Но главное, между молодым фениксийцем и Хранителем устанавливались совершенно новые отношения.

Лига считала главной функцией Фениксов созидание, но для Януэля было важно с ним общаться, учиться узнавать и уважать друг друга. Эти взаимоотношения в корне отличались от традиционного для лиги восприятия Фениксов как средства. Теперь у Януэля появилась возможность применить то, чему он научился в Алой Башне под началом наставника Фареля.

При мысли, что это лишь начало новой близости с огненной птицей, Януэль преисполнился надежды.

Одна из сестер пришла снять мерку с Януэля и Шенды, чтобы подогнать по размеру драконийское вооружение. Растерев их лица так, чтобы масло впиталось в кожу, альмандинки воскурили благовония. Ни одна из них не объяснила смысла этой церемонии, но, по мнению драконийки, это, вероятно, были ароматы, усмиряющие и успокаивающие медузниц. Затем беглецы разделись, чтобы облачиться в драконийские доспехи. Януэль медленно стащил свою рясу, такую изношенную, что ткань почти просвечивала, и обратился к Завету, прося прощения за то, что снял свое одеяние фениксийца. В горах он отказался избавиться от него под тем предлогом, что это была единственная вещь из Башни Седении, оставшаяся у него. После смерти наставника Фареля он уже не придавал такого значения этой грязной и изношенной материи. Он кинул одежду на пол рядом со шпагой, полученной от Шенды в Альгедиане, и, прикрыв наготу руками, стоял не двигаясь, пока сестры закрепляли на нем разные части доспехов. Чешуйки идеально примыкали и скользили одна по другой, обеспечивая подвижность всего снаряжения. Испытывая глубокое уважение перед результатом этой кропотливой и долгой работы, Януэль провел рукой по закруглениям чешуек, отныне покрывавших его тело.

Драконийка переодевалась без помощи сестер, но спрятавшись за их спинами, чтобы скрыть от фениксийца свою наготу. Ей были хорошо знакомы драконийские доспехи, и по умелым движениям, которыми она закрепляла их на своем теле, было видно, что у нее в этом деле большой опыт. Потом Януэль с удовольствием принял из рук сестер саблю. Хотя он и не знал приемов обращения именно с этим оружием, он с удовольствием расстался с обычной шпагой имперского солдата. Шенда завернула свои мечи в плащ, чтобы взять их с собой. Ножны от них она оставила сестрам, зная, что те бережно сохранят их.

Оба замерли на месте, когда одна из альмандинок вошла, неся на большом серебряном подносе медузниц. Еще не надетое на голову, это животное напоминало панцирь черепахи. Сестра поставила поднос на край бассейна и взяла одну из них. Существо издало короткий свист, и костяное веко, прикрывавшее его глаз, широко открылось. Януэль сглотнул слюну, когда сестра поднесла к нему это животное. На ощупь его панцирь напоминал кожаную амуницию, слишком долго пролежавшую у огня. Прикосновение к нему было не слишком приятным. Януэль убрал руку и медленно наклонил голову. И в то же мгновение он мельком увидел брюшко животного. Беловатый покров был пронизан синими равномерно пульсирующими жилками. Он сжал кулаки, чтобы не закричать, и почувствовал на лице прикосновение липких щупальцев, расползавшихся по щекам и лбу. Постепенно медузница обтянула всю его голову живой маской. Ощущение было невыносимым. Щупальца проникали в нос, уши и даже на поверхность глаз, пока органы чувств этого существа не добрались до сознания фениксийца. Когда в конце концов медузница уколола его стальным острием и твердым ударом всадила его в глубь черепа, Януэля охватила паника. От боли у него подкосились ноги, он пошатнулся и попытался схватить ее и снять со своего лица, но у него ничего не вышло. До смерти напуганный, он не сразу понял, что Феникс подменил своей волей его собственную, чтобы его успокоить. В голове юноши прокатилась волна ужасной боли, а потом в один миг исчезла.

Он больше ничего не чувствовал.

