— И теперь мы можем похоронить ее. Я не дурак, понял, что вам, мягко говоря, удовольствия не доставляют разговоры о моем брате, вот и не будем больше о нем. Во-вторых, я не могу ему простить, что только благодаря его наглому и совершенно лживому заявлению я получил о вас превратное представление.

Он не убирал руки, продолжал смотреть в мои глаза, как будто что-то ожидая увидеть в них.

Нет, не знаю, что я должна на это сказать. Такая прямолинейность, с которой он еще вчера взял разбег нашего общения, отпугивает и притягивает, неприемлема, но для меня единственно возможный вариант… Я чувствовала, как изнутри давит нарастающая беспричинная тревога, как тепло его ладони, каким-то непостижимым образом проникая сквозь утепленный драп рукава моего пальто, согревает руку, бросает в жар все тело, заставляет довериться.

— Ну хоть на это вы должны что-то ответить, не вздумайте снова закрываться, — выпалил он, глаза жестко блеснули.

— А стоит ли? — Опустив взгляд вниз, на зажатые в своих руках перчатки, я собиралась со словами.

— Стоит! И откровенно, пожалуйста, — на секунду его пальцы крепче сжали мое предплечье, подкрепляя просьбу.

— Вы не должны винить во всем только его. Моя вина ничуть не меньше.

Мой голос дрожал, поэтому я умолкла, сделала глубокий вдох, заставляя себя расслабить спину, плечи, затеребила кисти на своих перчатках, справляясь с дрожью в руках.

— Правда? — неприкрытый сарказм. — Неужели это вы соврали о том, что свободны, и задурили ему голову, ежедневно очаровывая его? Я и не думал, что вы такая безответственная эгоистка.

— Вадим Евгеньевич…

Растревоженная, дрожащая, переполняемая неясными эмоциями, я покачала головой, сглотнула комок горечи, подкативший к горлу. Нет, он не прав, по какой-то причине однобоко судит. А я не способна и не стану объяснять, насколько сама низко пала, позволив случиться этому роману.

— Давайте поторопимся, нас ждет работа, — сдавленно закончила я, подняла глаза на его лицо.

Эта тема закрыта. Не следует никогда больше ее касаться. Никогда.

И вновь он прочел мои мысли, как и ожидала. Смягчился, заговорил, в глубине глаз застыла мрачная грусть, сожаление, в каждом слове ощущалась надламывающая искренность:

— Я за него прошу у вас прощения. Никогда не осуждал вас и не осужу. Ни за что. Наоборот, восхищаюсь. Вы очень ценны для меня. Как сотрудник. Очень рад, что мы вместе работаем.

Он не стал ждать моих ответных слов — перевел взгляд на приборную панель и убрал ладонь, позволяя мне открыть дверь, выйти наружу, чтобы захлебнуться студеным порывом ветра.

Рассмотрела это как благо: у меня горело лицо, а сердце билось неровно и быстро.

***

Позже, когда рассказывала об этой поездке вернувшемуся из Петербурга Артему, услышала от него следующее:

— Слушай! Тебе невероятно повезло. Считай это золотым пропуском. Если тебе и надо у кого стажироваться, так это только у Вадима. Ты теперь круче меня, Арина Витальевна, — рассмеялся, шутливо хлопнув меня по плечу. — Теперь мне придется у тебя учиться. Я же говорил, что он супер-босс, так и знал, что вы поладите. У вас много общего с ним.

Я и считала это золотым пропуском. Это была не просто поездка с целью осмотреть прилавки и понаблюдать за работой девушек, подготовкой которых занималось агентство. Ликбезом по специфике моей новой работы это тоже назвать было нельзя — определение являлось бы не совсем исчерпывающим. Это была яркая экскурсия в мир товаров, рекламы, жизни покупателей и динамичного движения денежных оборотов и человеческих интересов.

Савельев был блестящим рассказчиком, казалось, знающим бесконечное количество фактов, реальных историй и шуток о различных маркетинговых уловках, вызывающих у меня улыбки. Даже объяснения о сегментах рынка и принципах размещения товаров на магазинных полках он сумел облечь в искрометные формы анекдотических ситуаций и подкрепленных практикой объяснений им, когда обращал мое внимание на то, что и как делают покупатели.

