– Ну, а ты, Мэгги? Полно тебе лениться, возьмись-ка за свое вышивание. Тут пока еще достаточно светло.

Как тряслись мои руки, когда я вдевала нитку в иголку, как затуманивались мои глаза, когда я разбирала шелк и шерсть! Все мои переживания, связанные с приездом чужих девушек в наш дом, включая и то, что меня уличили в недостойном поступке, – все это было ничто в сравнении с тревогой, которую вызвало во мне письмо брата, о содержании которого ни в коем случае не должна была знать моя мама!

Каждый день ровно в девять часов вечера отец читал молитву перед собравшимися домочадцами, а затем мы, девицы, расходились по своим комнатам. Как только я собралась пойти к себе в комнату, ко мне подошла Джулия и прикоснулась к моему плечу.

– Нельзя ли мне поговорить с вами пару минут? – спросила она таким многозначительным тоном, что я не посмела отказать ей.

– Идите, Люси, в нашу комнату, – обратилась я к своей соседке, – я тоже сейчас приду.

– Джулия, не задерживайте Мэгги надолго, – вмешалась моя мама, когда заметила, что Джулия затевает какой-то разговор со мной. – У нее такое бледное лицо и такой утомленный вид. Тебе, Мэгги, надо пораньше лечь спать. И не болтайте перед сном с Люси!

– О, мы вообще-то не так уж много болтаем, хотя и спим в одной комнате, – ответила Люси и начала подниматься по лестнице.

Я стояла около Джулии, еще не зная, куда она решила пригласить меня для разговора.

Когда все девицы удалились, Джулия подошла к маме.

– Прошу вас, милая миссис Гильярд, – сказала она, – позволить нам минут десять поговорить с Маргарет наедине в библиотеке. Можем ли мы рассчитывать на то, что никто не прервет нашей беседы?

– Конечно, можете, – ответила мама, вопросительно поглядывая то на меня, то на Джулию.

– Благодарю вас. Пойдемте, Маргарет.

Она взяла меня под руку, и мы вдвоем прошли по широкому коридору в нашу библиотеку. Лампы были уже погашены, так как прислуга готовилась запирать дом на ночь. Но Джулия вынула из своего кармана коробку спичек и зажгла большую лампу, висевшую как раз посередине комнаты.

– Зачем вы зажигаете лампу? – спросила я. – Не надо!

– Напротив, – возразила она, – я хочу видеть ваше лицо.

В эту минуту у меня явилось сильнейшее желание уйти, но сознание, что я полностью нахожусь в ее власти, остановило меня.

– Я видела вас сегодня в беседке, – начала она, – и вы, разумеется, это знаете.

– Да, знаю, – согласилась я.

– Так вот скажите мне, пожалуйста, что все это значит и как вы сами оцениваете свой поступок?

В первую минуту я была готова сказать: «Я знаю, что поступила дурно, и стыжусь своего поступка», но из упрямства не хотела признать себя виноватой и плотно сжала губы.

– Вам, конечно, стыдно, но вы слишком упрямы, чтобы сознаться в этом, – продолжала американка, глядя на меня в упор своими проницательными глазами. – Как вы думаете, что я теперь намерена делать?

– Разумеется, рассказать о том, что я подслушивала в беседке.

– Кому рассказать?

– Да всем, – дерзко ответила я, – и Веде, и Люси, и, разумеется, Адели. А также и папе, и маме. Вы можете, если вам угодно, даже нанять глашатая, чтобы он громогласно объявил об этом событии по всей округе – пусть все жители нашего прихода узнают об этом!

– Знаете что, Маргарет, а вы оказывается, глупее, чем я предполагала, – спокойно сказала Джулия. – Вы думаете, что видите нас, американок, насквозь, а я скажу вам, что вы жестоко ошибаетесь, приписывая нам подобную низость. Мы предоставляем делать такие вещи английским барышням. Скажу вам откровенно: до сегодняшнего дня я не подозревала, что молодая англичанка способна шпионить за своими гостями! Но теперь у меня открылись глаза. Но если вы полагаете, что я пойду по вашим стопам и буду поступать против совести, то вы меня совершенно не знаете, вот и все! Я не могла удержаться, чтобы не высказать вам своего мнения, Маргарет Гильярд. Я поняла по вашему нервному поведению за обеденным столом, что вы страшно боитесь, как бы я вас не выдала. Но вы напрасно так думаете, я ничего никому не скажу.

Я хранила молчание, хотя мне очень хотелось сказать Джулии, как успокаивают меня ее слова.

