В амбаре было тихо.

Сквозь знойное марево полуденной жары трава в саду за окнами казалась опаленной огнем. Облокотившись на подоконник, Санкити думал о том, кто мог разворошить до него эту корзину. Конечно, Сёта. Он, верно, не раз забирался сюда и тетрадь за тетрадью читал отцовский дневник. Ему открывалась далекая жизнь, полная поисков, падений, счастья, невзгод.

Санкити затворил за собой тяжелую дверь и по каменным ступеням спустился вниз. Решетка, оплетенная виноградом, и крышка колодца отбрасывали на плиты двора густую тень. С высокой, увитой плющом каменной ограды, которая тянулась за амбаром, падали прозрачные, чистые капли воды.

В этот затененный уголок о-Сэн принесла таз и стала стирать. О-Хару носила из колодца воду. Служанка на первый взгляд казалась хмурой, неразговорчивой. На молодого приказчика и подмастерьев она смотрела сурово и свысока. Они должны были помнить, что она не простая служанка. Но, оставаясь в обществе своей госпожи, она преображалась. И было нетрудно заметить, что в ее жилах течет горячая кровь.

Перебросившись с о-Сэн двумя-тремя словами, Санкити остановился у колодца. Подошел Сёта. Руки у него были в земле, значит, опять копался в огороде. Увидев о-Хару, он попросил ее полить ему на руки. Щеки у девушки зарделись. Стоящая рядом о-Сэн смотрела на молодых людей безучастным взглядом.

Сёта вымыл руки. Весело переговариваясь, дядя и племянник пошли к дому.

Их обогнала о-Хару с ведром в руке. Проковылял мимо старик крестьянин, почтительно взглянув на молодого хозяина. Его взгляд, казалось, говорил: «Господин, вы не должны поддаваться влечениям молодости. Столько людей зависит от вас. Они надеются, что вы своим умением и прилежанием умножите благосостояние дома, и чада и домочадцы будут счастливы и спокойны за свою судьбу, а среди них и бедный старик, всю жизнь работавший не покладая рук»,

Сёта преисполнялся важности, когда видел, с каким почтением к нему относятся. Вместе с тем он чувствовал раздражение. «Почему я не могу все бросить и уехать, как другие? — думал Сёта. — Все смотрят на меня так, точно ждут от меня чего-то, как будто я каждому чем-то обязан». Ему было тягостно в родном доме, где десятки глаз следили за каждым его шагом.

Дом Хасимото был построен как все деревенские дома. Сквозь заднюю дверь Сёта и Санкити попали в узкий внутренний дворик, оттуда в палисадник перед окнами лавки. Там они встретили дядю Наоки.

— Господин Савада тоже работает у нас, заготавливает оберточную бумагу, — сказал Сёта, обращаясь к Санкити.

Тщедушный старик посмотрел на Сёта так, точно и он хотел сказать: «Господин Сёта, не забывай, твои бабка и мать принадлежат старинной родовитой семье. Твой отец в молодости увлекался науками, и торговля совсем было захирела. Ты должен, не теряя времени, вооружиться счетами и навести в доме порядок. На тебе большая ответственность» .

Видя вокруг себя такие взгляды, Сёта был готов бежать из дому куда глаза глядят.

Войдя в комнату, Санкити широко раздвинул сёдзи, чтобы видеть синевшие вдали горы. Сёта принес столик, поставил его посреди комнаты. Дядя с племянником сели и завели разговор.

Разговаривая с дядей, Сёта, как много раз прежде, почувствовал, что завидует ему. Завидует его положению вечного студента. Санкити приехал к ним в гости, он делает, что ему захочется; думает о том, о чем приятно думать. А он, Сёта, должен был бросить занятия в университете и приехать в эту глушь. Должен был отказаться от своих мечтаний. Его отец когда-то потерпел неудачу в науках. Само собой разумелось, что и молодому хозяину наука не нужна.

«Как можно одному жить в большом городе?» — это был самый веский довод родных. «Пропади пропадом этот дом, эта проклятая аптека», — все чаще думал Сёта.

В долине шумела бурная Кисогава. Но шум бегущей воды уже давно не трогал Сёта. Густые леса, набегавшие на городишко, вызывали у него тоску. Неужели он должен похоронить себя здесь? От этой мысли Сёта становилось жутко.

В комнату вошла о-Танэ.

— А я приготовила вам чай нэбу. Он такой душистый, — ласково улыбнулась она.

Чай нэбу составлялся из особых сортов листьев. В детстве Санкити очень любил его.

