Арсенал находился в отдаленном углу большого каменного здания Главного гардероба. Никому не могло прийти в голову, что здесь, среди тысяч разнообразных костюмов, скрыты и предметы вооружения.

Специальным ходом меня провели в изолированное помещение, заполненное оружием.

Здесь я увидел старинные казачьи сабли. Ими запорожцы рубились когда-то с турками, добывая в суровых сечах казачью славу.

Кремневые пистолеты лежали на полках и висели на стенах арсенала.

«1812–1815 годы», — определил я, осмотрев несколько образцов этого некогда страшного оружия. От метких выстрелов из них пала не одна тысяча интервентов, пришедших в Россию с наполеоновскими армиями.

Среди оружия я нашел большой пистолет с фабричным клеймом: «Тула, 1789 год».

Увидев его, я вспомнил слова правнучки Суворова о пистолете с таким же точно клеймом.

Осмотр бутафорского оружия продвигался медленно.

Я боялся пропустить какой-нибудь уголок.

Склад не имел вентиляции, никогда не проветривался, и духота в нем стояла невыносимая. Тусклый свет лампы утомлял зрение.

Я боялся, что работнику, ведавшему арсеналом, надоест наблюдать за моими поисками и он скажет, — пора кончать работу.

С опаской посматривал я в его сторону, но он спокойно приводил в порядок развороченные мною груды бутафорских вещей, с любопытством слушая мои замечания по поводу попадавших мне в руки пистолетов, сабель, шпаг и кинжалов.

Работая, я не замечал времени.

Мне не удалось просмотреть и половины арсенала, как хранитель оружия извинился передо мной и постучал пальцем по левой руке, показывая на часы. Рабочий день окончился.

Бутафор объяснил: дальнейший осмотр может состояться только через неделю. В театре на сцене начинаются репетиции нового спектакля, и он будет очень занят.

Я просил назначить кого-нибудь из его помощников.

— Никто другой не вправе входить сюда без меня, — объяснил бутафор. — Только я один являюсь ответственным за оружие.

Приходилось подчиниться.

Легко сказать — ждать неделю! Вам понятно мое состояние? Каждый из этих семи дней я, забывая о других делах, приходил в театр, шел в бутафорскую и ждал случая — может, мне повезет, может, репетиция спектакля не состоится, и я смогу снова попасть в арсенал.

Но всё шло по намеченному плану. Репетиция проходила за репетицией. Бутафор обставлял сцену, выдавал артистам оружие и принимал его обратно.

Так прошла неделя.

На седьмой день моих испытаний я услышал: «Завтра я свободен и могу пойти с вами на склад». Я вновь ожил.

Утром мы встретились в арсенале.

Полдня я перебирал кинжалы, мушкеты, шпаги, алебарды и пистолеты, внимательно осматривал каждую вещь, надеясь увидеть надпись или какой-нибудь знак, по которому удастся установить се владельца. Но всё было тщетно.

В одном отсеке на полу под полками с бутафорией я увидел офицерскую шпагу. Ее клинок, особенно характерный конец, напоминавший удлиненный трехгранный штык, подтверждал: шпага эта, бесспорно, восемнадцатого столетия.

Она лежала в углу, совсем незаметная, если бы не конец клинка, высунувшийся из-под вороха старого ломаного оружия.

Я смотрел на клинок и не мог отвести от него глаз.

Мною овладела какая-то слабость. Мне захотелось сесть, но не хватало сил на малейшее движение.

Много раз я думал о той минуте, когда, наконец, увижу шпагу…

Вспомнив сложный путь розысков, я не особенно удивился тому, что нашел ее в театре. Меня взволновала значительность события…

Разобрав мешавшие мне вещи, я поднял с пола клинок. В моих руках лежала легкая, небольшого размера шпага. Я смахнул с нее пыль, протер стершуюся местами позолоту и стал рассматривать клинок.

Я всматривался в него и не верил своим глазам. Чуть поблескивая при тусклом свете небольшой лампочки, выделялась надпись

Я подошел ближе к лампе и перечитал надпись еще и еще раз.

