— Но…

— Мик не имеет никакого отношения к дневникам. Два эти события даже отдаленно не связаны. — Пайпер встала с дивана и потянулась за чашкой Бренны. — Хочешь еще…

— Хватит кофе! Хватит делать вид, будто ты не понимаешь, о чем я говорю! — Бренна сжала запястье Пайпер. — Пожалуйста, — уже мягче проговорила она. — Прости за назойливость, но я думаю, что вселенная пытается тебе что-то сказать. Тебе стоит прислушаться.

Пайпер замерла. Она всмотрелась в искреннее лицо подруги. Возможно, открытие дневников и новая встреча с Миком спустя десять лет как-то и связаны, но то, что предлагала Бренна, было безумием.

Записи Офелии Харрингтон не самоучитель. Это ценное, полученное из первых рук жизнеописание женщины из другой эпохи, — женщины, у которой с Пайпер не было ничего общего.

Офелия была блистательной куртизанкой. Пайпер — унылым смотрителем музея. Двух настолько разных женщин еще поискать!

— Сядь. Просто сядь и послушай.

Бренна потянула Пайпер за руку.

Та протестующе застонала, но плюхнулась на диванные подушки.

— Итак. Посмотрим на дело объективно. — Бренна снова полистала первый том и остановила на Пайпер пристальный взгляд. — Офелия оказалась в незавидной ситуации. Она должна была выйти за мужчину, которого не любила. Должна была одеваться определенным образом, а также думать, говорить и вести себя в пределах строго очерченных рамок. Она чувствовала себя загнанной в угол. Она хотела для себя чего-то большего и лучшего.

Пайпер подняла бровь.

— Намекаешь, что я похожа на Офелию?

— Не совсем, — сказала Бренна, внезапно посерьезнев. — На Офелию ограничения накладывало общество. Они происходили извне. А ты…

— А что я?

— Конечно, без родителей не обошлось, но по большей части ты сама себя ограничиваешь, Пайпер. Ты всегда сама себя сдерживаешь.

Пайпер почувствовала, что у нее отвисает челюсть. Бренна никогда раньше с ней так не разговаривала. Конечно, за долгие годы их дружбы она намекала на что-то в этом духе, но всегда казалось, что она с уважением относится к решениям, которые Пайпер принимает в жизни. А иначе было бы просто нечестно. Бренна — шикарная женщина. Мужчины штабелями падают к ее ногам. Пайпер же… обычная. Мужчины не знают, что она существует.

— Это жестоко, — сказала Пайпер, скрещивая на груди руки в защитной позе.

— Милая, это только половина. — Голос Бренны стал мягче. Она протянула руку и погладила Пайпер по плечу. — Я давно тебя знаю, и вот что самое печальное: ты понятия не имеешь, что тебя ждет и, что ты упускаешь, потому что тебе слишком страшно попробовать и узнать.

Пайпер почувствовала, что у нее вспыхнули щеки.

— Прошу прощения?

— Ты прячешься, Пайпер. Ты не хочешь, чтобы мужчина видел, какая ты милая. Ты не предпринимаешь усилий, чтобы выставить свою красоту напоказ.

Это рассмешило Пайпер.

— Напоказ? Я что, древняя перуанская свадебная ваза? «Кадиллак Севиль»?

Бренна с очень серьезным видом покачала головой.

— Ты прячешься за своим невероятно большим мозгом, Пайпер. И всегда пряталась. Твой интеллект — это твоя броня. А твой стиль в одежде и обуви, откровенно говоря, убивает последние шансы. С таким же успехом можно надеть рубашку-штендер со словами:

«ПРОХОДИТЕ МИМО — ТУТ НЕ НА ЧТО СМОТРЕТЬ».

Пайпер насупилась.

— У меня нормальная обувь. Она поддерживает свод стопы в естественном положении.

Бренна не поддалась на провокацию. Вместо этого она обвела Пайпер взглядом с головы до ног.

— А платье, что сейчас на тебе? На грудь так и просится надпись: «ЮКОНСКОЕ ЗОЛОТО»[15].

— Неужели? — Пайпер еще крепче обхватила себя руками. — Что ж, по крайней мере я могу спокойно спать по ночам, зная, что ее не сшила за нищенскую зарплату в каком-нибудь потогонном бангладешском цеху умирающая с голоду бабушка.