С легкостью увлек меня, заставил слышать только его, полностью погрузил во вселенную психологии продаж, к открытию чудес и нюансов которой приступила совсем недавно.

— Мне нравится это. То, чем я занимаюсь уже почти четыре года.

Мы расположились в кафетерии гипермаркета, последнего из тех трех, что запланировали посетить. Часы упрямо показывали без двенадцати минут девять вечера, но мне не верилось… Два с небольшим часа промелькнули сверкающей минутной кинолентой. Я даже не ощущала усталости, только необычайный эмоциональный подъем.

Теперь все будет иначе: тренинги определенно надо бы выстраивать по-другому, а завтра нужно внести изменения в вопросники для промоутеров, добавив несколько дополнительных практических заданий.

Кофе остывал, я задумчиво, механически помешивала его ложкой, вглядывалась в кружение воронки в чашке, прислушивалась к голосу Вадима, задумчиво продолжившего:

— Я даже знаю, почему так фанатею от этой работы, — тихо рассмеялся, откинулся на спинку стула. Не решалась поднять глаза и заглянуть ему в лицо, но так отчетливо представляла себе его притягательную улыбку, прячущуюся в уголках губ, озаренные теплотой и воодушевление серые глаза. Кажется, за этот вечер тысячу раз видела их, запечатлела, выжгла в памяти. — Потому что здесь нельзя останавливаться. Ни в коем случае. Иначе просто смерть. Надо постоянно двигаться, подстраиваться, прозревать новое и отвергать старое даже при том, что в данный момент оно вполне себе эффективно работает. На пару дней достигать стабильности, чтобы потом стряхнуть все в тартарары и снова искать, меняться, подстраиваться. Напряг жуткий, но удовольствие неописуемое.

— Нет предела совершенствованию, — вполголоса, сама для себя заключила я, но он смог расслышать.

— Что-то в этом роде, — засмеялся, подался вперед, ко мне, положив сложенные руки на стол. — Снова назовете меня идеалистом?

Покачав головой, я отложила ложку и, по-прежнему избегая контакта наших глаз, отпила кофе.

— Теперь, скорее, энтузиастом. — И улыбнулась, услышав его заразительный смех на мое высказывание. Все-таки он необыкновенный мужчина…

Вкус кофе, шероховато-горьким теплом прокатившийся по языку, слился с этим моментом: суета уже немногочисленных покупателей, конец длинного дня, запоминающегося колоритным мозаичным узором событий и информации, тревожащее, но согревающее, будто наполняющее искорками хорошего предчувствия присутствие Вадима.

Его руки были расположены очень близко к моим, при желании я могла бы накрыть их своей ладонью…

— Итак, а вы? Признания будут? — он застал меня врасплох своим вопросом, и я машинально перевела взгляд на его лицо. — Я вот не назвал бы вас ни идеалистом, ни энтузиастом.

Юмор, светившийся в его глазах, маскировал жгучее любопытство. Отметила, что он будто напрягся в ожидании моих слов, еще ближе придвинулся ко мне, создавая между нами поле, похожее на электрическое, волнующее.

— Я обычный реалист, — я пожала плечами, возвратив чашку на блюдце. — Скучный человек, стремящийся качественно делать свою работу, что бывает с переменным успехом. И все.

Сосредоточила взгляд на темной отполированной столешнице — слишком проницательные у него глаза, беспрепятственно заглядывают мне в душу, затрагивают там что-то… Я проходила уже через такое: проникновенный взгляд точно таких же серых глаз напротив, располагающая откровенничать улыбка, так же схожая с этой, ежеминутно сгущающаяся аура полного приятия и близости…

Уже поздно. Нужно напомнить ему об этом. На сегодня дела закончены, и хотелось бы поскорее попасть домой.

Отодвинувшись от него, разорвав эту странную цепь будоражащих электрических импульсов, словно пробегающих между нашими сложенными на столе руками, я сделала еще один глоток кофе и взглянула на Савельева. Прищурившись, обаятельно улыбаясь, он почесывал подбородок. Вопросительно приподнял одну бровь:

— Скучный человек? Переменный успех? Да я такого перфекциониста, как вы, еще не встречал.