Вокруг меня все закивали, засмеялись — солдаты поняли, как нелепы их страхи, и увидели, какая глупая это затея — королю сидеть на парапете и распевать неприличные песни в надежде отпугнуть захватчиков. Вскоре вся армия тряслась от хохота, а потом кто-то начал скандировать:

— Мироначальник! Мироначальник!

Остальные подхватили, и вся округа наполнилась приветственными криками.

Никогда еще я не чувствовал такого подъема.

К этому моменту, ограбив города в предыдущих степях, мы собрали изрядное количество лошадей. Больше половины моих воинов ехали верхом. Они и выступили первыми, а я их возглавлял, конечно, верхом на Энтипи, и мы отправились искать новой славы. Мы поскакали по широкой дороге в Золотой город, оглашая воздух воинственными криками, нисколько не сомневаясь в выбранной цели, как и в том, что победим.

И вот показался Золотой город. Да, он производил сильное впечатление — изысканные силуэты башен, выкрашенные в синие и коричневатые тона, такие высокие, что могли достать небо. Как и многие другие большие города, для защиты он был окружен мощными стенами… которые против нас все равно бы не устояли. Подъехав поближе, я увидел короля — как раз там, где и говорили разведчики. Кровь моя вскипела от гнева, застучала в висках — я уже видел мысленным взором, как мой меч выпускает из этого гада кишки. Но сначала… сначала я его свяжу и прикажу полудюжине шлюх поработать с ним. Изодрать ему лицо, голую грудь, каждый кусочек тела длинными ногтями, которые эти девицы специально делают необычайно острыми. Пусть представит, что пришлось претерпеть моей матушке от его недоброй руки.

Дорога была по-прежнему покрыта густой грязью, и копыта Энтипи месили ее, разбрызгивая в стороны. Я был рад от всей души, что нам не надо биться — барахтаться в грязи и при этом еще махать мечом. Это никогда меня особо не привлекало. Вырезать беззащитных врагов… да, гораздо веселее.

Между нами и нашей целью оставалось меньше мили. Я видел короля на стене — как он весело помахал мне рукой. Он остался во многом таким, каким я его запомнил. Густые седые волосы, густая черная с проседью борода, дубленое морщинистое лицо. С такого расстояния мне не видны были его усталые, полные муки глаза, а также четыре шрама на лице, оставленные, как мне хотелось бы верить, моей матушкой, когда он чинил над нею насилие. Я не обольщался никакими иллюзиями по поводу чресл, что извергли меня в этот мир. Матушка была потаскухой, зарабатывала на жизнь собственным телом. Но имелись и такие вещи, которые честная и правильная шлюха ни за что делать не станет, и когда она отказалась от того, что требовал Меандр, он убил ее. Он… или по крайней мере один из его людей, а раз он ими командовал, значит, он был в ответе.

Ближе, ближе… Я уже почти ощущал содрогание руки, которая вонзит меч, разрубая лицо… или хотя бы живот. Да, так лучше. От раны в живот он будет умирать несколько дней, а за это время можно с ним… позабавиться.

И пока я предавался подобным мыслям, едучи впереди колонны, Мордант вдруг спикировал ко мне и заверещал. Сначала я едва на него глянул, а потом понял, что он чем-то возбужден. Но в тот момент лошадь моя неслась галопом, и у меня не было ни времени, ни сил, чтобы обратить внимание на тревоги моей зверюшки.

И в тот же миг Энтипи, неожиданно издав испуганный крик, дернулась и начала падать.

Я едва успел выдернуть меч, просто по привычке, и Энтипи упала. Я выпутался из седла, покатился и весь вымазался в грязи. Оглядевшись и увидев, что мой меч воткнулся в землю, я встал и потянулся за ним.

Невероятно удачно, что я оказался так далеко от своих солдат, потому что, будь они ближе, их лошади затоптали бы меня прежде, чем их успели бы остановить. А так они натянули поводья — едва-едва успев, — и задние налетели на передних. Лошади при этом испуганно ржали, а солдаты, ноги которых сдавливали тугие потные бока лошадей, кричали.

Я выдернул меч из раскисшей земли и чуть не упал. Если бы правая нога у меня по-прежнему была хромая, то я вообще не смог бы встать, но, к счастью, она стала такой же сильной, как и левая. Я успел выпрямиться и посмотрел на Энтипи. И побледнел под слоем побыти.

