Мы знали, что ведёт яхту сам Васса Эсторский — брат Руматы. И что ведёт её один. Сей факт ещё больше заставлял напрягаться и капитанов пароходов, и вообще всех, кто хоть чуть-чуть смыслил в мореплавании. Ведь парусник, идущий впереди, имел аж три мачты. Но полное отсутствие такелажа и какой-либо команды, которая ставила бы и убирала паруса, производило воистину мистическое впечатление.

По любезным объяснениям полковника Руматы, мы знали, что ставит и убирает паруса «автомат». Некое устройство чисто механического свойства. Типа наших же паровых машин, или механических игрушек, но только более совершенное. Но манёвры корабля под ветром, периодические смены парусов производимые автоматом за считанные секунды, всё равно производили дикое впечатление. Хотелось смотреть и смотреть на этот поразительно красивый корабль бесконечно. И не только за его красоту, но и просто ожидая нечто такое, что ещё не видано.

И, признаться, многие офицеры, кто не был непосредственно занят, находили в этом занятии истинное удовольствие.

После объяснений насчёт парусов, многие наблюдали за ним спокойно, хоть и с любопытством.

Но как оказалось, яхта была изобильна на разнообразные технические чудеса.

Шли уже третьи сутки нашего плавания, когда случилось ещё одно происшествие, повергшее в изумление всех наблюдавших за эволюциями яхты, и знающих, что на ней всего один человек.

В тот день, стояла великолепная погода. И, как уже было заведено, группа из наших офицеров вышла на верхнюю палубу, дабы полюбоваться окружающими видами. А так как берег был далеко, то главной достопримечательностью была, как водится красавица яхта, идущая параллельным курсом.

Мы до этого были уверены, что на капитанском мостике постоянно находится господин Васса. Потому что яхта периодически совершала некие эволюции по курсу движения. Но каково было наше удивление, когда мы увидели, что прямо посреди одной из таких эволюций на верхнюю палубу яхты вышел её единственный пассажир и капитан, разложил там кресло, уселся в него и принялся читать принесённую с собой книгу!

Вид яхты, совершающей эволюции без какого бы то ни было контроля со стороны человека, был настолько странным, что мы поспешили за объяснениями к находившемуся неподалёку полковнику.

— И что тут странного господа? — скучающим тоном ответствовал полковник Румата. — ну переложил брат управление на авторулевого и вышел проветриться! Простейший авторулевой на яхте давно изобретён. Мы же просто сделали для своей более сложный и отвечающий за бОльшую часть необходимых и рутинных манипуляций.

— Так это вы… — изумился капитан Белецкий.

— Не я! — Тут же поспешил поправить его полковник. — А мой брат проектировал все эти механизмы и саму яхту.

— И вообще, господа! — добавил чуть помолчав полковник. — Привыкайте к чудесам науки и техники. В век двадцатый мы вступили! А он… Он будет очень, очень, ОЧЕНЬ странным и страшным. Вам просто не будет доставать душевных сил удивляться разным техническим новинкам, что посыплются вам на голову как из рога изобилия. Вы же как-то привыкли к голосовым радиостанциям?

— Да, товарищ полковник! — ответствовал капитан, как было заведено в нашем экспедиционном корпусе.

— А ведь скоро появятся… Не в нашей экспедиции и не в этой войне, боевые аэропланы и прочие технические устройства. И все вам придётся осваивать. Чтобы не отстать от жизни… А уж разнообразных автоматов будет — только держись! — с философским видом заключил он и вдруг переменив тон на шутливый заключил:

— Так что тренируйтесь пока не удивляться на примере нашей яхты!

— Всё равно как-то очень странно… И обидно за род людской, — почувствовав философский настрой в голосе полковника продолжил капитан Белецкий. — Получается так, что скоро всё будут делать эти… автоматы? А мы тогда будем что делать? Что, автоматы будут за нас и воевать?

