– Может статься, ничего и не происходит, – возразила она. – Может, мы с вами опережаем события.

– Надеюсь, вы правы, – согласился он. – Возможно, правы. Знаете, все это произошло так давно, и я действительно решил, что не будет ничего опасного, если они снова станут жить по соседству. Но наверное, то, что было между ними, умирает не так-то легко.

– Я пойду в дом, – сказала она.

– Он ведь рассказал вам обо всем? – нерешительно спросил Карл.

Она покачала головой. Он скорчил гримасу.

– В таком случае я прошу прощения. Вероятно, вы бы предпочли, чтобы я ничего больше не говорил. Порой бывает лучше только воображать истинное положение дел, а не знать наверняка.

Мэдлин опустила голову и уставилась на разделяющий их кусочек земли.

– Почему они не вступили в брак? – спросила она.

– Все это так грустно, – ответил он. – Ваш муж в то время был в университете. Полагаю, и он и его отец решили, что он слишком молод, чтобы взвалить на себя ответственность мужа и от… – Он осекся и глубоко вздохнул. – Вы узнали о Джонатане?

– Я предполагала, – ответила Мэдлин.

– Я не говорю, что он ее не любил, – продолжал Карл. – Полагаю, что любил. Но, наверное, очень молодые люди впадают в панику, оказавшись в подобном положении. Наверное, он пожалел, что наш родственник герцог нашел ей другого мужа. Может статься, он и теперь об этом жалеет. И конечно, Дора… хотя она не совсем несчастна, но все-таки она вышла замуж за человека, который ниже ее по рождению. Ей, конечно, тяжело было узнать, что отец Джонатана получил титул и имение, И нельзя не признать, что он более привлекателен, чем Джон Драммонд.

Мэдлин глубоко вздохнула, потом медленно выдохнула, не говоря ни слова.

– Но все это не извиняет их обоих за то, что они делают сейчас, – сказал он. – Плохо ли, хорошо ли, но свой выбор они сделали. И если их любовь вновь вспыхнет, другие будут страдать. Если, – с горечью произнес он. – Я думаю, что уже поздно говорить «если»…

– Мы не знаем, – сказала она дрожащим голосом. – Может быть, мы забегаем вперед.

Он снял руки с ее плеч и очень крепко сжал ее руки.

– Мне страшно жаль, – проговорил он. – Я ни единого слова не сказал бы на эту тему, если бы вы сами не оказались свидетелем той отвратительной сцены наверху. Мне бы хотелось, чтобы вы забыли о ней, хотя, конечно, такое легче сказать, чем сделать. Но может быть, еще ничего не случилось. Может быть, они просто тешатся воспоминаниями о прошлом. Как это можно – иметь такую жену, как вы, и смотреть на какую-то другую женщину? Для этого нужно быть безумцем.

– Мне нужно вернуться в дом, – повторила Мэдлин.

– Я провожу вас, – предложил он. – Но вы дрожите. Наверное, мне и в самом деле не стоило ничего говорить. Наверное, для вас хуже знать, чем воображать. Я бы ни за что на свете не хотел причинить вам боль. Я восхищаюсь вами больше, чем могу выразить, леди Бэкворт. Если бы я мог, я бы утешил вас.

Он привлек ее руки себе на грудь и склонил лоб к ее голове. Мэдлин закрыла глаза; смятение, гнев, страдание переполняли ее сердце.

– Я полагаю, сейчас мой танец, Мэдлин, – проговорил позади нее холодный и спокойный голос.

Когда Джеймс подвел Дору к тому месту, где сидел ее муж, тот добродушно улыбнулся, продолжая беседовать с соседями.

Судя по всему, он вообще не знал о том, что его жены и братьев не было в зале.

Джеймс отошел и огляделся в поисках Мэдлин. Следующим танцем был вальс, тот самый, который он оставил за собой.

Ему хотелось смеяться, хотя в голове у него был такой сумбур, что он понимал – до завтрашнего дня он ни за что не сумеет привести свои мысли в порядок. Но ему хотелось смеяться и плакать одновременно.

Великая любовь его жизни! Он прервал свою университетскую карьеру, всю жизнь враждовал с отцом, чуть не убил Карла Бисли, его самого чуть не убили братья Драммонды, он сделал всех троих своими вечными врагами, долгие годы после этого страдал и мучился, не приближался к Мэдлин, считая себя морально связанным с другой женщиной и ее ребенком, устроил себе ссылку в Канаду и еще дальше на четыре года, провел эти годы в углубленном и зачастую мучительном самоанализе и вернулся домой, к жизни, которая, по его ощущению, никогда не очистится полностью от пятен и никогда не станет цельной.

И все из-за любви к Доре. К Доре.

А она никогда его не любила. Она сошлась с ним потому, что была разочарована, потому что герцог Питерли бросил ее после того, как, побывав дома в начале лета – Джеймс уже не помнил точно, – беспечно обрюхатил ее, как он, без сомнения, поступал многие годы с десятками женщин. Он, Джеймс, напоминал ей Питерли! К тому времени она уже знала, что у нее будет от Питерли ребенок.

А он-то любил ее? Впрочем, он знал ответ на этот вопрос. Он задавался этим вопросом и раньше, в последние месяцы. Если оглянуться назад, отбросить все, что произошло с тех пор, если быть честным, станет ясно, что на самом деле он никогда не любил ее. Там не было даже обычного юношеского пыла. Она была просто-напросто хорошенькой и привлекательной девушкой, которой он увлекся во время летних каникул. И она была у него первой – а он у нее был не первый. Он был так неопытен, что даже не понял этого!

Джеймс кивнул и улыбнулся пожилым дамам, сплетничающим в сторонке. Где же Мэдлин? Пары уже выходили на середину зала, готовые закружиться в вальсе.

Конечно, позже, когда до него дошли слухи о том, что Дора беременна, выдана за Джона Драммонда и выслана в неизвестном направлении, он решил, что питает к ней великую страсть. Страсть эта родилась из чувства вины, из гнева на то, что другие люди распорядились его жизнью, жизнью Доры и их младенца – так думал он в то время, – не спросив у него. Эта страсть родилась из отчаяния, когда он узнал, что уже слишком поздно и ничего нельзя сделать. И из тревоги за Дору – она ведь была так молода и беспомощна.

У него в голове никак не укладывалось, что Джонатан Драммонд – не его сын, а Питерли. Девять лет он считал, что у него есть ребенок.

В голове у него ничего не укладывалось. Но чувства мало-помалу приходили в себя. У него словно гора спала с плеч. Казалось, он избавился от тяжелой ноши. У него нет ребенка. И он не ответственен за будущее Джонатана. И больше может не терзаться из-за того, что случилось с Дорой.

Он свободен. Свободен любить Мэдлин, как ему всегда хотелось любить ее. Видит Бог, он свободно может любить Мэдлин!

Их первый ребенок с Мэдлин будет его единственным ребенком. Если только у них могут быть дети. Они женаты уже почти восемь месяцев.

Где же она? Музыка уже заиграла. Пары закружились перед ним по залу. Долго же она отсутствует.

Осмотрев еще тщательнее бальный зал, выглянув на террасу и заглянув во все комнаты, расположенные вдоль коридора, он заметил, что Карла Бисли тоже нигде нет. Хотелось думать, что это случайное совпадение.

Но конечно же, совпадение оказалось не случайным. Когда он спустился вниз и выглянул за дверь, которая так и осталась открытой, он увидел их обоих у фонтана. Они стояли лицом к лицу, взявшись за руки.

Они были так поглощены друг другом, что не заметили, как он подошел. К тому времени, когда он подошел так близко, что мог заговорить, не повышая голоса, они еще больше приблизились друг к другу. Еще немного – и они поцелуются.

– Я полагаю, сейчас мой танец, Мэдлин, – сказал он. Она резко вскинула голову и вырвала руки. Карл же, в свою очередь, посмотрел на Джеймса с таким выражением, которое можно было назвать полуулыбкой.

– Ах, – удивилась Мэдлин, – так вальс уже начался? Я не заметила.

Поклонившись, Джеймс протянул ей руку. Она приняла ее. Но прежде чем увести ее, он обратился к Карлу Бисли.

– На вашем месте, Бисли, – сказал он, – я бы не попадался мне на глаза до конца вечера. И держите руки подальше от моей жены до конца дней своих, если вы понимаете, что для вас благо.

Улыбка Карла стала шире. Он ответил Джеймсу насмешливым полупоклоном.