Потом закрыл глаза, снова открыл и прочитал надпись в четвертый и пятый раз.

Всё совпадало с тем, о чем говорила мне правнучка Суворова.

От сильного волнения я не мог стоять на ногах и присел на груду старого оружия. Мне хотелось крикнуть от радости, скорее поделиться ею со своими товарищами.

— Вот она какая, — прошептал я, любуясь клинком шпаги.

Я смотрел и смотрел на нее, словно читая по ней страницы жизни полководца.

Большая зазубрина бросилась мне в глаза. Она напомнила о племяннике Апполинарии Сергеевны — Николае — и его первом воинском «подвиге».

Теперь мне оставалось выполнить некоторые формальности, и я мог получить шпагу и сообщить о своем открытии.

Пока же никому ни слова… Молчать…

Я пошел к выходу, но, сделав шаг, остановился у полки с бутафорией. Над ней на боковой стенке висел кирасирский палаш. Его тяжелый, кованой латуни эфес украшал вензель.

Я снял палаш с костылька и осторожно потянул клинок из ножен. Покрытый легким слоем смазки, он заблестел при слабом свете лампы.

Но что это? Ножны палаша надломлены. Я всматриваюсь. Ошибки нет!

Кирасирский палаш оказался немым свидетелем подлинности шпаги.

Ведь долгие годы она хранилась вместе с ним в музее Семеновского полка. Потом ее перенесли сюда и она пролежала здесь тридцать лет… Палаш времен Екатерины Второй всегда сопутствовал ей, как верный страж. Подле него висел еще один палаш с гравированной надписью: «Петр Первый».

Не в силах сдержать себя, я выбежал на улицу, вскочил в первую подвернувшуюся автомашину, а через час вместе с Апполинарией Сергеевной снова вернулся на склад и показал шпагу.

— Да, это шпага Суворова! — сказала Апполинария Сергеевна.

На следующий день я сообщил о своей находке секретарю партийной организации.

Это он поддерживал меня в самые тяжелые минуты и верил, что я разгадаю загадку со шпагой.

Он первый поздравил меня с большой исторической находкой.

— Теперь шпага Суворова станет достоянием советского народа, — сказал полковник Воробьев.

Он высказал мою самую сокровенную мысль. Она поддерживала страсть и мое упорство на протяжении чуть ли не двух десятилетий.

Конец моей истории является началом новой жизни шпаги Суворова.

Зимний вечер. Набережная Невы. Старинный дворец на ней. Великолепная, сверкающая белизной мраморная лестница ведет наверх. Ноги тонут в пушистых коврах.

Мы поднимаемся на второй этаж. В чудесно обставленной гостиной нас встречают. Сейчас начнется заседание суворовской комиссии. Мы — в Ленинградском Доме ученых.

Председатель комиссии, генерал-лейтенант, открывает заседание.

Колодки многочисленных боевых наград на груди свидетельствуют о его боевом пути.

В зале много офицеров, ученых. Рядом с ними сидят рабочие и инженеры, артисты и художники, служащие и писатели — любители, я бы сказал, ревнители, истории родной страны.

Несколько рядов кресел занимают школьники старших классов. Среди них выделяются своей формой воспитанники Суворовского училища.

Это всё члены школьных исторических кружков — почитатели великого полководца. Они не впервые на заседании суворовской комиссии Дома ученых и с большим старанием выводят свои фамилии в регистрационном листе.

Сегодня ответственный день. Я подвожу итоги своего труда за много лет и отчитываюсь в работе перед учеными, военными историками и всеми, кто любит Суворова.

Рассказ о поисках шпаги я иллюстрирую показом найденных вещей.

Вот в моих руках старый тульский пистолет.

Я рассказываю его историю. Вслед за пистолетом по рядам кресел из рук в руки медленно переходит квадратный лоскут полкового знамени Суворова.

С огромным интересом смотрят на него участники заседания.