— Умница моя! — обрадовался Печенюшкин. — Хоть ты меня поняла. Пусть даже речь идет о пустяке — нельзя обманывать тех, в ком заронил надежду…

Первым сюрпризом, одинаково неожиданным как для Тыщенции Кувырк, так и для команды Печенюшкина, оказалось присутствие на спектакле Базилевса.

Наиболее желанным местом для выступающих на рыночной площади была деревянная площадка на возвышении, чуть в стороне от торговых рядов. Перед ней несколькими ярусами уходило вверх нечто вроде трибуны для зрителей. Сооружение, сколоченное из толстых досок, под зрительской массой слегка пошатывалось, несмотря на надежность, и при этом немилосердно скрипело. Артисты выступали без микрофонов, даже для шепота им приходилось изрядно форсировать голос.

За право играть на площадке с бродячих актеров обычно взимались деньги. Труппе же Теодоро, привлекавшей на рынок кучу народа, после первого же представления такая возможность была предоставлена бесплатно. Фургончик-блиномет вкатывали на возвышение по боковому наклонному скосу, и, таким образом, сцена находилась метрах в двух над землей. Поэтому, кроме тех, кто купил билеты, с боков огороженного канатами пространства еще около сотни неприхотливых зрителей могли наслаждаться зрелищем.

Базилевс восседал перед трибуной, у самой сцены, на специально доставленной низкой скамье с мягким сиденьем в виде обширного полуовала. Несколько слуг примостились за ним, там, откуда, кроме спины дракона, не было видно почти ничего.

Старый вельможа, не желая кому-либо мешать, скупил все места, с которых его представительная фигура заслоняла сцену. Слуги же, хоть и смотрели пьесу не раз, выпросились на нее снова — не пропадать же билетам! — и теперь как могли вытягивали шеи, изгибались и привставали.

Тыщенция Кувырк, Принцесса Ветров и Трувор, закутанные в плащи, сидели в одном из верхних рядов трибуны, неразличимые в толпе.

Первое и второе действия прошли без неожиданностей. Тыщенция, сжимая ладонь Ноэми, была неподвижна, и, казалось, совсем не следила за игрой.

Действие третье развивалось как и всегда… Благородный разбойник Зерро Гут, освободив из тюрьмы прекрасную Элен и превозмогающего паралич шарманщика Теодоро, убегал вместе с ними и примкнувшим к ним ангелом-хранителем по крышам. Стражники нагоняли.

Расправившись с полудюжиной врагов, доблестный Зерро силой запихал девушку и ее отца в дымовую трубу гостиницы, швырнув туда напоследок верещащего ангела. Первый стражник из новой партии, забравшись по водостоку, поднял над краем крыши любопытную голову. Костыль, пущенный меткой рукой задержавшегося шарманщика, угодил в цель — голова в гребенчатом шлеме пропала, глупо ухмыльнувшись напоследок.

Зерро Гут остался один. Но отступать было поздно — новые фигуры вырастали на крышах, с трех сторон окружая разбойника. В этот момент Зерро сдавался в плен, чтобы спасти друзей.

Неожиданно подпрыгнув, беглец ухватился за шнур, болтавшийся, как и всегда до того, под потолком фургона. Оттолкнувшись от черепицы, он, словно маятник гигантских часов, перелетел со сцены к зрителям — на верх трибуны. Публика ахнула, вставая с мест.

Теряя равновесие, актер ухватился за плечо рослого горожанина, оказавшегося рядом. Плащ, скрывавший лицо и фигуру, упал от внезапного рывка. Под заходящим солнцем ярко сверкнули латы.

— Ага! — закричал Зерро. — И здесь вы пытаетесь достать меня, убийцы! Не бывать этому!

Обхватив рыцаря, он вновь оттолкнулся и, описав в воздухе слепящую глаза дугу, перемахнул со своей ношей обратно на крышу. На какой-то миг публике вдруг почудилось, что вместо разбойника Зерро на сцену, цепко держась за громадного противника, летит маленькая рыжая обезьянка. Но это наваждение, едва возникнув, тотчас и пропало.

Зерро опустился так удачно, что телом рыцаря сумел сбить с крыши всех стражников, сгрудившихся там. От последнего удара подручный колдуньи наконец опомнился. Он отшвырнул от себя благородного разбойника, выхватил меч и принял боевую стойку.

Артист, как кошка, приземлился на ноги, причем в руке его оказалась обнаженная шпага. Клинок ее нестерпимо сиял, как пламя сварки. Распрямляясь после падения, Зерро Гут сделал мгновенный выпад, и сталь ударилась о сталь. Никто больше и носа не высовывал на крышу. Место для боя было свободно.