— Не всё так просто и печально, Леонид Максимилианович! — охотно отозвался полковник. — Да, много рутины заберут автоматы. Но на нашу долю останется самое интересное — творчество и выбор из многих вариантов. Чего на автомат не переложишь.

— То, есть, товарищ полковник, когда надо будет заходить в порт и швартоваться, будет управлять ваш брат? А не автомат?

— Истинно так! — подтвердил Румата.

От Киля в нашем караване было пополнение — дальше шло уже четыре транспорта.

А когда достигли Амстердама, в порту ожидало постановки в караван ещё два судна. Там же, во время стоянки, прибыли и ящики с пулемётами «Мадсен». Так что у нашего войска прибавилось забот — освоить сей «агрегат», чтобы по прибытию к месту военных действий с ним обращались как с родной осинкой.

Также в Амстердаме произошло прелюбопытное происшествие: Как после обронил в разговоре полковник, по старой памяти на братьев «напал» тот самый журналист, что в их самый первый приход сюда послужил гидом.

Корабль ещё швартовался. Ещё не успели поставить трап, а на пирсе собралась уже изрядная толпа встречающих. И в первых рядах, как было хорошо видно, стояли газетчики.

— О-о! Эдвин!!! Ха-ха! — воскликнул Румата, когда заметил отирающегося на пирсе журналиста. — Я знал, что тебя сюда зашлют нас встречать! Что, опять редактор выгнал за сенсациями?

Кстати заметить, Румата окликнул журналиста по-датски. И я мысленно возблагодарил в это время Господа и родителя. За то, что первый наделил меня скромным талантом к языкам, а второго, за то, что настоял в моём отрочестве изучить как можно больше европейских языков. Не скажу, что я полиглот, но датский я слегка понимал.

По округлившимся глазам журналиста, Эдвин немало удивился, что его запомнили с того раза. И не погнушались заявить о таком мелком знакомстве во всеуслышание. Справившись с первым ошеломлением, он тут же изобразил энтузиазм и благодарность за предстоящие интервью. Высунувшиеся из толпы другие газетчики заставили его ещё и надуться от гордости. Так как он заранее уже знал, кому достанется весь «эксклюзив», а кому жалкие огрызки. Собратья по перу это сразу сообразили и приуныли. Но меня такое снисхождение к каким-то щелкопёрам изрядно удивило.

— Неужели вы, товарищ полковник, будете общаться с этими… этими писаками?! — удивлённо спросил я.

— Андрей Михайлович! — чуть насмешливо и наставительно ответил Румата. — В нашем деле, положительные отзывы прессы, особенно европейской, такое же поле боя, как и то, где гремят пушки. Мы можем выиграть войну, но проиграть мир. Из-за вот этих, как вы выразились, писак.

— Простите, не понимаю! — выказал я непонимание — Как это мы можем проиграть мир, если мы выиграем войну?!

— Вот потому, что вы не понимаете этих тонкостей, вы поручик. А я полковник! — заметил он пристально наблюдая за тем, как устанавливается трап на пароход. Чем вызвал у меня ещё большее замешательство.

— Кстати! Вы, кажется, ведёте дневник? — как бы невзначай спросил полковник.

— Да, но…

— А вы запишите всё подробно, что будет сегодня, а после, когда кампания закончится, попробуйте проанализировать все ходы! — предложил его превосходительство мне.

Вообще, к слову заметить, полковник Румата не испытывал каких-то тёплых чувств ко мне. Ибо я — человек Великого Князя. Человек, по обеспечению интересов Великого Князя при ведении военной кампании. Особенно, при дележе трофеев. А раз так, то ещё и соглядатай, как бы это нелицеприятно не звучало. А кто в любой армии любит соглядатаев?! Вот такова была моя нелёгкая судьба.

Тем не менее, я собирался выполнить свой долг пред его Высочеством до конца. Чего бы мне ни стоило. Так что все косые взгляды и небрежение мне приходилось стоически сносить. Для выполнения главной задачи, поставленной предо мной Великим Князем Александром Михайловичем.