Орланда почувствовала, что не может встать. Ее ноги словно отнялись.

– Что ж ты, дева, или не рада? – прищурился жрец и через мгновение стал свидетелем и участником такой бурной сцены веселья и ликования, что насилу отбился.

– Итак, что я должна за ваше искусство, святой отец?

Именуя подобным образом язычника, христианка не испытала ни малейшего раскаяния. Этот человек, совершивший чудо исцеления, не мог не быть святым, в каких бы там богов он ни веровал.

– Да ладно, дева, отмеченная Знаком! – радушно улыбнулся меднокожий старец. – Иди, чего уж там. Исполняй предначертанное…

Великая царская супруга, августа Клеопатра Семнадцатая Селена предавалась послеобеденной неге.

Только что от нее ушел широкоплечий красавец Мемнон, и она еще чувствовала на своем теле жар его ласк и поцелуев.

Вот же ненасытный.

И сильный, как молодой бычок. Брал августу приступом шесть раз, так что та даже запросила пощады. А ему хоть бы что. Снова был готов к бою. Если бы царица не отослала его, наградив малым подарком (всего-то полталанта золота), возможно, сравнялся бы в количестве подвигов с самим Геркулесом.

Ну насчет героизма, боги ведают, кто ему там равен. А вот красотой он, пожалуй, и с Адонисом потягаться может.

Высокий, стройный. Мускулистые руки, литая грудь, ноги, подобные ливанскому кедру.

И кудри. Чудесные золотистые кудри, так дивно пахнущие горными травами. Настоящий мужской дух.

Нет, не зря она столь долго и изнурительно сражалась из-за парня с Сабиной. Пришлось даже применить крайние меры. В конце концов, она владычица Империи или нет?

Пусть теперь зарвавшаяся актриса пленяет своим искусством жалких провинциалов где-нибудь в Сераписе или Лютеции. Или в своих родных Афинах. Ссылка ей только на пользу пойдет. Говорят, что невзгоды закаляют и оттачивают подлинный талант.

Ха-ха! А есть ли он у нее, талант-то? Клеопатра в этом сильно сомневается.

Вот у самой государыни так точно есть дар. Ей об этом все вокруг твердят.

Какой у нее чистый и сильный голос! Муж просто млеет, когда его божественная супруга начинает выводить пеан в честь пресветлого Феба.

Надо бы подсказать Птолемею мыслишку устроить состязание придворных певцов. А еще лучше, чтоб поставили какую-нибудь трагедию, где Клеопатра-Селена (разумеется, инкогнито, чтобы не уронить императорской чести и достоинства) сыграет главную роль. Хотя бы ту же «Венеру и Адониса» Сенеки. Мемнон вполне справился бы с партией Адониса. Впрочем, красноречие не входит в число его достоинств. Все больше другим берет. Но это не важно. Заставим придворного поэта переделать текст, чтоб герой поменьше открывал рот. Пусть только ходит пружинистой походкой туда-сюда и мужественно играет мускулами.

Ох эти мускулы. И отчего мы, женщины, столь на них падки?

Но какой же он выдумщик!

И бесстыдник.

Вон какой синяк оставил на видном месте. Просила же его, чтоб не целовал так крепко в шею и грудь.

Августа коснулась рукой своего влажного лона и мечтательно потянулась.

Не может быть, чтобы с таким жеребцом да ничего не вышло. Обязательно должно получиться.

Не то, что со всеми этими слабаками, которые побывали у нее на ложе до Мемнона.

Даже не могли обрюхатить молодую здоровую женщину.

Закусила губу и неожиданно горько заплакала.

Перевернулась на живот и, уткнувшись носом в испачканные простыни, заколотила руками по подушке.

Боги! Неужели она так много хочет?!

Всего лишь маленького, пухленького, розового карапузика…

И все-о-о!!!

– Божественная августа разрешит войти? – раздался вкрадчивый женский голос.

– Чего тебе, Зена? – повернула зареванное лицо Клеопатра.

Царица Пальмиры поспешно склонила голову, чтобы не оконфузить подругу.

