольной лампы изучал гору документов. Рядом с ним сидела за вышиванием жена. Я не мог не отметить комичность ситуации: вот один из высших военных чиновников Берлина отдыхает, развалясь в плетеном кресле, а в это время заговорщики преспокойно совершают государственный переворот.
Несмотря на поздний для визитов час, генерал принял меня очень любезно; несомненно, добрые отношения, установившиеся между нами за последние годы (в том числе и при разработке операции по освобождению Муссолини), не изменились. Едва я сказал, что приехал «по служебным делам», супруга генерала немедленно удалилась. Но прежде чем я открыл рот, чтобы объяснить причину своего визита, он сразил меня фразой:
— Ну-с, дорогой мой Скорцени, что же могло забросить вас сюда? Путч, никак не меньше! Впрочем, сие немыслимо. Итак?
Убедить генерала в серьезности положения стоило немалых трудов. Наконец он согласился дать командирам воздушно-десантных полков такие распоряжения, которые соответствовали объявлению чрезвычайного положения в стране (чем, строго говоря, превышал свои полномочия).
Именно в этот момент зазвонил телефон — маршал Геринг! Выслушав мой рапорт, он сообщил новые детали: по-видимому, покушение на Гитлера совершил офицер Главного штаба внутренних войск. Их штаб на Бендлерштрассе уже объявлен фюрером более не существующим; приняты срочные меры. Геринг подчеркнул, что в настоящий момент действительными считаются только приказы офицеров ставки фюрера, то есть Верховного командования вермахта. Я слышал, как генерал повторяет последнюю фразу распоряжения маршала: спокойно и хладнокровно, словно путч был всего лишь рядовой боевой операцией.
Теперь все сомнения генерала относительно достоверности моего сообщения полностью рассеялись. Пообещав непременно поддерживать контакт со мной и генералом Болбринкером, он приказал наладить радиосвязь со своими полками, чтобы дать необходимые инструкции. Я же откланялся и поспешил обратно в Главный штаб войск СС.
В огромном здании мертвая тишина. Шелленберг, ожидавший меня в своем кабинете, первым делом попросил обеспечить ему эскорт из десяти человек под командованием офицера. Он получил приказ о немедленном аресте адмирала Канариса и, как и следовало ожидать, не хотел сам осуществлять столь деликатную миссию. Поскольку на все про все под рукой у меня была лишь рота, я дал «добро» только относительно одного офицера. Часом позже Шелленберг вернулся. Арест прошел без инцидентов. По телефону мне сообщили, что заговорщики, захваченные подразделениями бронетанковых войск генерала Болбринкера и парашютистами Штудента, сопротивления не оказали. Итак, столица чиста и спокойна, и мне оставалось возвратиться в Фриденталь, но меня вдруг вызвали из ставки фюрера.
Майору Скорцени приказано немедленно явиться со всеми находящимися в его распоряжении силами на Бендлерштрассе, чтобы оказать помощь командиру караульного батальона «Великая Германия» майору Ремеру, который уже приступил к организации осады здания министерства.
Я спешно собрал свою роту и вновь пожалел, что не вызвал сюда весь батальон. К полуночи мы были на месте. Два огромных автомобиля загораживали дорогу; едва выйдя из машины и направившись к ним, среди оживленно дискутировавших людей я узнал шефа СС Кальтенбруннера, о чем-то спорившего с армейским генералом. Как объяснил мне какой-то младший офицер, то был командующий внутренними войсками генерал Фромм. Я успел услышать, как он сказал Кальтенбруннеру:
— Теперь же я хочу вернуться, вы сможете связаться со мной в любую минуту. Я буду у себя в кабинете.
С этими словами он сел в автомобиль, сразу двинувшийся с места и тем самым освободивший дорогу моей колонне. Я с некоторым удивлением наблюдал, как минуту спустя командующий внутренними войсками спокойно входил в свое министерство, Перед порталом здания министерства я нашел майора Ремера и представился. Он сообщил, что приказано полностью изолировать здание. Я ввел свою роту во внутренний двор, а сам в сопровождении Фолькерсама и Остафеля поднялся по главной лестнице. В коридоре первого этажа толпились офицеры, вооруженные пистолетами; они полагали, что на улицах города идет настоящая война. В приемной генерала Олбрихта я застал нескольких высокопоставленных офицеров, тоже вооруженных и крайне взволнованных, с которыми прежде имел случай познакомиться, и они быстро ввели меня в курс событий: во второй половине дня выяснилось: что-то не заладилось с передачей сигнала тревоги некоторым родам войск. Генерал Фромм почти все это время находился на совещании, но два или три сотрудника получили от него задание постоянно поддерживать связь с войсками. Очень возбужденные напряженной атмосферой неопределенности и тревоги, многие офицеры вооружились пистолетами, ворвались в кабинет генерала Фромма и потребовали объяснений. Поставленный перед ультиматумом, генерал был вынужден признать, что вспыхнуло вооруженное восстание, и он сам занят сейчас выяснением личностей зачинщиков. Несколько минут спустя генерал Бек покончил с собой, тогда как три офицера, включая начальника штаба полковника Штауффенберга, предстали перед трибуналом, во главе которого встал сам Фромм. Приговоренные к смерти, эти трое были расстреляны буквально полчаса назад во дворе министерства взводом унтер-офицеров. Кроме того, в какой-то момент в коридоре первого этажа возникла беспричинная пальба.
