Дверь темницы распахнулась, и старший из двух появившихся стражников зычно выкрикнул с порога:

— Где тут девица, называющая себя Паломой по прозванию Оса? Графский судья желает тебя видеть!

Девушка поднялась с места, вопросительно покосившись на Гарбо. Что-то слишком быстро до нее дошла очередь. Может, он объяснит? Но в глазах коринфийца было искреннее недоумение.

— Да пребудет с тобой Небо, сестра, — прошептал он одними губами.

Эрверд с другого конца подвала дернулся было встать, но его удержали. Как видно, остальные заключенные тоже понимали, что дело нечисто. Никто не хотел рисковать и привлекать к себе внимание.

Пожав плечами, Палома двинулась к дверям, на ходу оправляя тунику. Стражники пропустили ее вперед. Она вышла, не обернувшись, спиной чувствуя устремленные на нее взгляды.

— Что ж, — обратилась она к провожатым тоном королевы, шествующей на аудиенцию к иноземным послам. — Не будем заставлять судей ждать…

Верхние коридоры и лестницы, которыми ей довелось пройти, лишь подтверждали прежнее впечатление: роскошный некогда особняк разрушался, стремительно приходя в запустение, и никто даже не пытался поправить дело. На стенах местами проступала сырость, разрушалась кладка, нищенскими лохмотьями свисала штукатурка… И лишь ближе к судейской зале наблюдался относительный порядок.

Страж у дверей, украшенных медными леопардами, вполголоса перемолвился о чем-то с провожатыми Паломы, посмотрел пергамент, который вручил ему старший, затем демонстративно пожал плечами.

— Да, я вижу, что это она. И вижу, что срочно. Но на вашем месте я бы все же переждал…

При этом он многозначительно ткнул подбородком в сторону закрытого зала; судя по понимающим ухмылкам стражников, те прекрасно поняли, о чем речь.

— Ладно, пожалуй, и впрямь лучше погодить немного.

Заинтригованная, Палома навострила уши.

Похоже, там, за дверью происходило что-то любопытное, раз ее провожатые не торопились входить туда с пленницей. Тяжелая дубовая, окованная медью дверь приглушала звуки, однако натренированный слух в который раз сослужил ей добрую службу.

— …совершенно никакого смысла, Месьор… — Голос брюзгливый, явно принадлежал человеку немолодому. Девушка почему-то не сомневалась, что это говорил судья. — Уверяю, мы способны разобраться в этом деле и без вашего…

Тут страж у дверей неловко шевельнулся, шум заглушил слова.

— Тс-с, — шикнул на него один из конвоиров, плечистый черноволосый гигант с небесно-синими глазами. — Дай послушать. А то сам не хочешь рассказать вечером в «Кувшине», как старый Мул лягался с Месьором?!

Пристыженный, тот застыл в полной неподвижности.

Теперь звучал другой голос; ленивый, со странными перепадами интонаций.

— Я в своем праве, дражайший Агиери, и вам это прекрасно известно. Я волен находиться в любом месте дворца — и сейчас это место здесь. Оспорите ли вы волю графа Лаварро?

— Однако правосудие…

— Помилуй Митра! Чем же я, самый богобоязненный и законопослушный человек в этом городе, могу помешать вашему правосудию?! Разве вы не намерены вершить его честно, скоро и праведно — то есть, как всегда?

Ответа Палома не услышала. Впрочем, вероятно, его не дождался и безымянный Месьор, с таким язвительным жаром отстаивавший свое право присутствовать на суде. Над ней, Паломой!

Связано ли это каким-то образом с ее персоной — или она здесь просто случайная жертва чьей-то игры? Если не считать Гарбо, она никогда и ни от кого не слышала об этом человеке, откуда же тогда он мог знать о ней?

— Ладно. — Черноволосый стражник наконец подал знак напарнику. — Лучше объявимся, а то, не ровен час, пройдет кто, увидит нас здесь, тогда неприятностей не оберешься…

И точно, из-за поворота коридора донеслись какие-то голоса.

— Жаль, не удалось дослушать, — ухмыльнулся молодой. Но второй только цыкнул на него и кивнул стоящему у дверей.

— Давай, что ли…

Вздохнув, тот скользнул в приоткрытую створку.

