— Вы выяснили что-то о Роуэне? — спросил Роуни.

— Нет, — сказал Томас, — хотя я прибегнул ко множеству методов, известных наблюдательным людям. А теперь поспеши за кулисы. Постановка должна уже начаться.

Роуни поспешил. Он спрятался за ящиками, надел маску и нырнул под сцену, надеясь, что, если кто-то застанет его за эти занятием, его примут за гоблина. Может быть, так гоблины и менялись. Может быть, если достаточно народу поверит, что ребенок принадлежит к гоблинам, он и вправду станет гоблином. Роуни сунул руку под маску, чтобы проверить, не заострились ли у него уши. Нет, только лисьи уши были острыми.

Он трижды постучал в пол фургона. Открылся люк. Он забрался в него.

За кулисами было очень много действия и очень мало мечта. Нонни делала сразу несколько вещей одновременно с помощью веревок, рычагов и множества устройств. Эсса подпрыгивала и бормотала себе под нос на вид без особого смысла. Семела тихо сидела в углу с закрытыми глазами, но она все еще выглядела напряженной и наполненной мощью, как натянутая струна или качающийся на верхушке холма камень, который вот-вот спровоцирует лавину.

Эсса заметила Роуни:

— Вот и ты! — сказала она. — Это хорошо, потому что мы как раз начинаем. Клок только что закончил жонглировать, и Томас вышел рассказать вступительную часть к «Железному императору». Я не знаю, почему он так называется: император появляется только в последнем действии, так что название у пьесы неподходящее. Нужно назвать ее как-нибудь иначе. Постарайся что-нибудь придумать, хорошо? Но пока что тебе нужно не попадаться под ноги и тянуть за веревки, за которые Нонни скажет потянуть. Не то чтобы она тебе что-то скажет. Тяни за веревки, на которые покажет Нонни. Ладно, хорошо. Разбей лицо.

— Почему ты все время повторяешь это? — попытался спросить Роуни, но она уже проскользнула сквозь занавес и принялась оплакивать беды древнего королевства.

Роуни снял шляпу и перчатки и отложил в сторону лисью маску. Он подошел к Семеле. Он старался не давать доскам скрипеть под своими ногами, но они все равно скрипели.

— Кое-кто из Башкиных внуков здесь, — шепотом сказал он ей. — В доках. Несколько из них. Может быть, они еще не в толпе зрителей, но они вполне могут скоро сюда добраться.

Бледная маска Семелы повернулась к нему:

— Спасибо, Роуни, — сказала она. — Я усилю четвертую стену. Немного сложно делать это на воде, но я это сделаю, да.

Она принялась бормотать заклинания себе под нос. Нонни хлопнула Роуни по плечу ногой (обе ее руки были заняты рукоятками и мехами) и показала на веревку. Роуни потянул за веревку.

Марионетка дракона клацнула зубами у него за спиной.

Роуни бросил веревку, помахал руками в воздухе и посмотрел сверху вниз на куклу, чтобы показать, что он ее не боится. Нарисованные глаза дракона посмотрели на него в ответ.

Нонни взглянула на него с укором. «Не та веревка», — говорил этот взгляд. Она более настойчиво ткнула пальцем ноги. Роуни потянул за следующую веревку и почувствовал, как фургон меняет форму под ним. Гладкие расписанные стены и башни показались по обе стороны сцены. Платформа стала городом.

— Взошла полная луна, — сказала Эсса на сцене, поглядев вверх. На сцене была ночь, хотя над ними светило солнце. Эсса сказала так, это стало правдой, и все поверили.

«Железный император» был историей о призраках. Роуни видел сцены пьесы краем глаза, когда не тянул за веревки и не нажимал рычаги по команде Нонни.

Эсса играла и Принцессу, и Законного Наследника. Клок играл Незаконного Наследника. Если вдруг на сцене требовалось появиться одновременно Законному Наследнику и Принцессе, Клок и Эсса менялись масками.

Семела была призраком старой Королевы, и она появлялась в клубах голубого дыма и в синем пламени. Это каждый раз впечатляло, даже из-за сцены, даже когда Роуни видел Семелу, скорчившуюся подальше от глаз зрителей.

