Никогда я не мог понять предсказателей, которые чувствуют себя обязанными заниматься подобной чушью. Если они и впрямь могут видеть то, что произойдет, почему бы им не рассказать нам об этом доступным и понятным языком? Зачем напускать туману и говорить загадками? Что за нездоровое развлечение дразнить людей, которые на момент предсказания еще и не родились? «Когда приблизится восходящее солнце восьмого дома, тогда и упадет высокая башня в воды реки». Чаще всего вы и не подозреваете, что это именно к вам относится.
Единственное объяснение, которое устраивает лично меня, — это то, что предсказатели и плетельщики-прорицатели находятся на тончайшей линии противоречий, разделяющей человека и его богов.
С одной стороны, мы, люди, наделены даром свободной воли. Мы принимаем решения и живем или умираем в согласии с ними. Оказавшись на перепутье судьбы, мы и только мы выбираем себе дорогу.
С другой стороны, чуть что-нибудь вдруг идет не так, мы складываем руки на груди, качаем головами и вздыхаем (не пытаясь искать никаких других объяснений): «Такова воля богов». «Боги так пожелали». «Пути богов неисповедимы».
Конечно, неисповедимы. И богам приходится хранить тайну об этих своих путях, иначе, попытайся они объясниться, любой прыщ мог бы сказать, что нет в божественном промысле никакого смысла. В ответ на это богам пришлось бы мямлить, мяться, а потом нехотя признаваться, что они не только не всемогущи, но представляют даже хуже, чем мы, как все в этом мире устроено на самом деле.
А вообще-то нельзя верить сразу и в то и в другое. Мы не можем убеждать себя, что выбираем судьбу, и в то же время допускать, что какие-то могущественные создания в любой момент могут ее изменить. Если таков наш мир, тогда следует задуматься: а для чего все это? Нет никакого смысла бороться за героические идеи или пытаться следовать по своему неповторимому пути к славе, если в любой миг боги могут навязать нам свою волю.
Все это опять приводит меня к размышлениям о том, что же такое предопределение. Если возможно предсказать какие-то события в мельчайших деталях, тогда мы должны предположить, что возможно предсказать все. Если это так, значит, совсем не важно, что мы делаем, потому что кто-то где-то уже решил, как все произойдет. Не хочешь утром вставать? Не надо, ведь предсказано тебе: не встанешь. Подружка бросила на тебя косой взгляд и ты готов убить ее? Валяй! Закон ничего не значит, потому что высшие законы, законы богов, скажут тебе, делать это или не делать.
Если в нескольких словах обобщить отношения богов и людей, приходится выбирать одно из двух:
Есть боги, и желания людей ничего не значат. Так зачем метаться?
Богов нет, и мы одни в этом мире, нет ни рая ни ада, и это бесконечное несчастье, наша жизнь — все, что у нас есть, без надежды на вечную награду для безгрешных и вечное наказание для грешников. Так зачем метаться?
Как вы можете догадаться, я умею развлечь народ на вечеринках.
Хотите верьте, хотите нет, но все, что я тут поведал, имеет отношение к событиям в моем следующем рассказе. Однако сначала надо бы объяснить, как я стал хозяином «Буггер-зала».
Когда Шейри ушла, я опять поселился в пещере и некоторое время тешил себя фантазией, будто меня все забыли. Жил себе в лесу, добывал пропитание, а если становилось скучно, грабил кого-нибудь. Я не разбойник вообще-то, хоть и учился этому ремеслу, но кишка у меня тонка приставать к проезжим и пытаться избавить их от багажа. Внешность мою не назовешь пугающей, и если бы даже я разжился какой-нибудь страшной маской, все равно — нога-то у меня хромая, а хромой разбойник не производит должного впечатления на жертв возможного ограбления. Можно было бы изобрести какие-нибудь ловушки, но Утомительный лес, в отличие от Элдервуда, где я провел молодость, не имеет славы леса с привидениями, так что подобные изобретения могли бы подвигнуть моих возможных жертв на облаву в лесу, и тогда бы жертвой стал уже я.
Поэтому я пошел по линии наименьшего сопротивления. Лес большой, за один день его не проедешь, если не будешь скакать во весь дух на самой быстрой из лошадей. Так что, когда путешественники становились лагерем на ночь и укладывались спать, я подбирался к ним и присваивал их богатства, а иногда и фляжку с вином или другую какую выпивку, которую они везли с собой в бурдюке. К тому времени, как они просыпались поутру, я успевал убраться подальше. А поскольку я всегда набивал опустевшие кошельки камушками, чтобы вес остался прежним, чаще всего никто и не замечал, что его ограбили, пока человек не оказывался далеко от леса, но тогда уже было слишком поздно. Я же нес монеты в пещеру и там закапывал их подальше от любопытных глаз.
