Сонэ со своими приятельницами снимала комнату во втором этаже. Все они были печальны и молчаливы, как бывают молчаливы одинокие женщины. Родственница Сонэ куда-то вышла, студентка колледжа была дома. В комнате никто не курил. Санкити отчаянно хотелось затянуться. Он достал папиросу.

— Ах, извините, у нас нет пепельницы, — спохватилась Сонэ и тут же послала за ней соседку. Полная, молчаливая студентка разливала чай, появились конфеты, печенье. У Санкити, должно быть от быстрой ходьбы, на лбу выступил пот.

— Вам жарко, Санкити? — спросила Сонэ. — А мне показалось, что вы у нас замерзли, — прибавила она и подняла воротник белой блузки. Санкити бросилось в глаза, что Сонэ очень бледна сегодня.

Попив чаю, студентка ушла. Санкити и Сонэ остались вдвоем. Сквозь раздвижные сёдзи в комнату проникала сырость. Сонэ рассказывала, какое впечатление произвели на нее утопающие в зелени развалины старого замка, река Тикума, деревенский дом Санкити. Улучив минутку, Санкити спросил Сонэ о ее здоровье.

— Пока все так же, — печально ответила Сонэ. — Вернусь в Токио, буду лечиться на море.

И она стала объяснять Санкити достоинства и недостатки лечения в горах и на море.

— Коидзуми-сан, конечно, больше любит горы, — заключила она.

— А что говорят врачи? — спросил с тревогой Санкити.

— Врачи! Можно ли их слушать? Чуть что — истерия. Как будто у женщин нет других болезней.

Самоанализ стал для Сонэ укоренившейся привычкой. Она докапывалась до самых дальних уголков своей души.

— Одна из моих подруг как-то сказала мне, что меня просто невозможно понять.

— Я очень сочувствую вам, Сонэ, — бесстрастным тоном проговорил Санкити,-

— Я вчера видела такой печальный сон, — грустно улыбнулась Сонэ и опустила голову.

Санкити внимательно посмотрел на Сонэ. Она казалась ему одинокой и несчастной.

— Мне приснилось, будто я умерла, — пояснила она и содрогнулась.

На мгновение оба замолчали.

— Если бы вы знали, как мне не хочется возвращаться в Токио. Я ненавижу этот город.

— Вы, Сонэ, тоже очень одиноки. Я вижу это, — сказал Санкити и закурил сигарету. За окнами стоял серый туман, изредка светлевший под бледными лучами солнца, когда им удавалось пробиться сквозь тучи.

Сонэ привезла из Токио много книг. Они лежали стопкой на столе. Сонэ взяла книжку и протянула ее Санкити. Она не знала, чем в этой глуши развлечь гостя.

— Мне дала эту книгу одна моя токийская приятельница, — сказала она.

Книга была серьезная. Когда-то Санкити увлекался подобными вещами. Прочитав такую книгу, он потом долго ходил под ее влиянием, размышляя о жизни. Поселившись в деревне, Санкити стал постепенно отходить от чтения, наводившего на раздумья. А Сонэ, чувствовалось, только этим и жила. Видя, как Сонэ старается занять его, он взял книгу, перелистал страницы и тут же попытался заговорить о другом.

Санкити пришел к Сонэ, потому что хотел услышать ее голос, ее холодные, насмешливые слова. А у Сонэ в этот день было особенно мрачное настроение. Уныние сквозило в каждом ее слове, в каждом взгляде.

— Коидзуми-сан, подите сюда, ко мне. Не надо стесняться. — Сонэ встала, предлагая Санкити место возле себя.

Санкити остался сидеть, где сидел.

На стене висел букет сухих цветов. Сонэ подошла, закрыв глаза, и понюхала засохшие стебельки. Ей хотелось быть как можно приветливее с Санкити. Но в ее поведении было что-то искусственное. Она вдруг почувствовала себя неловко и села на место. Она подумала, что вот у Санкити так любезно принимали ее. А она не знает, чем и занять гостя. Сонэ подвинула Санкити вазу с фруктами. Заговорили опять о музыке, об одном известном музыканте, недавно вернувшемся из-за границы. Этот уже немолодой человек был учителем Сонэ.

— Как-то он сказал мне, — говорила Сонэ, — что я должна верить в бога, чтобы после смерти встретиться с моим любимым... Сказать по правде, я не стремлюсь в рай, но жаль, что не встречусь.

До поезда оставалось совсем немного времени. Санкити попросил хозяина гостиницы дать ему рикшу.

— Я пошел на станцию прямо из школы, не заходя домой, — сказал он Сонэ.