Из ее горла, прямо из яремной впадины, торчала еще трепещущая стрела. Бедная Энтипи умирала, она билась, как вытащенная на берег рыба, и ее кровь смешивалась с жидкой грязью. Тело лошади сотрясали спазмы, а глаза глядели на меня с немым укором.

Смерть лошади по имени Энтипи потрясла меня гораздо сильнее, чем я мог предполагать. Я завизжал от злости, повернулся, чтобы посмотреть на Меандра, ведь это он был во всем виноват, и, ослепленный гневом, не сразу сообразил, что он никак не мог выпустить стрелу, которая убила мою лошадь.

И вдруг они появились повсюду. Земля по обе стороны от дороги буквально ожила, и сначала я решил, что какой-то плетельщик, обладающий невиданной мощью, восстановил против нас саму землю. Но потом заметил черные и серебряные полосы — цвета армии Меандра, — и сразу же раздались воинственные крики — нас зажали с двух сторон. Над этой сценой громко разносился смех Меандра.

Я все понял, но было слишком поздно.

У Меандра не было в распоряжении никакой магии, но его люди вполне могли предсказать, когда начнется дождь. И, используя эти знания, составили свой план. Сначала — никакого сопротивления, а когда начались дожди, солдаты Меандра с лопатами, кирками и всем, чем можно копать, стали рыть туннели в размокшей глинистой почве по сторонам дороги. Ряд за рядом — так, чтобы можно было спрятать боги знают сколько сотен человек, измазавшихся в жидкой грязи, чтобы слиться с поверхностью. Тут они и залегли, никем не замеченные, терпеливо поджидая, когда мы поедем прямо между ними.

Так что это был не блеф. Меандр воспользовался моей уловкой, но не просто скопировал ее, а доработал. А я, в своем высокомерии и самоуверенности, привел своих людей прямо в ловушку, которая за нами захлопнулась.

Я слышал, как кричат мои люди, слышал, как хохочет Меандр — все громче и громче. Слышал предсмертный крик своей лошади, слышал, как зовут меня мои воины, внезапно оказавшиеся в засаде, и, хотя меня и не было там тогда, я услышал предсмертный хрип своей матушки.

Тьма и черный гнев бушевали во мне, а камень в груди жег так, словно старался испепелить меня на месте. И я закричал — смесь боли и гнева смешалась с теми чувствами, которые могли бы заставить кричать сотни проклятых душ, обреченных на вечные мучения.

Черное облако безумия сошло на меня, наполнив меня изнутри и закрыв снаружи. Словно я не мог ничего вспомнить… словно такого никто, даже я сам, не видел. Мой разум просто оставил меня, тьма заполнила все, а сердце выросло из груди, поглотило меня, и мир улетел прочь.

— Отступать! Отступать!

Вы, может быть, подумали, что это мой голос выкрикивает постыдный приказ, но нет. Это был голос, который я давно не слышал, но сразу узнал. Силы этого голоса оказалось достаточно, чтобы вырвать меня из того забытья, в которое я вдруг погрузился.

Постепенно я осознавал происходящее.

Во-первых и в-главных, сильное жжение в груди. Оно немного ослабло. Потом я решил, что ослеп, но тут же понял, что темный туман происходил не от недостатка света (хотя через тучи над головой могли пробиться только самые настойчивые солнечные лучи), а от чего-то, обитающего внутри моего сознания. «Туман в голове», вот что это было. Но и он начал таять, и вот недалеко от себя я увидел на земле руку.

Рядом лежала голова, еще одна рука… но, кажется, уже от другого человека. А дальше — снова части тела, валяющиеся поодиночке. Не мало — десятки. Нет, больше… как только глаза привыкли и туман рассеялся, я увидел десятки и десятки, даже сотни обрубков тел. Слой крови и внутренностей лежал поверх грязи, покрывающей землю, а глянув на меч, я увидел, что едва ли дюйм моего клинка оставался чистым. Почти до самой гарды клинок был в крови, которая продолжала капать с острия лезвия. Я снова испытывал то состояние медленного возвращения к реальности, которое посетило меня тогда в Джайфе, правда, сейчас я помнил все, что перед этим случилось, и понимал, кто я и где нахожусь. Что означало — в этот раз я ушел в себя не так надолго или не так глубоко, как в предыдущий раз.