Бренна смерила Пайпер сердитым взглядом.

— Можно быть сознательным гражданином и при этом хорошо одеваться.

Пайпер не ответила. Этот спор был бесполезным.

Бренна вздохнула.

— Так вот, Пайпер. Судя по тому, что я почерпнула из первого тома, у Офелии был наставник — женщина, на помощь которой она полагалась в достижении желаемого.

— Лебедь.

— Да. Она была успешной куртизанкой и жила в мире, куда стремилась Офелия. Лебедь была элегантной, независимой, красивой и, насколько я могу судить, чертовски умной. — Бренна похлопала по скопированным страницам у себя на коленях.

— К чему ты клонишь?

Подруга приподняла подбородок и мягко улыбнулась.

— Не хочу быть грубой.

— Слишком поздно, — огрызнулась Пайпер.

— Я просто хочу, чтобы ты была счастлива, милая, — сказала Бренна. — А ты таковой не являешься.

Все. С нее достаточно.

— Уходи, — сказала Пайпер, вскакивая с дивана.

Она бросилась в спальню и с грохотом захлопнула за собой дверь.

Пайпер повалилась ничком на покрывало и гневно застонала. Кем себя возомнила Бренна? И она еще считала ее своей подругой! Но разве друзья умышленно причиняют такую боль? Бренна не имела права заставлять ее смотреть в лицо правде о своей жизни. Это ее жизнь! Она вольна тратить ее, на что пожелает: на отрицание, страх, игру в прятки или на… картофельные мешки!

Или вообще ни на что.

Раздался стук в дверь.

— Уходи! — простонала Пайпер, не поднимаясь.

— Я просто хочу кое-что тебе почитать.

— Нет. — Пайпер подняла голову. — Оставь меня в покое! Я не хочу быть подопытным кроликом!

— Цитата из второго тома, — сказала Бренна.

— Что бы это ни было, я уже миллион раз читала. А теперь уйди!

— Но прислушалась ли ты к этому? Понимаешь ли, что тебе говорит Офелия?

— Она ничего мне не говорит! — завопила Пайпер. — Она умерла!

— Ладно. Но когда эта девушка была живой, она была живой. Пайпер схватила с ночного столика платок и высморкалась. Похоже, Бренна приняла этот акт личной гигиены за сигнал, ибо в следующую минуту она начала читать:

Я дерзко ступала в своей новой плоти, рожденной порочными уроками Сударя, и каждое мое движение пленило мужчин вокруг меня. Я ощущала свою чувственную обнаженность в открытом платье, а сила воздействия моего смеха, моей улыбки, того, как изящно я проводила пальцами по шее, опьяняла меня!

Пайпер зажмурилась.

— О, ради всего святого, — пробормотала она.

Бренна продолжала:

Я стала хозяйкой каждого дюйма своей плоти, овладела всем своим телом, умом и душой. Теперь мне была замечательно знакома каждая клеточка моей кожи. Стены, окружавшие мои самые потаенные мысли, пали под натиском бури; я познала свою темную сторону и не стыдилась ее. Я не была в ответе ни перед кем и ни перед чем, кроме собственных грез, желаний и безумных фантазий.

Пайпер встала. Шмыгнула носом. Сделала несколько шагов к закрытой двери спальни.

Я почти не помнила девушку, которая в страхе пряталась ото всех и от всего. Теперь я была зодчим собственной судьбы, и здание, которое я возведу, будет ослепительно красивым. У Ласточки появились крылья. Бедной, наивной, беспомощной Офелии Харрингтон больше не существовало.

Я по ней не скучала.

Пайпер распахнула дверь. Заговорив, она услышала, что ее голос дрожит от гнева:

— Хочешь, чтобы я поступила в Школу шлюх Офелии Харрингтон, где ты будешь Лебедем, а я Ласточкой? А что же Мик? Он выступит в роли Сударя?

Бренна поджала губы.

— Мудрость этих дневников неподвластна времени, Пайпер. Человеческий дух — не говоря уже о сексуальных реакциях — мало изменился за две сотни лет. То, что сработало для Офелии в 1813 году, сработает и для тебя сегодня.