– Я вовсе не намерена говорить кому-либо о вашем поведении, – продолжала она. – Но я намерена сделать нечто другое, и вы должны узнать об этом. Я хочу заставить вас заплатить мне за мое молчание.

– Как? Чем? – запинаясь, спросила я. – Что это значит?

– Сейчас я вам объясню. Вы должны полностью изменить свое поведение и перестать быть такой, какой вы были до сих пор. Весь ваш надутый вид, все ваши сердитые взгляды, которыми вы награждаете нас с Аделью, – все это должно прекратиться. Когда мы с ней будем говорить с нашим гнусавым американским акцентом, – и Джулия при этом специально прогнусавила особенно явно, – вы не должны презрительно отворачиваться от нас, как вы это обычно делаете. Вы должны впредь относиться к нам дружелюбно, вы должны стараться быть всегда любезной с нами. Если же вы не согласны на мои условия, то…

– То что? – перебила я. – Если вы решили не рассказывать о моем поступке, то что же вы тогда можете сделать со мной?

– Что я могу сделать? – повторила Джулия. – Да много чего, и вам не поздоровится от моего плана действий. Мы с Аделью совсем не так глупы, как вы полагаете. У нас найдется достаточно сил, чтобы бороться с вами, если мы захотим. Прежде всего, должна вам заявить, что мы отнюдь не желаем покидать ваш дом, и выжить нас далеко не так легко, как вы, вероятно, думаете. Мы хотим пожить у вас в свое удовольствие и насладиться всем, что есть тут у вас хорошего. Скорее, если уж на то пошло, вы с вашей ревностью заставите нас досаждать вам так, что сами не будете знать, куда вам деваться. Мы можем наказать вас, и непременно накажем за ваше подслушивание, если только вы не измените свое поведение и не станете относиться к нам совершенно иначе, чем все последнее время.

– О, Боже мой! – воскликнула я и горько разрыдалась, закрыв лицо руками.

– Эх вы, жалкое, завистливое, глупенькое создание! – вздохнула Джулия и, подойдя ко мне, порывисто и ласково обняла меня.

– Ах, Маргарет, – продолжала она, – неужели вы не можете преодолеть все ваши неприязненные чувства к нам и быть счастливой – в своем собственном доме и в нашем обществе? Я не спорю, у нас много странностей, но вы должны помнить, что нас воспитывали не так, как вас. Наши родители давно умерли, и в нашем воспитании не было никакого порядка. У вас же такие примерные родители! И все у вас делается по строгой системе. Почему же вы не можете быть веселой и счастливой у своего домашнего очага? Почему, Маргарет? Да отвечайте же мне!

– Ох, не знаю… – тихо промолвила я. – Право, не знаю! Ваше пребывание здесь просто невыносимо для меня! Я не могу сойтись ни с Аделью, ни с вами! Вот и все…

– И все-таки мы, право, не такие уж несносные, – возразила Джулия, – Мы, по крайней мере, поступаем честно, и у нас нет никаких задних мыслей. Вам не нравится наш выговор, я отлично это вижу. Но мы стараемся его исправить. Ваш отец относится к нам очень хорошо, и ваша милая мама тоже, они так тонко все понимают. Почему только вы одна сторонитесь нас? Ну вот, мы расцеловались с вами! Предлагаю заключить с нами мир, давайте дружить, и вы никогда не будете в этом раскаиваться. Просто относитесь к нам без предубеждения, и вы увидите, что и у Адели, и у меня есть масса достоинств. Вот! Теперь я высказала все, что было у меня на душе. Даю вам недельный срок, а потом вы должны нам сказать, как вы намерены поступить. Если вы решите относиться к нам как подобает, то все пойдет хорошо и больше не о чем толковать. Но если же вы все-таки будете упрямиться, тогда, Маргарет, предупреждаю вас, не ждите от меня пощады! Так или иначе, но я заставлю вас повиниться пред нами. Ну, а теперь нам пора спать.

Она еще раз обняла меня; ее нежная щека прикоснулась к моей щеке, я ощутила на шее локон ее волос. Своей лаской она почти покорила мое сердце; еще минута – и я бы совсем растаяла… Но едва она выпустила меня из своих объятий, как тут же на меня волной нахлынуло прежнее предубеждение против этой доброй, но странной девушки, а сознание, что после моего проступка я нахожусь в ее власти, заставило меня внутренне съежиться, и мое сердце вновь ожесточилось. Я только проговорила ледяным голосом: