— О-Сэн, — позвала дочь о-Танэ.

О-Сэн, сидя за столиком в соседней комнате, старательно складывала из бумаги пакетики для лекарств. Услыхав голос матери, она выглянула в гостиную. Ее овальное личико озарилось улыбкой.

— Иди пить чай, о-Сэн. Отдохни от работы.

О-Сэн подбежала к матери и обняла ее. Нежная любовь, неусыпные заботы окружали девушку в родительском доме. Вошел Санкити, сел рядом с сестрой.

— Тацуо, — обратилась о-Танэ к мужу, — посмотри, как сидит Санкити, как он сложил руки: вылитый отец.

— У отца тоже были такие большие, нескладные руки? — пошутил Санкити.

— Отец всегда говорил, — улыбнулась о-Танэ, — что Санкити больше всех нас похож на него. Такой же книжник. Он считал Санкити своим духовным наследником.

— Если бы наш суровый отец был сейчас жив и увидел, какими мы выросли, не миновать бы нам хорошей взбучки! — воскликнул Санкити.

— Ну что ты говоришь, Санкити, — засмеялась о-Танэ. — У тебя такая прекрасная профессия. Ты можешь заниматься своим делом где угодно.

— Да, сейчас многие молодые люди пишут, — сказал Тацуо. Он сидел, скрестив ноги и по привычке поводя коленями. — Изящная словесность, — конечно, занятие интересное и почтенное. Плохо только, что заработка постоянного не дает.

— Не знаешь толком, что это такое: дело или развлечение, — в тон мужу заметила о-Танэ.

Санкити промолчал.

— Наш Сёта любит читать романы, — продолжала о-Танэ. — Я ему не препятствую. Пусть читает. Книги плохому не научат. Да и можно ли заставить молодежь жить, как мы, старики, живем. Но это, братец, совсем не значит, что мы уже никуда не годимся.

— Но и пользы в книгах мало, — заметил Тацуо.

О-Танэ взглянула на мужа и невесело улыбнулась.

— О-Сэн, позови брата, скажи, что чай подан, — сказала она дочери. О-Сэн пошла за Сёта в соседнюю комнату.

Санкити был всего тремя годами старше племянника. Но ростом тот уже перегнал дядю. Когда их видели вместе, то принимали за братьев.

Сёта вошел в гостиную. Тацуо, начавший что-то говорить, замолчал и строго посмотрел на сына. Сёта тоже не сказал ни слова. Недовольным, слегка высокомерным взглядом окинул комнату. В нише висела картина, писанная на шелку предком Тикуто — основателем аптекарского дела, унаследованного Тацуо. Его память благоговейно чтилась в семье. Каждый год в день поминовения усопших духу Тикуто подносили рисовую кашу с каштанами — его любимое кушанье, согласно семейному преданию. Дух предка был воплощен в иероглифах, выведенных его кистью. И казалось, он неизменно присутствовал в кругу своих потомков.

Дух, взиравший со стены на семейство, не вызывал у Сёта никаких эмоций. Молча выпив чай, он порывисто поднялся с места и поспешно покинул гостиную, где царили полумрак и унылое, неистребимое однообразие, от которого в сердце вселялась тоска и стремление вырваться на волю. Тацуо вздохнул.

— Санкити, я все собираюсь спросить тебя об одной вещи, — начал он неуверенным тоном. — Я видел у тебя серебряные часы. Откуда они?

— Вот эти? — Санкити вытащил из-за пояса часы и положил их на стол. — Это старинные часы. Посмотрите, что выгравировано на внутренней крышке.

— Видишь ли, — преодолевая неловкость, продолжал Тацуо, — когда Сёта уезжал в Токио учиться, я подарил ему золотые часы, чтобы его, упаси бог, не приняли там за голодранца. Летом он вернулся с другими часами, серебряными. Я спрашиваю: а где твои часы? Поменялся, говорит, на время с приятелем. А теперь эти самые часы я вижу у тебя за поясом.

— Это часы Содзо, — рассмеялся Санкити. — Он дал мне их поносить. Я думаю, что Сёта одолжил их у него на лето, а потом вернул.

Тацуо и о-Танэ переглянулись.

— Мне и тогда все это показалось довольно странным, — проговорил Тацуо.

— Наш Сёта, видно, научился говорить неправду, — глубоко вздохнула о-Танэ. — Вот от Санкити я никогда не слыхала ни одного слова лжи.

Но правдолюбец Санкити не видел ничего дурного в том, что золотые часы сперва превратились в серебряные, а потом и вовсе исчезли. Вполне естественная вещь в жизни молодого человека. Тацуо же был на этот счет иного мнения.