– Тут к вам его святейшество Потифар. Просит принять.

– Ой, – заныла государыня. – Пусть придет в другой раз. Завтра. Или лучше на следующей неделе.

– Но он настаивает, – не отступала Зенобия. – Говорит, что это очень важно. Для государства…

– Фиг с ним, с этим государством! Ты что, не видишь, я теперь не в состоянии кого-либо принимать.

– Это касается не только государства, – прозвучал из-за спины наперсницы властный мужской голос. – Но и вас лично, светлая госпожа!

– А-а-а!! – тоненьким голосом взвизгнула августа, натягивая на себя простыню. – Немедленно выйди вон! Я же не одета!!

…– И потому, божественная, я взял на себя смелость обратиться к вам с просьбой, – закончил Потифар. – И предложением.

Сказать, что его речь произвела на Клеопатру-Селену большое впечатление, значит, ничего не сказать.

Августа была буквально опустошена, выпотрошена, как дичь, попавшая в руки к повару. Никогда еще ей не доводилось слышать столько горьких и справедливых упреков.

Нет, конечно, божественный супруг, бывало, ее побранивал. А раза два или три, еще на заре их супружества, так даже и поколачивал за амурные похождения. Однако потом Клавдий махнул на все рукой. Особенно после того, как жена закатила ему несколько громких скандалов, обвиняя в мужской несостоятельности и неспособности зачать дитя.

«Сам не можешь, так другим не мешай!»

Птолемей и не мешал.

Но проходили годы, менялись любовники, а толку не было.

Клеопатра уже и к богам обращалась, и к могущественным и известным целителям.

Первые не отвечали, а вторые разводили руками. Дескать, сами ничего не понимаем. По всем признакам должна бы рожать. И не одного. Никаких противопоказаний или патологий в ее организме не наблюдается.

Скольких лекарей она со злости велела казнить! И не упомнишь.

А уж как жрецов задабривала.

Чтоб только поспособствовали. Умолили своих небесных или подземных владык склониться к мольбам повелительницы Империи.

Святые отцы принимали дары, обещали споспешествовать и…

Три раза за последние пять лет в Египте и ближайших к нему провинциях менялись верховные жрецы ведущих богов и богинь и тасовались составы жреческих коллегий.

Безрезультатно.

Наконец, позавчера Клеопатра-Селена преклонила свой слух к словам богомерзкого Наркисса (а ведь в свое время совсем неплох был в постели, подлец), который приполз к ней мириться на коленях и с богатыми подарками, и решилась вызвать в Александрию верховного понтифика Британии Мерланиуса. Для консультаций и возможной помощи.

Август начал было слабо возражать, но они с Наркиссом с двух сторон насели на дражайшего супруга и «дядюшку», и тот, как всегда, сдался.

«Делайте что хотите, дети мои!» – махнул рукой Птолемей Сорок Четвертый.

И вот теперь этот человек подробненько изложил августе, почему шаг, который она собирается сделать, может стать шагом в пропасть, приведя к гибели ее и всю страну.

За время их необычной «беседы» государыня не раз хотела оборвать наглеца, осмелившегося говорить ей прямо в лицо такие вещи. Что с того, что он первый советник августа. Советники приходят и уходят, а императрица остается.

Хотела. И не смогла. Он словно заворожил ее.

Какой далекой от большой политики она ни была, Клеопатра видела, что слуга Носатого Тота не лукавит. Может, ему было абсолютно все равно, что станется с царицей, но судьба государства Потифару небезразлична.

– И что мне теперь делать? – беспомощно, как-то по-детски развела руками владычица. – Мне… Империи совершенно необходим наследник.

Жрец кивнул:

– О том и хочу говорить, сияющая. Святые боги позволили мне, недостойному, приоткрыть перед вами завесу грядущего.

– Когда? – Сердце женщины гулко и часто забилось, к горлу подступил клубок. – И где?

– Сегодня вечером, в тайных покоях Серапеума.

Ого! Это серьезно.

В Серапеуме августа бывала нечасто. Только по великим праздникам. Этот огромный и богатейший в столице храм был окутан плотной завесой таинственности.