Но мертвое лицо барона Скавро все так же стояло у нее перед глазами.

Что ты делал здесь? — хотелось ей спросить. Зачем приехал сюда умирать? Но тот лишь молча усмехался посиневшими губами и не моргая смотрел сквозь нее…

…Когда киммериец Конан отыскал свою подопечную, она тихонько спала, свернувшись калачиком, в углу мастерской мозаиста. Ниано с Тальером укрыли ее своими плащами и продолжали пить — по своему обыкновению, не прекращая препираться и подкалывать друг друга… Северянин не отказался от предложенного бокала вина, гадая, следует ли ему растолкать девушку — или послание, которое он принес, вполне может подождать до ее пробуждения.

Он все-таки решился… и был вознагражден сперва недовольным ворчанием и парой крепких казарменных словечек — а затем, неожиданно, крепким поцелуем… когда она наконец вскрыла печать на свитке.

При посторонних (хотя оба были уже изрядно пьяны) Конан не решился ни о чем расспрашивать ее, лишь изумленно поглядел вслед Паломе, которая, размахивая над головой пергаментом, точно расшалившееся дитя, вприпрыжку выбежала из комнаты.

Весь день, а за ним и еще один прошел, словно в угаре. Она встречалась с Гарбо — именно от него было то послание, что доставил ей северянин, — потом еще раз, когда тот разузнал все, что она хотела. Потом ей пришлось и самой немало побегать по городу. И еще дольше — просидеть над пергаментом, составляя бесконечные списки. Как ни ненавидела она чернильную работу, все пришлось делать самой, ибо это она никому не могла доверить.

После чего она выпросила у Ниано несколько покрытых меловой смесью досок для набросков — он боролся за каждую, как лев, но был сломлен яростным напором — и весь вечер просидела над ними с углем в руках, и наутро прислуга долго ворчала, что вывести все эти черные и белые пятна и Пречистой Иштар не под силу, а уж порядочной госпоже и вовсе не пристало бы так изваживаться…

В общем, это были чудесные дни!

И вершиной их стало возвращение Эрверда. Грязный, пропахший потом и дорожной пылью, он без сил рухнул ей в объятия, свалившись с седла. Но бессердечная Палома спешно препоручила приятеля заботам Конана, попросив не жалеть вина из запасов Месьора, а сама торопливо принялась шарить в дорожных сумках — и не успокоилась, покуда с самого дна не извлекла кожаный футляр с такой знакомой печатью…

И до рассвета горели свечи в ее покоях, и настороженные уши могли слышать из-за дверей взволнованные шаги и сдавленную ругань…

Уже под утро она выглянула наружу, встрепанная, с покрасневшими от бессонницы глазами — и совсем не удивилась при виде киммерийца, бессменно стоявшего на страже в коридоре.

— Конан, да хранят тебя боги! Пусть мне принесут чего-нибудь поесть… У меня со вчерашнего дня крошки во рту не было… И передай Месьору, что я хочу его видеть!

— Ну, и что тебе удалось узнать? Грациан принял ее в своих покоях; он даже не успел сменить свои утренние одежды на более строгий наряд и не тратил времени на приветствия и прочие околичности. Палома была благодарна ему за это — ей смертельно хотелось спать, и светская болтовня сейчас была бы свыше ее сил.

Она даже без особого любопытства оглядела личные покои Месьора, где оказалась впервые, отметив лишь странное сочетание изысканной роскоши с почти аскетической простотой убранства… Впрочем, этот необычный контраст как нельзя лучше характеризовал и самого Грациана.

Собравшись с мыслями, она заговорила тихим, медленным голосом, стараясь ничего не упустить….

…Барон Скавро был совсем не прост. И тому, кто прикончил его, по-хорошему, местные власти должны были бы вручить хорошую награду, ибо он сделал графству величайшее благодеяние.

Скавро готовил, ни много ни мало, нападение Немедии на Коршен.

Именно это и было основной целью его приездов сюда и тайных переговоров, что барон вел с самыми разными людьми.

Предателей, увы, оказалось не так уж мало. Даже если принять, что из всех его знакомых с половиной он встречался просто для виду, чтобы запутать тех, кто мог за ним следить, а из оставшихся еще две трети отказались помогать немедийцу — все равно, список получался внушительным. Здесь были и военные, и вельможи, и поставщики двора, и слуги, которые сами по себе мало что значили, но через своих хозяев могли владеть важной информацией… Целая сеть, которой Скавро, как паутиной, оплел весь город…

— А вы, слепцы, ни о чем и не подозревали! — Палома была возмущена.

На лице Грациана не отразилось никаких чувств.

— Как ты выяснила все это? — только и спросил он.

— Большей частью, благодаря Гарбо. Он сумел отыскать кое-кого из пособников немедийца и вытряс из них все, что тем было известно. Не так уж много они знали — Скавро был осторожен — однако из вопросов, которые он задавал, мне стало ясно, что его интересовала прежде всего оборона Коршена и снабжение войск. То же самое, кстати, косвенно подтвердил и Пронтий, когда мы с ним болтали на балу…

— Блестяще, — без всякого выражения констатировал Месьор. — А кроме того?..

— Кроме того, мне ответили из Бельверуса.

— Твои наниматели?

— Да. Ведь мне заплатили за то, чтобы убрать Скавро. И это было самой большой загадкой.

Конечно, Вертрауэн ничего не признал в открытую, и письмо Ринги было полным раздражающе туманных намеков и недомолвок, однако Палома прекрасно разбиралась в хитросплетениях домашней политики. И когда узнала, что покойный барон был близок, в числе прочих, с советником Марциалом, для нее словно свет вспыхнул в темной комнате.

— Видишь ли, — пояснила она своему собеседнику, — как и в любой другой стране, в Немедии масса тайных политических течений, и каждая группа преследует свои цели. Марциал принадлежит к Ордену Черного Кречета. Как и барон Торы кстати, но это так, к слову… Они помешаны на войне. На завоеваниях. Мирная торговля, дружеские отношения — для них это пустой звук. Они рождаются и умирают под лязг оружия. Коршен для них — лакомый кусочек, ведь отсюда открывается дорога на Замору и на Бритунию… Но, по счастью, в Немедии есть и более здравомыслящие люди. Те, кто понимают, что подобный поход был бы величайшей глупостью. Угроза слишком велика. Если Немедия попробует показать зубы — перепуганные соседи вмиг забудут о своих разногласиях. Коринфия, Бритуния и Замора объединятся, чтобы дать отпор завоевателям. И Бельверус окажется втянутым в глобальную затяжную войну, без особых шансов на победу.

— И тайная служба его величества решила эту проблему по-тихому, пока дело не приняло слишком серьезный оборот? — Грациан понимающе усмехнулся.

— Почти. Они лишь собирались ее решить — с моей помощью. Но, как ты знаешь, я опоздала. С ним разделался кто-то из местных. Должно быть, кто-то, кого Скавро пытался переманить на свою сторону — но просчитался.

В комнате повисло долгое молчание. Собеседники думали каждый о своем. Наконец Грациан подал голос:

— Ты не все мне сказала. Приберегаешь самое сладкое на потом?

Он видел ее насквозь.

— Есть еще кое-что. Я просила Гарбо узнать, какие покупки совершал барон в последние пару дней… сама не знаю зачем. Интуиция.

— И она тебя не подвела, — не спросил, а скорее констатировал Грациан. Палома кивнула.

— Помимо прочего, он покупал чернила и пергамент. Тебе это о чем-то говорит?

Месьор повел плечами.

— Донесение в Бельверус? Теперь это уже неважно…

— Не скажи. Ведь он собирался скоро уезжать — хозяин постоялого двора подтвердил, что срок найма комнат истекал через пару дней. Что он мог писать такого, чего не мог бы рассказать при скорой личной встрече. И зачем?

Грациан задумался. Палома не мешала его размышлениям, выжидая, придет ли он к тому же выводу, что и она сама…

— Список, — наконец объявил Месьор, и она с облегчением кивнула. — Единственное, что он мог пожелать занести на пергамент, это список своих сообщников — единственное, что необходимо сохранить в точности.