— Ну как, Санкити, нашел что-нибудь интересное в кладовой? — спросила о-Танэ.

— Да... Кое-что там есть, — неохотно отвечал Санкити.

О-Танэ почувствовала себя лишней и ушла.

Молодые люди заговорили о девушках. Санкити рассказал Сёта, что слышал о его сердечных делах от сестры. Ему хотелось, чтобы Сёта был откровенен с ним. Но Сёта обмолвился только, что очень жалеет девушку, о которой идет речь. А в глубине его души поднялось возмущение: как смеют они топтать его любовь?

Воцарилось молчание.

— У нас в городе молодежь разная, — проговорил наконец Сёта. — Одни целыми днями сидят дома, занимаясь только своими делами. Другие находят время и на развлечения. Вот среди них у меня есть приятели.

Отпивая ароматный чай и дымя папиросами, дядя и племянник вели неторопливый разговор. Сёта очень хотел заниматься каким-нибудь практическим делом. Живя в Токио, он изучал технику изготовления лаков, учился живописи, много читал. Этот юноша был наделен от природы жаждой знаний: он любил литературу и следил за всеми новыми книгами.

Санкити принес с собой рукопись. Сёта, разложив ее перед собой на столе, приятным, сильным голосом, напоминавшим голос отца, прочел несколько страниц вслух.

Как-то во время каникул, когда Сёта еще учился в Токио, он поехал к Санкити в Сэндай. Эта поездка навсегда осталась у него в памяти. Дядя снимал в Сэндае дешевую комнатушку на втором этаже захудалой гостиницы. Они часто ходили вдвоем к друзьям. Однажды ездили даже в Мацусима. В Сэндае Санкити закончил работу над одной из своих книг. Дядя и племянник долгими зимними вечерами читали рукопись вслух при тусклом свете гостиничной лампы. Обо всем этом вспоминал сейчас Сёта.

— Да, — сказал Санкити, — это было ночью под рождество. Меня пригласили на праздник в Иванума. Там я и увидел первый раз, как празднуют рождество в деревне, угощался рисовой кашей с овощами. Ночевал я у старосты христианской общины. Он был владельцем магазина. Утром я пошел прогуляться к реке. И дневным поездом вернулся в Сэндай. Захожу к себе в комнату, а ты уже меня ждешь...

— А помнишь, мы сидели в твоей комнате и слушали, как шумит море? — сказал Сёта.

— Да, хорошо было в Сэндае. Кругом виноградники, грушевые сады. У друзей можно было достать любую книгу... Когда я приехал туда, у меня было такое чувство, точно кончилась ночь и занялось ясное утро... До Сэндая я жил как среди мертвецов. — И, глубоко вздохнув, Санкити добавил: — Я даже удивляюсь сейчас, как у меня хватило сил все это вынести.

Сёта внимательно слушал дядю.

— Там я почувствовал себя обновленным, — продолжал Санкити. — Столько родилось замыслов, захотелось писать.

— А у нас есть твоя книга, которую ты написал в Сэндае.

— Послушай, Сёта, и у тебя, и у меня все впереди, — сказал Санкити, уловив в тоне юноши грустную нотку. — Я ведь тоже еще молод. Надо начинать жить заново.

В комнату вошел Наоки с большим букетом полевых цветов. Вид у него был немного усталый.

— Ты откуда, Наоки? — спросил Санкити.

— Я гулял по берегу реки, далеко забрался, — ответил тот.

Сёта принес стоявшую в нише вазу и поставил в нее цветы.

— Ни-сан, — обратился Наоки к Санкити, — моя сестра Ямаваки приглашает вас в гости. Но говорят, что вы не любите выходить из дому.

Санкити ничего не ответил, ему не хотелось ни с кем знакомиться в этом городе.

Откуда-то снизу, из долины, послышались звуки колокольчиков.

— Это процессия молящихся, — оживился Сёта.

Люди, поднимавшиеся в гору, предвкушая конец пути и близкий отдых, прибавили шагу, и колокольчики, привязанные к поясам, зазвенели еще сильнее. Сёта вышел на веранду.

Был праздник. В доме Хасимото в этот день не работали. Ворота и вывеска были украшены черными опахалами, которыми обычно гасят огонь, и гирляндами красных и белых цветов. Наоки ушел праздновать к своим многочисленным родственникам. Ушел и Сёта. Приказчики и работники, надев новые кимоно, тоже разбрелись кто куда. Улица кипела весельем, а в доме было тихо и сонно.