— Значит, о-Юки не знает, что вы здесь. — В глазах Сонэ Санкити увидел горечь и сочувствие. — Передайте ей привет, — прибавила Сонэ.

У Санкити вдруг заныло сердце о доме. Но, сделав над собой усилие, внешне он остался спокойным... Попрощавшись с Сонэ, он вышел и скоро растворился в молочной белизне тумана.

Домой Санкити добрался только к вечеру. Заметив издали знакомую камышовую крышу, он вдруг остановился и неожиданно свернул на боковую тропинку, ведущую к колодцу. Почему-то дрожали ноги. Не доходя до колодца, он опять остановился у дома соседа, с которым дружил. Завидев Санкити, сосед вышел на улицу, и, хотя у Санкити не было к нему никаких дел, они поговорили немного о том, о сем. Вспомнили смельчаков, отправившихся на гору Асама, поглядели на затянутое тучами небо и решили, что им нелегко приходится сейчас в горах. Только когда по всей деревне засветились окошки, Санкити пошел домой.

Еще ни разу Санкити не приходил домой так поздно, не предупредив жену. Наоки к ужину не ждали, он сказал, что заночует на вершине. Супруги молча сели за стол. Лицо у о-Юки было обиженное, и Санкити не стал ей рассказывать о том, где был.

— А что, Сонэ-сан еще не уехала в Токио? Вы застали ее? — вдруг спросила о-Юки.

Санкити от неожиданности смутился.

— Откуда мне знать, где она, — охрипшим от волнения голосом сказал он, сделав недоуменный вид.

Язык не повернулся у Санкити сказать жене правду, хотя он видел, что его слова не обманули ее. За весь вечер супруги больше ничего не сказали друг другу. Но молчание было мучительнее любого разговора. Санкити лежал под москитной сеткой и с тоской думал, зачем он так вел себя сегодня. Сетка касалась головы, и это еще больше раздражало его.

В первом часу ночи о-Юки, лежавшая под другой сеткой, вдруг откинула одеяло и села.

— Вы спите? — спросила она.

Санкити лежал молча, даже не шелохнулся. В темноте послышались всхлипывания о-Юки.

— Вы спите? — повторила она еще раз.

— Что тебе? — будто бы сквозь сон спросил Санкити.

— Отпустите меня, позвольте мне уехать к родителям. — О-Юки уткнулась в подушку и разрыдалась.

— Мы поговорим об этом завтра, — буркнул Санкити, давая понять, что он очень устал и хочет спать. Он лежал, не двигаясь, в комнате было очень тихо, и он слышал собственное дыхание. Санкити била дрожь, но он притворился, что спит. Сдавленные рыдания жены становились все громче. Вот она опять села в постели, откинула сетку. Вот поднялась и стала ходить по комнате. В ночной тишине отчетливо слышались ее шаги. Она подошла к комоду. Выдвинула ящик. Страшное подозрение вдруг закралось в сердце Санкити, но в этот миг заплакала девочка, и о-Юки пошла к ней. И, только услышав, как жена всхлипывает у постельки ребенка, Санкити успокоился.

На другой день вернулись альпинисты, поднимавшиеся на гору Асама. Положив на веранде мешок с собранными на горе растениями и сняв у входа сандалии, Наоки вошел в дом.

— Спасибо тебе, ни-сан, что дал мне свой теплый жилет. Если бы не он, я бы превратился в сосульку. Наверху было очень холодно, — смеясь, сказал Наоки. Но вид у него был жалкий. Его студенческий мундир весь вымок и измялся. Альпинисты начали спуск рано утром, вдоволь наглядевшись на кратер вулкана, освещенного косыми лучами восходящего солнца. Наоки очень устал. Он вернулся домой, еле волоча ноги.

Оставив Наоки отдыхать, Санкити вышел немного побродить и подумать, какой ответ дать о-Юки.

Он вернулся домой, когда солнце уже клонилось к закату. Вошел в гостиную, а перед глазами все еще стояли картины дня: рисовое поле, заросший густой, высокой травою луг, множество людей, спускающихся в долину. Санкити тряхнул головой и огляделся. Наоки не было, он пошел принимать ванну, чтобы смыть усталость. О-Юки с дочкой за спиной хлопотала на кухне. Ее вполне мирный вид не соответствовал тому, что она говорила ночью. Санкити прошел в свою комнату, сел за стол и взял листок бумаги. Сонэ не выходила у него из ума. Он так и видел, как она стоит у стены и нюхает букет сухих цветов. «Мы с ней друзья... Мы думаем и живем одним и тем же. И у меня, и у нее нет больше иллюзий», — проносилось у него в голове.