— Что с ним будет дальше? — с тревогой проговорила о-Танэ, раскуривая длинную трубку. — Мечется он. Себя никак не найдет. Не понимаю я собственного сына.

— Ты напрасно за него волнуешься, — заметил Санкити, дымя папиросой. — Яс ним много разговаривал, и у меня сложилось о нем хорошее впечатление. Правда, его суждения бывают иногда слишком смелыми. Ну, да от этого человек только интереснее.

— Это, конечно, верно, — согласился Тацуо.

— Что будет, если он не переменится? Ты ведь знаешь, Санкити, дому Хасимото нужен наследник, — сказала о-Танэ. — Отец так беспокоится. Все остальное у нас в порядке. Торговля, слава богу, идет хорошо. Лекарств продаем гораздо больше, чем раньше. Если так пойдет дальше, дом Хасимото будет богатеть и процветать. Одно нас с отцом тревожит — Сёта. — И, понизив голос, она прибавила: — Говорят, у него появилась девушка.

— Это естественно, — оправдывая племянника, возразил Санкити.

— Ты не дослушал до конца, а уже защищаешь его, — рассердилась о-Танэ. — Молодые не всегда бывают правы.

— А эта девушка здешняя? — спросил Санкити.

— Здешняя, — ответила о-Танэ. — Это-то и плохо.

О-Сэн скучала. Она то вставала из-за стола, то опять садилась, прислушиваясь к беседе родителей с дядей. Молча улыбалась.

— Ты понимаешь, о-Сэн, о чем мы говорим? — участливо спросила о-Танэ.

— Понимаю.

— Ну и отлично, — улыбнулся Тацуо.

— О-Сэн бывает трудно следить за разговором. Но зато сердце у нее золотое, — сказала о-Танэ брату.

— О-Сэн милая девушка, — ласково взглянул на нее Санкити.

— Прямо не верится, что стала взрослой. Так жаль ее. Придется купить ей домик, выделить имущество. И она будет жить себе, ни в чем не нуждаясь. Ведь это в конце концов самое главное.

— Зачем же сразу отделять о-Сэн? Надо сперва подыскать ей жениха.

— Ах, дядя! Что это вы говорите! — закраснелась о-Сэн и, смеясь, выбежала из гостиной.

Вошла о-Хару и сказала, что ванна готова. Тацуо пошел первый смыть с себя заботы и усталость нескольких дней.

— О-Сэн, пойдем делать прическу, — позвала о-Танэ дочь и, захватив зеркало и набор гребней, аккуратно уложенных в ящичек, пригласила в соседнюю комнату парикмахершу, дожидавшуюся в столовой.

— Извини, Санкити, — сказала она брату, усаживаясь перед зеркалом. — Может, ты пойдешь посмотреть мой цветник? Сейчас так хороши хризантемы.

Санкити вышел во двор. Между двух больших камней начиналась тропинка и вилась дальше по саду. Санкити стал по ней прохаживаться, время от времени поглядывая на дом. Внимание его привлекла парикмахерша, энергично размахивавшая руками. Он стал с удивлением наблюдать за ней. О-Танэ заметила удивление брата и рассмеялась.

— О, эта женщина руками может рассказать все, — сказала она Санкити, подошедшему к окну. — Она только что говорила мне про наших гостей из Токио.

О-Танэ жила, запершись в четырех стенах, но благодаря глухонемой парикмахерше знала все местные новости. Парикмахерша замечала то, что другим никогда бы не заметить, и делилась всем виденным с о-Танэ. Вот и сейчас, выставив вперед указательный палец с мизинцем и поднеся рога ко лбу, она рассказывала ей что-то, по всей вероятности, очень интересное и беззвучно смеялась.

Солнце клонилось к закату. Тацуо и Санкити, захватив с собой пепельницу, вышли на веранду, где было прохладнее. Попыхивая папиросами, они вели неторопливый разговор о всякой всячине. Из дому вышел старший приказчик и подсел к ним. О-Сэн и о-Хару вынесли из кухни столики. Пришла о-Танэ.

— Посиди с нами, — обратилась она к Касукэ, ставя перед ним столик. — Сегодня хозяин решил отдохнуть, побыть с гостем. Правда, никакой особенной закуски к вину не будет, разве что свежая рыба.

Касукэ привычно склонил свою лысую голову.

— С удовольствием исполню обязанности виночерпия, — ответил он, садясь за столик. Он был в переднике, вся его поза выражала скромность и смирение. И все-таки сразу чувствовалось, что в его жилах течет кровь самурая. Он взял бутылку и большими смуглыми руками разлил вино.