— Каждая женщина в политике становится объектом ненависти, — согласилась министр социальной безопасности. — Вы не замечали?

— Ох, нет. Правда нет.

— Юбка у вашей матери неправильной длины. Вы не против, что я вам это говорю? Я только хочу помочь. Откровенно признаться, любая длина выглядела бы неправильной в глазах этих ведьм от моды. Но если хотите, можете передать ей от нас несколько советов.

— М-м-м...

— Скажите ей, — продолжала Джилл Виничек, наслаждаясь собой, нельзя покупать готовую одежду в магазинах.

— Туалеты должны быть сшиты специально для нее, — кивнула Социальная безопасность.

— Всегда только шерсть, шелк или хлопок. Никакого полиэстера и синтетики, — подхватила Джилл Виничек.

— Есть чудесный мужчина, который может сделать вашу матушку с ее высокой худой фигурой по-настоящему элегантной. Он полностью изменил стиль, в каком сейчас газеты пишут о нас. Теперь обсуждают нашу политику, а не наши платья. И он делает это не только для женщин. Посмотрите, как изменился Хэдсон Херст! Хэд, откровенно говоря, немного походил на гангстера. А сейчас он государственный деятель.

— Нет лучшего времени, чем сейчас, — решила Джилл Виничек и, не оставляя минуты сомнениям, быстро устремилась к лестнице. — Наш друг с волшебной палочкой где-то здесь. Почему бы нам прямо сейчас не представить его вашей матери?

— М-м-м... — замялся я. — Не думаю, что она...

— О, вот он, — воскликнула Социальная безопасность, шагнув в сторону и показывая рукой. — Позвольте мне представить вам...

Она положила руку ему на локоть. Он обернулся. Я столкнулся лицом к лицу с А. Л. Уайверном. Алдерни, Анонимный Любовник Уайверн. Неудивительно, что Образование и Социальная безопасность напомнили мне Оринду. В те годы, несколько лет назад, она тоже одевалась по созданному им стилю.

Я узнал его моментально. Но ему понадобилось несколько секунд, чтобы прибавить четыре года к моему прежнему виду. Потом его лицо враждебно окаменело. Он пришел в замешательство, хотя, зная, что отец член кабинета министров, мог бы предположить, что мы оба будем приглашены на семейный Рождественский прием. Видимо, он не задумывался над этим. В любом случае, мое присутствие было для него неприятным сюрпризом. Как и его для меня.

Образование и Социальная безопасность выглядели озадаченными.

— Вы знакомы? — спросила одна из них.

— Мы встречались, — коротко ответил Уайверн. Его внешность тоже изменилась. В Хупуэстерне он поставил себе целью выглядеть незаметным и легко забываемым. Четыре года спустя он понял, что не так просто сливаться с обоями.

Прежде я думал, что ему под сорок. А теперь увидел, что явно преуменьшал его возраст. Кожа у него начала покрываться сетью мелких морщин, волосы поредели. Он стал носить очки в узкой темной оправе. Но в нем по-прежнему чувствовалась сильная аура замкнутой на себе внутренней сосредоточенности. На Рождественском приеме у премьер-министра не проявилось и тени слепой злости, пламя которой опалило лицо Оринды и чуть не убило ее. В этот раз он не кричал мне в ярости: «Когда-нибудь ты мне попадешься!» Но я мог видеть по глазам, что намерение расправиться со мной снова ожило в нем, будто и не существовало интервала в четыре года.

Удивительно, но в ответ я почувствовал не страх, а возбуждение. Адреналин, ринувшийся в кровь, требовал борьбы, а не отступления. Воспринял ли он мою реакцию с такой же силой, с какой я переживал ее, не знаю. Но он будто спустил шторы на линзы очков в темной оправе и спрятал злобность глаз. Потом с минимальной любезностью извинился перед Образованием и Социальной безопасностью. Когда он медленно уходил, казалось, что каждый шаг контролируется разумом.

— Ого! — воскликнула Джилл Виничек. — Я знала, что он неразговорчив, но, боюсь, он был... невежлив.

Не невежлив, подумал я. Смертоносен.

После приема отец, Полли и я обедали в одном из немногих хороших ресторанов Лондона. Время обеда уже прошло, и можно было слышать слова собеседников.

Отец радовался дружеской встрече с премьер-министром. Полли заметила, что, по ее мнению, круглые глаза министра внутренних дел, видимо, все же не свидетельствовали о маниакальности.

Я спросил, разве не министр внутренних дел держит людей в заключении и высылает нелегальных иммигрантов из страны? Более-менее, согласился отец.