Он погрузился во тьму и, вытянув руки перед собой, попытался позвать драконийку, но ни один звук не рождался в его горле. Потом острие, связывавшее его с медузницей, дрогнуло, и, ощутив легкое головокружение, он вдруг увидел комнату, в которой находился, но не собственным зрением, а посредством единственного глаза этого странного существа. Это ощущение напоминало то, которое испытываешь, глядя в подзорную трубу. Размеры были слегка искажены какой-то линзой, но сознание медузницы, слившееся с его собственным, постепенно их восстанавливало. Пространство между его новым органом зрения и окружающей обстановкой было как будто наполнено мутным газом. Но странное чувство умиротворения наводняло его сознание, вытесняя дискомфорт и страх. Януэль понял, что медузница была для сестер не просто средством самозащиты, но и способом достижения безмятежности.

Шенда чуть не разразилась бранью, наблюдая за тем, что происходило с Януэлем. Когда сестра подошла к ней, она отступила, положив руку на эфес сабли. Альмандинка стояла не двигаясь и спокойно ждала. Шенда вдруг поняла, что Януэль неожиданно успокоился. Он поворачивался вокруг себя, подняв руки к лицу, как будто видел их впервые. Драконийка глубоко вздохнула и тоже наклонилась. В отличие от Януэля у нее не было Феникса, который заглушил бы ее страхи. Способности ее Покровителя не могли помочь ей обрести спокойствие, хотя чешуя доспехов была для нее привычна.

Когда щупальца зафиксировались на ее лице, она стала черпать из глубины своего сердца силу Дракона, которая помогла бы ей перенести испытание. Пульс замедлился, а на поверхности сознания проснулось дыхание Праматери Драконов.

Это дыхание, от века существовавшее в Драконии, передалось Шенде в первую ночь после ее рождения. Отец рассказал ей, как жрецы омыли ее в прозрачной воде фонтана, прежде чем бережно положить в открытую пасть Дракона по имени Манкенд. Ему было предназначено стать воспитателем девочки, и его горячее дыхание, тяжелое и удивительно чувственное, навсегда запечатлелось в ее памяти. И теперь она призвала его на помощь.

Древняя магия Драконов подействовала, и благодаря ей драконийка сумела перенести боль. Правда, ее била дрожь, а ноги просто подкосились, когда органы чувств медузницы проникали в нее. Возникшее при этом легкое оцепенение, которое создавало это существо, плохо уживалось с рефлексами, сформированными у Шенды Драконом. Это вызвало внутреннее противодействие. Шенде оставалось лишь надеяться, что ей удастся примирить эти противоположные начала…

Отныне Януэль и Шенда могли видеть, слышать и чувствовать, но, подобно сестрам-альмандинкам, они были приговорены к молчанию. Вода в бассейне вспенилась, и Мать Сэя появилась на поверхности.

– Бережно обращайтесь с тем, что мы вам подарили, – сказала старая русалка. – И пообещайте мне, что сожжете медузниц, едва снимете их.

Они лишь кивнули в ответ.

– Последние вылазки Харонии сыграют вам на руку, – продолжала она, – так как во всеобщем замешательстве на вас будут меньше обращать внимание. Сестры-альмандинки нередко проходят улицами столицы, когда направляются в город, чтобы предстать у изголовья умирающих Хранителей. Однако опасайтесь Грифонов. У некоторых из них вы можете вызвать опасение, несмотря на медузниц, они способны узнать вас. Я желаю вам победить, – заключила она. – Во имя блага Миропотока.

Сестры-альмандинки, присутствовавшие в зале, окружили Януэля и Шенду, чтобы проводить их к воротам монастыря. Снаружи в наступающем рассвете обозначились контуры Альдаранша. Черепичные крыши сливались в пылающее красное море, кое-где его прорезали массивные силуэты имперских учреждений. Сердце фениксийца учащенно забилось, когда он различил алый шпиль Башни материнской лиги, высоко вознесшейся над городом. Она, казалось, делала знак своему ученику.

Знак благословения или проклятия?

Шенда не хотела идти через единственный в этих местах каменный мост, связывавший два берега Альдарена. Достаточно широкий и крепкий, чтобы выдержать тяжело нагруженные повозки, он являлся единственным, через который могли ехать торговые караваны, и поэтому днем и ночью находился под бдительным контролем. Шенда знала, что, будучи не в состоянии следить за всеми путями, по которым можно было проникнуть в столицу, власти предпочли сконцентрировать свои силы в этом месте. Поэтому она предложила переправиться по воде.