Нонни сама производила дым и огонь. Она явно не доверяла Роуни ничего взрывоопасного. Роуни это не задевало. Вместо этого он вертел ручки музыкального ящика. Он играл медленные и траурные мелодии, знаменуя дымно-огненные появления Семелы.

Роуни слышал испуганные и удивленные восклицания, как будто действительно была полночь, а не ясный солнечный день, как будто Семела действительно была духом и ее волосы развевались от ветра, дующего между мирами, а не просто надела маску, намазанную яичным белком, чтобы волосы торчали во все стороны. Громкий, повелительный голос Семелы сочетался с музыкой и дымом, и все это меняло природу вещей.

А потом все пошло наперекосяк.

Сначала сломался музыкальный ящик. Он сломался с шумом. Он должен был издать длинную траурную ноту, а вместо этого вскрикнул, как упавший со стены павлин. Это не звучало призрачно или загадочно. Это не имело ничего общего с ветром между мирами.

Нонни уставилась на Роуни. Роуни пожал плечами. Он ничего не сделал неправильно. По крайней мере, он не думал, что сделал что-то неправильно. Нонни отставила злосчастный музыкальный ящик в сторону, и пьеса продолжилась.

Они сменили декорации с городских башен на открытое море. Море было простыней, серой и невесомой, и они вдвоем держали противоположные концы и трясли их, чтобы создать волны.

Потом волны загорелись.

Внезапно взлетел синий фейерверк. Искры попали на газовую простыню, и простыню охватило пламя. Роуни и Нонни бросили ее.

Эсса взяла у Клока меч Незаконного Наследника, зацепила им горящую простыню и сбросила ее со сцены в реку.

Потом появились голуби.

Птицы налетели со всех сторон, подхватили горящее полотно и удержали его в воздухе. Огонь распространился и сменил цвет с бледно-голубого на ярко-оранжевый. Он перекинулся на птиц. Голубиные перья загорелись жирным пламенем, но они все равно замахали крыльями и пролетели над зрителями с горящим морем-простыней в клювах.

Птицы кричали, умирали и падали. Простыня порвалась на части и тоже упала. Огонь двинулся на публику. Он перекинулся на ближайшие баржи-прилавки Плавучего рынка. Люди принялись кричать и толкаться. Кто-то с громким плюхом упал в реку, чтобы спастись от огня. Баржи загорелись.

Один голубь упал на сцену и принялся тлеть там. Эсса откинула его мечом. Мертвая птица шипели и дымилась, упав в реку.

Томас снял маску и печально поглядел на бывших зрителей.

— Представление закончено, я боюсь, — сказал он остальной труппе. — Лучше бы поднять якорь, пока толпа не оправилась немного и не решила зарезать нас и утопить.

За сцену вошла Семела:

— Отправимся вверх по течению, Нонни.

Клок и Эсса отвязали швартовы, державшие плот с фургоном у мола. Нонни связала несколько кусков провода и пружин, продела в них четыре винта и привязала всю конструкцию к задней части плота. Винты стали вращаться и потянули плот с фургоном вверх по течению, прочь от мола. Они прошли под мостом Скрипачей и места, откуда Роуни всегда кидал камешки, где Роуэн научил его кидать камешки матери. Он ощупал камешек в своем единственном кармане, тот, что Семела дала ему на поле мертвых, тот, что был приветом от Роуэна. Он подумал о том, чтобы кинуть его в воду, чтобы поприветствовать мать, которой он не помнил. Вместо этого он оставил камешек в кармане.

Гвалт и вопли Плавучего рынка затихли вдали. Роуни увидел Щетинку-болвашку, стоявшего немного в стороне от толпы. С ним стояла Вэсс.

— Все из-за меня, — сказал он. — Представление было проклято из-за меня.

Семела встала рядом с ним:

— Это было предназначено для нас обоих, — сказала она тоном, который должен был быть утешающим. — Эти проклятия были направлены на нас с тобой.

Плот с фургоном плыл против течения. Роуни сидел на краю крыши, свесив вниз ноги, и смотрел, как мимо проплывает река. Город уже исчез из виду. Мост Скрипачей скрылся за излучиной. Роуни не помнил никаких других мест, кроме Зомбея, а теперь он и его не видел.