Странные все же порядки царят в Коринфии, размышляла Палома, дожидаясь возвращения стражника, который пошел доложить о ней судье. Даже где-нибудь в Туране, где процветает подкуп и местничество, подобное разгильдяйство было бы немыслимо. Там люди были порочны до мозга костей — и все же, при любых обстоятельствах соблюдали декорум. Чтили правила игры… Но здесь все было иначе. Во всем чувствовалась усталость и пресыщенность. Всем было на все наплевать. Стражники даже не пытались делать вид, что соблюдают дисциплину. Судейские глумились над правосудием…

Мрачные размышления прервал толчок между лопаток, грубо вернувший ее к реальности.

— Давай, пошевеливайся, судья ждет.

Зал, где вершилось коршенское правосудие, произвел на девушку странное впечатление. Высоченные потолки, с которых свисали штандарты с неведомыми ей гербами, обшитые темным деревом стены и наконец само место судьи — почти трон, на возвышении, под алым шелковым балдахином — все это было призвано создать атмосферу торжественности, внушить трепет нарушителям Закона… Однако маленький лысый человечек, утопавший в судейской мантии, так, что из мехового воротника едва виднелось сморщенное личико, перекошенное, точно от зубной боли, казался настолько не на своем месте среди всей этой пышности, что невольно приходили на ум мысли о балаганных лицедеях, суровый настрой улетучивался, оставляя лишь чувство смутной неловкости и недоумения.

— Девица, именующая себя Паломой по прозванию Оса, вольная наемница, — возвестил старший из стражников.

Девушка кивнула. Именно так она и представилась накануне тюремным чиновникам.

Крысиная мордочка судьи недовольно сморщилась. Он раздраженно перелистнул несколько страниц книги, лежавшей перед ним на резной деревянной подставке.

— А, вот, вижу. — Он наконец отыскал нужные записи. — Только вчера задержали? И сразу на суд?! — Голос его звучал негодующе, словно этот факт добавлял Паломе виновности. — Та-ак, и что мы тут имеем?.. Убийство… Сопротивление властям… — Судья водил по строчкам длинным пальцем, не поднимая глаз на узницу.

Та воспользовалась передышкой, чтобы оглядеться по сторонам. Где же он?..

Ага!

Помимо ее самой, судьи, двоих стражников и писца, приютившегося за столиком у подножия помоста, в зале находился лишь еще один человек.

Тот самый, догадалась она, кого здесь все именовали не иначе как Месьором. Он сидел в узкой нише между двумя стрельчатыми окнами, полускрытый в тени, так что лица было почти не разглядеть; Паломе лишь показалось, что человек он немолодой и какой-то… усталый. Он не смотрел ни на узницу, ни на судью и казался поглощенным созерцанием перстней на своей левой руке, протянутой к свету.

Перстни и правда, насколько могла судить девушка с такого расстояния, были недурны, однако… Однако…

— Итак, женщина, — наконец подал голос графский судья, — что ты можешь сказать в свое оправдание?

Палома распахнула глаза.

— А в чем меня обвиняют?

— Не играй со мной в эти игры! Здесь суд. Не балаган. И не бордель! Ты убила человека. Некоего Скавро с улицы Горшечников. Об этом свидетельствуют двое стражников, заставших тебя на месте преступления…

— Неправда. — Усилием воли девушка заставила себя сохранять спокойствие. — Они схватили меня на улице. И я никого не убивала.

— Здесь записано иное. — Судья постучал ногтем по строчке в своей книге. — Слова стражников на службе сиятельного графа Коршенского заслуживают высшего доверия. А ты… кто ты такая? Бродяга, преступница. Женщина, нацепившая меч, обряженная в мужское платье. Пф-фу… — Судья разве что не сплюнул с досады. — Кто может подтвердить, что ты не убивала этого Скавро? Никто? Ну — так о чем тут говорить?! Ты и есть убийца. И тебя ждет плаха.

Проклятье! Балаган и бордель, правильно сказал этот крысеныш. Бордель и балаган — вот что такое этот их суд! Ни свидетелей, ни настоящего разбирательства. Похоже, и приговор ей уже записан в этой проклятой книге, а все происходящее — лишь пустая формальность, прежде чем появится палач.