Санкити замолчал. О-Юки не находила слов, чтобы что-нибудь сказать. Собравшись с силами, Санкити продолжал:

— «Нас трое — ты, о-Юки и я. Я не обманываюсь, выйти из создавшегося положения не так-то просто. И мы не первые пьем из этой чаши. Сколько страдает юношей и девушек, сколько пролито слез, сколько разбитых жизней. Где выход из этого? Я много думал и теперь ясно вижу — выход один: я должен уйти. Только так в вашей с о-Юки жизни опять засияет солнце. Мне очень жаль о-Юки. И если ты действительно любишь ее, будь моим другом. Мое самое горячее желание, чтобы мы стали друзьями. С какой радостью я обниму тебя! Я думаю, что мы с тобой ровесники, и уверен, что мы не позволим восторжествовать свалившейся на нас беде. Пройдет время, и мы будем вспоминать эти дни, гордясь тем, что в самые тяжелые минуты не уронили человеческого достоинства» .

Прочитав письмо, Санкити глубоко вздохнул. Так бывает, когда человек закончит тяжелую работу.

О-Юки лежала на татами, не смея взглянуть на мужа и обливаясь слезами.

— Ну, полно тебе. Кто же виноват, что все так получилось?! Давай-ка лучше отправим письмо, пока все спят, — утешал жену Санкити, помогая ей встать. Почтовый ящик был рядом — возле самого колодца.

Стараясь не разбудить о-Фуку и мальчика, они осторожно, крадучись, пошли к выходу. Минуту спустя двери отворились, и они вышли во двор. Ночь была светлая. Полная луна заливала землю голубоватым призрачным светом.

Возле бамбуковой рощи ложе ручья обрывалось уступом, и вода стремительно падала вниз. У дома Санкити был еще один выступ. Пенясь и шумя, ручей прыгал по камням, мотая плети водорослей. Подойдя к ручью, Санкити наклонился и вымыл лицо. За стол сели в одиннадцать часов, решив позавтракать и пообедать заодно. Санкити смотрел на всех с таким чувством, как будто только что пробудился от тяжелого, полного кошмарных видений сна.

После завтрака мальчик пошел купаться. О-Юки подошла к мужу и, протянув исписанный листок, сказала, что ей сейчас трудно говорить и что в письме она попыталась все объяснить ему. Санкити стал читать. О-Юки просила прощения за ту боль, которую она причинила ему. Она писала, что вышла замуж за Санкити не в порыве отчаяния. Она хотела этого и покинула родительский дом, не чувствуя себя несчастной. В конце она писала, что уже отправила Цутому письмо, в котором прощалась с ним навсегда, и просила Санкити простить ее за то, что ей еще раз пришлось писать Цутому.

— Вот уж это ни к чему, — сказал Санкити, складывая письмо. — Я вовсе не считаю, что вы не должны видеться. Ты неправильно поняла мое письмо. К тому же он скоро будет мужем твоей сестры. А значит, и относиться к нему надо как к брату.

О-Юки ничего не ответила.

Был полдень. Все уже пообедали. О-Фуку выбрала в доме местечко попрохладнее и легла отдохнуть. Санкити и о-Юки ушли на южную половину дома. О-Юки села на скамейку. Санкити стоял, прислонившись к стене. Их глаза встретились: впервые муж и жена смотрели прямо друг другу в лицо. Взгляды у них были удивленные, как будто они только что поженились и первый раз видели один другого так близко.

— Что у тебя было с Цутому? — спросил Санкити, которому прошлое его жены не давало покоя.

— О чем ты? — слегка зардевшись, спросила о-Юки.

— Я хочу все знать. Так мне будет легче...

Жена рассказала Санкити, что ничего серьезного не было. Об их почти детской влюбленности знали родители. Они никогда и не говорили о свадьбе. Они, конечно, подумывали о свадьбе, но их дружба почему-то не понравилась приказчику из магазина отца о-Юки. Он стал рассказывать о них плохое и расстроил брак.

Что было, то было. Нечего ворошить старое — слышалось в исповеди о-Юки. Но Санкити не стало легче.

В сердце его поселилась невыразимая тоска. А ведь он считал себя сильным человеком — верной опорой женщине. В этот день он был особенно ласков с женой, но душа его не переставала болеть.