Тыщенция следила за происходящим со странным ощущением. Она поняла, что вмешиваться в ход событий сегодня ей более не дано. Мысль о предательстве Ноэми не приходила в голову колдунье — та слишком долго была покорной и безучастной… Враг перехватил инициативу, значит, нынче ЕГО чародейская мощь победила. Присутствие рядом Базилевса спутало все планы Тыщенции Кувырк.

Вначале она предполагала похитить Элен за кулисами после бегства девушки из гостиницы. Спрятать трофей было бы делом нехитрым. После этого, в сцене с палачом, колдунья хотела взбежать на помост под видом Элен и, обнимая Зерро-Печенюшкина, пронзить его сердце отравленным кинжалом. Яд, завещанный Горгульей, разил наповал всех, включая и самых могучих чародеев. Исчезнуть в первые секунды замешательства Тыщенция смогла бы без труда.

И все же колдунья не знала, что выйдет из ее затеи. Она не особенно надеялась на успех. Шпионы Тыщенции с огромным трудом сумели подслушать лишь жалкие обрывки беседы в спальне Базилевса. Из них было понятно только то, что гости дракона прибыли из будущего, и их появление связано с какой-то тайной, протянувшейся через века.

Наследница Горгульи, созданная ею в предсмертный миг, знала с самого рожденья, что жизнь ее связана с жизнью и смертью Мурлыки Дракошкиуса. Если он погибнет, следовало разы-скать его тело и уничтожить, распылить на атомы безвозвратно, чтобы никто не мог воскресить дракона, иначе пропадет она сама и с ней все силы мрака в Фантазилье.

Тот чудовищный заряд зла, что несла в себе малютка из ежевичного рва, еще не расцвел во всем траурном великолепии, хотя легкие, редкие всполохи злодейского огня стали появляться давно. Но жизнь в доме Базилевса, воспитание, данное вельможей обожаемой приемной дочурке, смягчало эти выплески. В ее сознании как бы поселилось второе существо, противящееся дьявольским страстям первого. Жаль, что в последнее время исконная суть Тыщенции Кувырк все чаще одерживала верх.

Увидев приемного отца, она отменила свой план, чувствуя — решающая встреча с членами труппы Теодоро предстоит в будущем. Тыщенция была еще совсем молода, старики дорожат жизнью гораздо больше. «Истина приходит в твой дом на закате»- колдунья понимала это. Главное — что Ноэми, без которой она не представляла свое существование, сидела рядом, и никто не посягал на ЭТУ собственность Тыщенции Кувырк.

Впрочем, совершив поступок быстрее, чем обдумала его, Тыщенция успела незаметно вложить в пустые ножны Трувора отравленный кинжал.

Рыцарь не знал усталости, как новенький грузовик с полным баком. Артист юлой вертелся перед ним. Там, где шпага касалась Трувора, на его броне вспыхивали красные огоньки. Постепенно сливаясь один с другим, они стали походить на елочные гирлянды, оплетающие тело рыцаря. Вот кусок доспехов отвалился, громыхнув о черепицу. «Так его, так!!» — веселились зрители, хлопая в ладоши. Те, кто видел пьесу раньше, решили, что эта сцена введена в прощальный спектакль для пущего эффекта. И мало кто заметил одно тревожное обстоятельство. Пядь за пядью рыцарь наступал, неуклонно оттесняя Зерро в угол, туда, где сходились две стены и крыша соседнего дома нависала над ними…

Мало-помалу Трувор остался без брони, в одном черно-красном полосатом трико. По всей крыше за его спиной валялись части панциря с оплавленными зубчатыми краями. Зажатый в угол артист был почти не виден, фигура рыцаря скрывала его. Публика замерла, предчувствуя недоброе.

До поры Печенюшкин играл с противником, ощущая свое превосходство. Даже сейчас он нагнетал драматизм сцены. Вырваться из ловушки можно было в любую секунду.

Вдруг Трувор сделал неуловимое движение, изящное, как в балете. Меч его пробил кирпичную стену, лезвие застыло под подбородком актера. Запертый клинком, намертво застрявшим в камне, Пиччи не мог пошевельнуться без риска перерезать себе горло. Красивое, пугающе неподвижное лицо рыцаря впервые озарилось улыбкой. Удерживая правой рукой эфес меча, левой он медленно вытянул из ножен кинжал Тыщенции.