Рейвин предложил отправить кого-нибудь в деревню к травнице, которая делала бальзамы и мази, и спросить у нее какое-нибудь средство, возвращающее красоту волосам. Лорд был бы рад ухватиться и за меньший каприз своей жены, ему казалось — если она начала беспокоиться о внешности, значит, идет на поправку.

Ближе к вечеру леди Эстергар заявила, что хочет вернуться в покои своего супруга, врач не стал этому препятствовать, и не без чужой помощи Лейлис все же поднялась в главную башню. Ее тут же снова уложили в постель, и ужин принесли на подносе прямо в спальню.

Когда лорд Рейвин пришел, Лейлис лежала на своей половине кровати, спиной к двери, как всегда, когда ей не хотелось разговаривать.

— Будет ли вам комфортно, миледи, если я лягу с вами? — спросил он осторожно.

Лейлис кивнула все так же, не оборачиваясь. Рейвину хотелось ее обнять, прижать к себе крепко-крепко и не отпускать, пока в проклятом лесу не растает снег. Но отчего-то он не решался прикоснуться к жене.

— Лекарь сказал, еще месяц я не смогу исполнять свои обязанности, — приглушенно произнесла леди Эстергар.

— Ничего… мы подождем, сколько будет нужно, — заверил ее Рейвин. Обязанности было последним, о чем он думал в тот момент.

— Надо было оставить меня в лесу.

Будто ледяной волной окатило, едва начал отогреваться. Рейвин в ужасе вскинулся на постели, схватил жену за плечи, сжал до боли, почти до синяков.

— Что ты… И думать не смей!

— Нет, надо было оставить! — вскрикнула она, пытаясь вырваться и оттолкнуть его. — Тогда ты бы нашел новую жену, она родила бы тебе живых детей…

— Тише, ради Неизвестного, не кричи! Ты родишь мне детей. Я никогда, ни одной минуты не жалел, что выбрал тебя. Я никогда не хотел другой жены и никогда не захочу. И у нас будут дети, слышишь?

Такие вспышки всегда оканчивались быстро. Под его горячие признания и уверения, Лейлис вскоре перестала вырываться из объятий, сама обхватила руками его шею, уткнулась лицом в его плечо, как привыкла делать всегда, когда было плохо.

— Прости меня… — обессилено прошептала она и наконец-то заплакала.

О том, что произошло, больше не разговаривали. Казалось, все налаживается.

В распоряжении лорда Вильморта Фержингарда находились, кроме Кейремфорда, шесть крепостей, каждая из которых выглядела величественнее, чем половина родовых замков на Севере, и дюжина действующих сторожевых башен. Когда-то — в лучшие для династии и весьма далекие годы — крепостей насчитывалось тринадцать, одни из них были потеряны в многочисленных войнах с соседями, другие — в куда более продолжительном, но от того не менее жестоком противостоянии с Севером. Раньше, когда лорд Вильморт был еще молод и не обременен семейными узами, блуждать в развалинах старинных крепостей было его любимым занятием в теплые месяцы. Но теперь он был семейным человеком, связанным заботой о жене, детях и внучатом племяннике, и потому не мог позволить себе покидать замок более чем на несколько дней. Впрочем, от ежегодных смотров своих владений это его не освобождало.

Земли Фержингардов были обширны, но скудны и мало заселены. В лучшие годы лорд едва мог призвать на свою службу восемь сотен воинов для охраны всех своих укреплений, хотя обычно набиралось не больше шести. На службу отбирался каждый десятый из способных держать оружие, и таким образом, любой лорд на Севере всегда знал, сколько в его землях взрослого мужского населения, но лорд Вильморт Фержингард был первым, кто заинтересовался численностью женщин и детей. Ему было интересно, сколько детей рождается каждый год, сколько из них умирают и по каким причинам. Несколько лет назад он посылал одного из сыновей своего кастеляна в деревню, чтобы тот нашел там десять женщин и расспросил об их детях. Но сыну кастеляна было от роду восемнадцать лет и с замужними женщинами ему поговорить так и не удалось, кроме одной старухи, благополучно просватавшей ему свою внучку. Подсчет населения лорд Вильморт решил отложить до лучших времен и вернуться к более насущным делам.