Скоро пришел ответ от Цутому, сразу два письма — одно Санкити, другое — на имя о-Юки. В письме о-Юки он писал, что очень расстроен из-за всего случившегося. Ему жаль было о-Юки: ей столько пришлось из-за него пережить. Он ни в чем не упрекал ее. И просил прощения у ее мужа. Читая письмо Цутому, о-Юки не могла сдержать слез.

А через месяц Санкити встречал гостя, о приезде которого никто не мог и подумать. На вокзале в толпе пассажиров он сразу заметил высокого, скромно одетого старика с седеющими усами. Это был отец о-Юки.

— Ах, папа! Как я рада, что ты приехал! — воскликнула о-Юки, встречая отца у ворот дома.

Отец о-Юки, усыновив мужей двух старших дочерей, жил на покое. Лицо этого старика, отлитый словно из бронзы лоб говорили о том, что у него твердый характер, здравый ум и доброе, отзывчивое сердце. Он был великим строителем и за свою жизнь положил начало не одной семье. Бушевавшая в его душе энергия еще и теперь не давала покоя его одряхлевшему телу. Он приехал издалека, чтобы посмотреть, как живет на новом месте его любимая дочь, какой у нее муж и что за семья получилась у них.

— Теперь я спокоен, — глубоко вздохнув, проговорил старик, входя в дом.

Пробили недавно купленные часы — они висели на стене в южной комнате.

Старик привез много подарков, купленных в Токио для молодых.

— Это — от матери, это — от старшей сестры, это — от второй, — говорил он, вынимая свертки из чемодана.

Осмотрев закопченный деревенский дом Санкити, старик прошел в дальнюю комнату, выходившую окнами во двор, сел за стол. Глядя на суетившихся вокруг стола дочерей и прислушиваясь к доносившемуся сюда монотонному постукиванию водяного колеса, старик потягивал сакэ, то и дело подливая себе.

— Ничего, ничего, я и сам все сделаю, — говорил он, когда кто-нибудь хотел поухаживать за ним. — Какое удовольствие пить сакэ, закусывая кушаньями, которые приготовила любимая дочь. За тем и приехал.

Санкити подозвал о-Юки к очагу.

— У нас больше нечем угостить отца? — спросил он.

— Да разве плохое угощение?

— В этой глуши и дослать ничего нельзя. Послать за консервами, что ли?

— Ничего не нужно. Да и папа не станет есть то, что подают с запозданием.

Санкити почти не помнил своего отца, но думал о нем с благоговением. И он очень обрадовался старику Нагура. Сестры тоже были рады приезду отца. Они очень любили его.

Погостив у детей две недели, отец о-Юки стал готовиться к отъезду домой. О-Фуку тоже засобиралась — скоро начинались занятия в школе. Отец решил проводить дочь в Токио. И они поехали вместе.

Для Санкити старик Нагура был необыкновенным человеком. Он не был похож ни на Тацуо — мужа его сестры о-Танэ, ни на брата Минору. И он понял, что есть семьи, живущие иными традициями, чем те, что завещал покойный Тадахиро Коидзуми. Отец о-Юки был настоящий коммерсант. В жизни его действительно интересовало только одно: сколько стоит? Увидав у Санкити полку с книгами, он как-то сказал: «Какой толк в этих толстых тетрадях? Попробуй продать их — тебе дадут только стоимость потраченной бумаги». И все-таки это была натура сильная и широкая — не мог не признать Санкити.

На следующий год в мае у Санкити и о-Юки родилась дочь, которую они назвали о-Фуса. Мальчик у них больше не жил, и все заботы о семье лежали теперь на о-Юки.

На восьмой день после рождения дочери она уже встала с постели и принялась стирать пеленки. Еще никогда Санкити не чувствовал такой тоски, как этой весной. В саду, разбитом позади дома, цвели яблони. Их белые, душистые ветви касались крыши и стен дома.

Деловито жужжали в цветах пчелы. Все было так, как два года назад, когда Санкити привез сюда о-Юки, мечтая о своей собственной семье.

Однажды между супругами произошел такой разговор.

— Наш дом — гостиница для странников. А ты — хозяйка этой гостиницы, — сказал Санкити.

— А кто же тогда ты? — спросила о-Юки мужа.

— Я постоялец, которому ты готовишь пищу и стираешь белье.

— Мне больно слышать твои слова.

— Отчего же? Ведь всякий раз, как я сажусь за стол, я благодарен тебе. И ты это знаешь.