Итак, между воровскими вылазками и охотой, доставлявшей мне пищу, которой можно было набить брюхо, время шло без особых событий. Пожалуй, я был совершенно счастлив… если, конечно, не считать скуки, иногда сводившей меня с ума.
Как это похоже на животное под названием «человек», вы не находите? Добиться желанной цели и тут же затосковать только оттого, что ты добился, чего хотел. Да уж, очень загадочные и противоречивые существа — мы, люди.
Так шли месяцы, одно время года сменялось другим. Летом в пещере царила приятная прохлада, зато зимой я там едва не замерз и однажды вечером, когда холод стал просто невыносим, отправился прогуляться — единственно потому, что на ходу можно было согреться.
К этому моменту прошло достаточно времени, чтобы убедиться — солдаты короля Рунсибела никогда не найдут меня, а скорее всего, они не очень-то и искали. Ободренный, я покинул пещеру и отправился в путь. Выйдя на дорогу, на этот раз я повернул на запад. Я не имел ни малейшего представления, что может там находиться, но чувствовал, что поход на восток точно приведет меня к неприятностям. Насколько я понимал, женщины, с которыми я общался — молодые и старые, красавицы и уродины, — все меня там поджидают. Каждая из них могла разделять мнение Шейри, и дай им волю, они забили бы меня лопатами до смерти.
Когда я вышел, было еще светло, но, проведя целый день в дороге, я не встретил ни одного места, хоть сколько-нибудь годного для пристанища. Вечером я залез на дерево, чтобы обезопасить себя от хищников — как четвероногих, так и двуногих, которые гораздо страшнее первых, — и устроился повыше в ветвях. Там было неудобно, но мне случалось ночевать и в худших местах, и вот, завернувшись плотнее в плащ, я уснул. Когда встало солнце (снег, слава богам, так и не выпал), я спустился с дерева и продолжил путь.
Погода становилась все холоднее, дичь попадалась реже, и живот начал протестовать в надежде, что эта простая жалоба заставит меня обратить на него внимание.
К полудню, когда голодные рези в животе стали невыносимыми, а кора на деревьях по сторонам дороги начала казаться все более привлекательной, я почувствовал, что впереди намечается кое-что интересное. Народу становилось все больше — купцы и прочий дорожный люд. Наконец ноздрей моих достиг благодатный запах жареного мяса, и я понял: еда, а возможно, даже ночлег ждут меня очень скоро.
И верно — за поворотом показалось какое-то строение. Оно было не такое уж крупное, чуть больше обычной таверны. Но, похоже, его хозяин имел претензии на что-то из ряда вон, потому что на вывеске гордо значилось: «Буггер-зал». Я не мог не подумать, что слово «зал» уж больно не соответствует размерам сооружения, притулившегося у края дороги, но вовсе не собирался позволить спеси его владельца лишить меня отдыха и еды.
Я открыл дверь и чуть не свалился от волны шума и сиплого смеха, выплеснувшейся на меня изнутри. В зале было полно народу. Надо признаться, я этому удивился. Кому бы ни принадлежало заведение, оно явно приносило немалый доход.
Некоторое время мне потребовалось, чтобы пробраться к пустому столу; хромая нога, как всегда, лишила меня всякой элегантности. Те, кто потрудился одарить меня взглядом, проделали это с изрядной долей насмешки, а потом вернулись к своим напиткам. Как только я сел, подошла бабенка, которая там прислуживала, и презрительно посмотрела на меня, явно считая меня бродягой без гроша за душой. Я не мог ее винить, понимая, что именно на бродягу я и похож — в нынешних-то своих лохмотьях. Но деньжат у меня хватало, и я мог заплатить за все, что можно было тут заказать. Как только я приподнял кошелек и тряхнул им, служанка тоже об этом догадалась. После чего меня обслужили весьма проворно, и я подумал, а не оставить ли что-нибудь и служанке. Честно говоря, я собирался оставить ей вот какой совет: «Не смотри с презрением на тех, кто богаче тебя», поскольку делиться деньгами мне вовсе не хотелось. Но ей об этом знать не следовало.