Крепость Вилькелль, самая крупная и значимая из шести, располагалась на реке, по которой проходила граница земель Фержингардов и Нертонов. В былые времена часто воевали, поэтому считалось само собой разумеющимся, что гарнизон Вилькелля насчитывал в любое время года полторы сотни человек, то есть намного больше, чем в самом Кейремфорде. Рядом с крепостью, под ее защитой, расположилась деревня в пять десятков хозяйств — крупное по северным меркам поселение, которое вполне можно было назвать процветающим, в немалой степени — усилиями лорда Вильморта. За последние лет пятнадцать деревня потихоньку разрасталась, но, как казалось лорду Вильморту, слишком медленно и незначительно. Приезжая каждый год в Вилькелль, лорд высматривал, не прибавилось ли в деревне новых домов, но обычно находил, что ничего не изменилось. А между тем у него были поистине грандиозные планы на эту деревню.

Очередное посещение Вилькелля в конце осени поначалу было обычным. Лорд Вильморт прибыл глубокой ночью, уставший, так как ему пришлось пересечь за двое суток все свои владения с востока на запад, в сопровождении двоих гвардейцев. Он был лордом уже тридцать лет, и ко многим его странностям подданные уже успели привыкнуть — к гвардейцам, не нуждающимся в пище и отдыхе, в том числе. Несмотря на поздний час, он потребовал себе горячий ужин и ванну и только после этого отправился спать. Спал он, впрочем, как всегда плохо.

Утром, проснувшись с уже привычным непреходящим чувством усталости, лорд Вильморт первым делом отослал мальчишку, который должен был ему прислуживать, выразив желание одеться самостоятельно и в одиночестве. Чужих прикосновений он не любил, к тому же избегал демонстрировать посторонним знаки на своем теле. Одежду, соответствующую случаю, он выбрал заранее и привез с собой: теплый длиннополый дублет из темно-фиолетового бархата, скупо украшенный серебряной вышивкой, черные бриджи, мягкие кожаные сапоги с пряжками на голенищах — все в меру торжественное, но не новое, чтобы показать, что он переоделся с дороги, но не в самое лучшее. Лорд Вильморт любил носить длинные мантии с широкими рукавами и по возрасту вполне мог себе это позволить, но не по статусу — такая одежда, сковывающаяся движения и одновременно подчеркивающая особое влияние своего владельца, полагалась либо мастеру-книжнику, либо благородному мужчине, чьи сыновья уже вошли в пору зрелости. Мантия символизировала власть, основанную не на физической силе, а на мудрости и опыте. У лорда Вильморта не было взрослых сыновей, наследников, которые укрепили бы его положение. Ему всегда приходилось полагаться только на себя.

Закончив одеваться, он критически осмотрел себя при помощи полированного металлического зеркала. Он не часто задумывался о том, каким видят его другие люди. При близком рассмотрении почти неуловимые изменения, коснувшиеся его лица, становились заметны — кожа истончилась и приобрела пергаментно-желтоватый оттенок, черты лица заострились, в то же время как бы обезличивая и сглаживая возраст. Десять лет назад он еще был похож на себя самого в молодости, теперь уже нет. И вряд ли какая-нибудь юная девушка влюбится в него такого. Впрочем, теперь это уже не важно — та единственная женщина, чья любовь была ему нужна, и так уже принадлежит ему.

«Я должен это выдержать», — твердо сказал лорд Вильморт своему отражению. День готовил ему тяжкое испытание.

Завтракал лорд Вильморт с комендантом Вилькелля и заодно выслушивал его отчет. В том, что все в полном порядке, лорд не сомневался — комендант крепости прекрасно справлялся со своими обязанностями и заслуживал всякого доверия. А всего-то стоило казнить двух предыдущих…

— Что нового в деревне? — спросил лорд. Можно было бы вызвать к себе старосту деревни и расспросить его, но какой смысл, если комендант и так в курсе всего. На самом деле, ничего интересного для лорда Вильморта в деревне произойти не могло, но нужно было вывести разговор в нужное русло. Ему пришлось терпеливо выслушать череду историй о неизвестных ему людях, которые за последний год успели: кто жениться, родить детей или увеличить поголовье свиней, а кто не вернуться с охоты или попросту умереть на старости лет, и тем оставить след в скучной и размеренной жизни деревни.