— Ты знаешь, что есть список, своего рода выставочный стенд, который подробно перечисляет все должности в правительстве? — опять спросил я.

Отец, по обязанности поглощая брокколи, которые он вообще-то не любил, кивнул, а Полли сказала, что ничего не знает.

— Есть фантастические должности, — пояснил я, — вроде министра бывших стран или помощник министра по автобусам. — Полли выглядела удивленной, но отец опять кивнул.

— Каждый премьер-министр изобретает названия должностей, чтобы описать то, что он хочет сделать.

— Значит, — не унимался я, — теоретически ты можешь изобрести министра, ответственного за запрещение продажи желтых пластмассовых уток.

— Бенедикт, дорогой, ты говоришь глупости, — не выдержала Полли.

— Он имеет в виду, — пояснил отец, — что это кратчайший способ заставить людей хотеть какой-нибудь предмет или услугу. Люди всегда борются, чтобы получить то, что запрещено, то есть чего нельзя иметь.

— В таком случае, — спокойно продолжал я, — по-моему, премьер-министру надо бы представить закон, запрещающий Алдерни Уайверну пить шампанское на Даунинг-стрит, десять.

Полли и отец так и застыли с открытыми ртами.

— Он присутствовал на приеме, — заметил я. — Разве вы его не видели?

Они покачали головами.

— Он держался в тени в дальнем конце комнаты и просто не попался вам на глаза. Теперь он выглядит по-другому. Стал старше, чуть полысел. Носит очки. Но, я уверен, он обращается по имени к министрам образования, социальной безопасности и обороны. Оринда и Деннис Нэгл — это детский сад.

Теперь в руках у Алдерни Уайверна рычаги, которыми он может воздействовать на все области жизни нации.

— Не верю, — отрезал отец.

— Любезные леди, Образование и Социальная безопасность, похвалились, что у них есть друг, который удивительно изменит гардероб моей... матери.

Они сказали, что он уже превратил Хэдсона Херста из пародии на бандита в утонченного джентльмена. Как ты думаешь, что они дали Алдерни взамен?

— Нет, — возмутился отец. — Никаких секретных данных. Они не могут этого сделать!

Он был в шоке. Я покачал головой.

— Тогда что? — спросила Полли. — Что они ему дали?

— По-моему, — начал я, — они уделили ему внимание. По-моему, они прислушиваются к нему и поступают по его совету. Несколько лет назад Оринда говорила, что он потрясающе разбирается в том, что произойдет в политике.

Он предсказывал, что случится, и говорил Деннису Нэглу, что надо делать. И Оринда подчеркивала, что почти всегда Уайверн оказывался прав. Деннис Нэгл стоял на тропинке, ведущей вверх. И, если бы не умер, он сейчас, по-моему, был бы в кабинете министров с Уайверном за спиной.

Отец оттолкнул тарелку с брокколи. Хорошо, что этого не видели его избиратели-фермеры, выращивавшие эту капусту. Они выступали за проведение недели знакомства с брокколи, чтобы британцы ели их зелень. Закон, запрещающий производство излишков брокколи, по-моему, принес бы оздоравливающий результат.

— Если он такой умный, почему сам не сидит в кабинете министров? спросила Полли.

— Оринда говорила, что он хочет иметь такую власть, чтобы нажимать на рычаги, оставаясь за сценой. Тогда я подумал, что это безумное предположение. Но с тех пор я повзрослел.

— Власть без ответственности, — проворчал отец.

— И к тому же, — печально добавил я, — пугающая склонность к насилию, если кто-то перебежит ему дорогу.

Отец фактически не видел, как Уайверн ударил Оринду. Он не видел скорость, силу и бессердечность удара. Но он видел кровь и слезы. И одно это толкнуло его к попытке отплатить. Уайверн хотел повредить репутации отца, провоцируя его на драку. Уже тогда я смутно это понял, но не продумал до конца. Нападение на Уайверна в конце концов нанесет непоправимый вред нападавшему. Мой босс, Эван, согласился, что я соединю прием на Даунинг-стрит, десять, в четверг с пятничной деловой поездкой. Мне предстояло встретиться с инспектором, подавшим заявку на выплату страховки, и проверить, сгорел ли амбар с сеном случайно или «случайность» была подготовлена. Потом я собирался вернуться в Лондон, провести вечер с Полли и отцом, а в субботу участвовать в скачках в Стратфорде-на-Эйвоне. Но по дороге я получил от отца сообщение, что мне надо вернуться и встретиться с ним в пятницу в два часа дня на Даунинг стрит, десять.