— Я подумал, — весело проговорил он, — что тебе, наверно, захочется осмотреть дом. Во время приема ты многого не видел.

Отец договорился с сотрудником из персонала дома, что тот будет сопровождать нас и покажет все официальные помещения. Так мы снова поднялись по желтой лестнице. Провели больше времени перед портретами. Осмотрели три больших гостиных, ведущих в приемную на самом верху лестницы. Белую гостиную, зеленую гостиную и гостиную с колоннами, где был устроен прием.

Наш гид гордился домом, который, как он сказал, выглядит теперь лучше, чем во все времена своей неровной истории. Сначала здесь стояли стена к стене два дома (похоже на сгоревший офис в Хупуэстерне). Маленький дом выходил на Даунинг-стрит, а большой особняк позади него смотрел фасадом на другую улицу. За два с половиной столетия внутренняя планировка и убранство не раз переделывались. И нынешнее восстановление полностью возрождает обстановку XVIII века, чего раньше никогда не делалось.

— Зеленая гостиная, — довольным тоном рассказывал гид, — раньше обычно называлась голубой гостиной. Красивые лепные украшения на всех потолках относительно новые. Облицовка каминов сохранена классическая. Сейчас все выглядит, как и должно выглядеть, но никогда таким не было.

К его удовольствию, мы, не скупясь, выражали свое восхищение.

— Здесь, — показал он, прошагав в угол гостиной с колоннами, маленькая столовая (в ней удобно размещалось двенадцать человек). А там дальше парадная столовая (стены из темного дерева, стулья для двадцати четырех персон).

Он рассказал нам о картинах, висевших в каждой комнате. А я вспомнил всех прошлых премьер-министров, которые не замечали этого изысканного великолепия, для них оно просто не существовало. Они использовали здание только как офис. Мне это казалось позорной и в то же время напрасной тратой сил личности.

— Вот лестница, которая ведет в частные апартаменты премьер-министра, — сказал гид, когда мы вернулись в приемную, ведущую в гостиные. — За этой запертой дверью его личная комната, куда никто не может войти, пока премьер-министр не пригласит. И внизу, — предвестник со знанием дела подвел нас к лифту, ведущему на первый этаж, — по коридору, как вы, конечно, хорошо знаете, сэр, приемная перед залом заседаний кабинета министров. И я оставлю вас, чтобы вы сами показали его сыну, сэр. Я вас встречу снова, когда вы выйдете.

Отец искренне поблагодарил его за заботу. А я, несколько ошеломленный, подумал, что мне раньше и в голову не приходило, в каком живом наследстве истории надеется поселиться отец.

Приемная выглядела так же, как все приемные. Место сбора, но с блестящими красными стенами. Зал заседаний находится в той части, где был старый особняк. Длинный, с высокими окнами, выходящими в мирно выглядевший сад, огороженный стенами.

Ирландские террористы бросили в сад бомбу, когда весь кабинет министров находился в здании. Бомба почти не принесла вреда. Трава сейчас выглядела так, будто ничего не произошло. Мир был относительный. Гай Фокс может подняться снова[10].

Поразительно, что судья, сэр Томас Найвет, который арестовал Гая Фокса на месте преступления с бочками пороха, жил в доме, стоявшем на том же самом месте, где впоследствии предприниматель Джордж Даунинг построил дом номер десять.

— Я обычно сижу здесь, — сказал отец, подходя и останавливаясь возле одного из двух дюжин стульев. — Стул с подлокотниками посередине стола для премьер-министра. Это единственный стул с подлокотниками.

Посередине зала длинный стол, не прямоугольный, а вытянутый овал. Как объяснил отец, для того, чтобы премьер-министр мог легко видеть всех членов кабинета.

— Давай, — поддразнил я его. — Садись на стул с подлокотниками.

Хотя он испытывал неловкость и смущение, сопротивляться искушению не смог. И ведь увидит это только сын. Шаркая ногами, он обошел стол и сел на заветный стул, устроился поудобнее, положил запястья на подлокотники. Мечта жизни.

Выше и позади него висела только одна картина, портрет сэра Роберта Уолпола, первого, кому дали титул премьер-министра.

— Тебе подходит, — сказал я. — Напротив премьер-министра обычно сидит канцлер казначейства, то есть министр финансов, — смущенно вставая, произнес он, словно лишая этот момент всяких эмоций.

— И как часто ты кладешь ноги на стол?

— Ты еще не созрел, чтобы брать тебя куда-нибудь. — Он с отвращением посмотрел на меня.

Мы вернулись в главный вестибюль. Отец взглянул на часы. И тут же появился предвестник, будто получил сигнал, а не просто предположил, что мы уже вышли. У меня мелькнула смутная мысль, не просматривается ли помещение видеокамерами. Вполне нормальная предосторожность, чтобы следить за входящими и выходящими визитерами.

Пока мы долго прощались, открылась парадная дверь, и вошел премьер-министр, сопровождаемый двумя бдительными молодыми телохранителями.

— Привет, Джордж, — без удивления произнес премьер-министр и, посмотрев на часы, продолжал:

— Пойдемте сюда. И вы... м-м-м...

— Бен, — подсказал отец.

— Бен, да. Вы участвуете в скачках. Пойдемте, вы тоже.

Он провел нас через главный вестибюль и дальше по лестнице в переполненную и деловую комнату, битком набитую столами, офисными атрибутами и сотрудниками, вставшими при его появлении.

— Теперь, Бен, пока я переговорю с вашим отцом, вы останетесь с этими милыми людьми.

Он пересек комнату, открыл дверь и жестом предложил отцу следовать за ним. Сотрудники дружески приветствовали меня, нашли стул, чтобы я сел, и рассказали, что я нахожусь в комнате, где делается вся реальная работа: управление жизнью Премьер-министра как противоположным его службе. Они рассказали, что, хотя во второй половине дня пятницы дом может показаться тихим, в здании работает около двухсот человек в связанных между собой офисах. Кто-то однажды подсчитал, сколько раз за двадцать четыре часа открывается и закрывается дверь дома номер десять. Оказалось, больше девятисот.

Наконец после одного из непрерывных телефонных звонков меня пригласили пройти в следующую комнату, в которую раньше вошел отец. Это было большое, спокойное, аккуратное помещение, часть его — кабинет, часть — гостиная.

Отец и премьер-министр сидели в двух мягких креслах и выглядели спокойными. Жестом мне предложили присоединиться к ним.

— Ваш отец и я, — начал премьер-министр, — говорили об Алдерни Уайверне. Я встречал его раза два и не замечал, чтобы от него шел какой-нибудь вред. Я знаю, что Джилл Виничек и другие женщины в кабинете утверждают, что многим ему обязаны. И, кроме того, для Хэдсона Херста было полезно изменить свой внешний вид. Я не вижу в этом ничего дурного или неприемлемого. Насколько я могу судить, он человек спокойный, тактичный, не делает политических ошибок. В частности, Джилл Виничек раза два нашла, что его продуманные советы весьма полезны. И определенно, пресса перестала фривольно комментировать ее туалеты и приняла ее как серьезного политика, каким она и является.

— М-м-м... пробормотал я. — Да, сэр.

— Ваш отец говорит, что он и вы видели другую сторону натуры Алдерни Уайверна. Склонность к насилию. Джордж утверждает, что вы убеждены, будто предрасположенность к насилию существует и теперь. Должен сказать, что мне трудно в это поверить. Пока я что-то не увижу сам, я позволю сомнениям работать в пользу Уайверна. Уверен, что вы оба руководствовались лучшими намерениями, привлекая мое внимание к вероятному влиянию Уайверна на министров. Но, Джордж, простите, что я это говорю, ваш сын еще очень молод, у него мало жизненного опыта. Возможно, он преувеличивает опасность, даже если небольшая и существует.

Отец выглядел безучастным. А я пытался представить, что бы подумал премьер-министр, если бы увидел, как Уайверн ударил Оринду. И вроде бы ничто меньшее не убедит его, что за внешней оболочкой человека, которого он раза два встречал, таится полностью другое создание. Точно так же, как в красивом колосе или в сверкающей раковине прячется скользкий, похожий на слизняка брюхоногий моллюск.