«Ремгар, прекрати».

«Нас увидят, Ремгар».

Не было смысла искать человека по имени Ремгар в замке. И все-таки он был где-то здесь, все время рядом — Рейвин будто кожей чувствовал это, когда его любимая жена целовала его в щеку по утрам, когда прижималась к его плечу по ночам.

Телом это все еще была Лейлис — живая и теплая. Не один раз, когда она засыпала, Рейвин осторожно касался пальцами ее шеи, в том месте, где так знакомо трепетала под нежной кожей тонкая жилка. Живые люди чувствуют боль, тепло и холод, их сердце бьется, а по венам течет теплая кровь. А у тварей из леса кровь холодная, мертвая — хоть у поземника, хоть у упыря. Только у снежных лошадей кожа холодная, а кровь горячая — но на то они и полунечисть, потому и тянутся к людям, отзываются на ласку.

Телом Лейлис была здорова — дышала, ела и пила, грелась у огня и куталась в меха на сквозняке, все чувствовала. Рейвин был уверен, что если уколоть ей палец, кровь потечет, как у всех людей. Все было в порядке, кроме одного — это была не Лейлис.

Рейвин засел за книги, короткие зимние дни проводил, перечитывая все известные истории о вернувшихся из леса. Большинство этих историй он и так знал с детства, все дети любят слушать страшные северные сказки о лесе, мертвых и дорогах — сказки, которые готовят ко взрослой жизни. Чаще всего из леса возвращались, чтобы отомстить. Уже не люди, но и обычные бездумные упыри — если обиды, нанесенные при жизни, были велики, а жажда мести — сильна, мертвецы сохраняли память и, скрыв лицо, могли войти в дом живых. Преданные любовники, чьи души при жизни терзала страсть, возвращались и забирали с собой того, с кем были связаны. Дети, убитые матерью… Этот свиток Рейвин даже дочитывать не стал, отбросил сразу. Единственная история, в которой мертвец вернулся с благими намереньями содержалась в «Великом трактате» Римбуха Младшего, потом неоднократно дополнялась и переписывалась. Безымянный лорд — записанные в разное время разными мастерами варианты сказания расходились в том, к какому дому он принадлежал — явился на зов своих потомков, чтобы защитить свой замок в день решающей битвы. Мастер, живший через полторы сотни лет после Эстерга, считал эту историю произошедшей «давно», и больше ничего более точного сказать было нельзя. Общее во всех этих историях было только одно — все возвращающиеся несли свою искалеченную темной северной магией душу в своих холодных мертвых телах.

То, что происходило с Лейлис, было чем-то иным, никем не изведанным и не записанным в старинных текстах. И по злой иронии, единственный сведущий человек, кто мог бы дать ответы на мучившие Эстергара вопросы, был его смертным врагом.

Ветер, спустившийся с безымянного хребта на севере, хлестал высокие башни замка Кейремфорд, бился в наглухо законопаченные ставни, свистел, проникая в каждую щель и каждый провал в кладке. Лорда Вильморта, занятого чтением в своих покоях, отвлекали эти завывания и гуляющие по комнате сквозняки. Отвратительная ночь, притом в начале зимы — если верить приметам, крестьянам в этом году придется нелегко. В такие ночи, лютые, вьюжные, даже те, что живут в лесу неохотно покидают свои места, не выходят к людям. Значит, и звать их на разговор бессмысленно — только не в эту ночь, а если погода не переменится, то и не в следующие.

Лорд Вильморт злился. Тексты, прочитанные не одну сотню раз, не открывали для него ничего нового. Он собрал все листы, потемневшие и пожелтевшие от времени, не терпящие теплого света — в черный плоский ящик, проложенный бархатом, копии и собственные заметки — небрежной стопкой рядом. Он давно мог позволить себе не запирать и не прятать свои бумаги, они были в такой же безопасности в его покоях, как и дне могильников, откуда были извлечены. Встав из-за стола, лорд бросил быстрый взгляд на супружеское ложе, со всех сторон плотно занавешенное балдахином, за которым среди подушек, теплых одеял и ежечасно меняемых грелок покоилась леди Альда.

— Я ненадолго, моя дорогая, — негромко сообщил он, уходя.

Взяв с собой только маленькую феатту, с которой только что читал, Фержингард направился в библиотеку. Он уже давно приучил себя обходиться без огня, когда это возможно, и часто бывало, что разгуливал по замку в ночное время в полной темноте, до полусмерти пугая случайно встреченную прислугу. Пройдя вдоль стены полок в огромном библиотечном зале, лорд безошибочно определил среди сотен томов искомое — толстый фолиант в тяжелом с бронзовыми вставками переплете: «Летописание дома Фержингардов от Хенмунда Благоразумного до Астрейля, сына Ронмуба». С этой книгой лорда Вильморта связывали самые приятные воспоминания, и он не удержался, чтобы не провести пальцами здоровой руки по шероховатой, начищенной мелом бронзе. Тридцать лет назад с этой книги началось его путешествие в глубины прошлого, к утраченному знанию предков и погребенным под снегом и льдами тайнам.

— Милорд? — сам не зная почему, Фержингард всегда приветствовал своего пленника, входя в камеру. — Я принес вам что-то.

Он положил книгу на колени сидящему у стены человеку и помахал перед его глазами феаттой на тонкой серебряной цепочке. В ее тусклом голубом свете бледное лицо пленника приобретало совершенно мертвецкий вид.

— Я оставлю вам эту книгу, если мы с вами немного поговорим.

Пленник провел пальцами по выгравированному на бронзе названию фолианта, левой, свободной от цепей рукой, небрежно перелистнул несколько страниц. Свет, исходящий от крошечной феатты, не располагал к комфортному чтению, но вполне позволял различать написанное.

— А здесь есть о взятии Рогларской Пади?

— Конечно, — живо ответил Фержингард. — И о падении Твердыни Волчьего Зуба, хотя это событие описано не слишком подробно. Но есть стихотворная баллада в пяти частях, если хотите, принесу ее вам.

— Ненавижу баллады, — усмехнулся пленник. — От них одни проблемы.

Фержингард сел рядом с ним, прислонившись к стене. Пол в камере был абсолютно голый, не выстланный ни соломой, ни опилками — это было ни к чему, но теперь Вильморт подумал, что коврик не помешал бы, хотя бы для таких случаев.

— Вам, наверное, будет приятно узнать, что пока что мои планы далеки от исполнения, — начал он.

— Невероятно приятно, — отвлеченно согласился пленник, рассматривая со всех сторон неожиданный подарок.

— Я не понимаю, что им не нравится в нем. Он носит то же имя, что и вы. В нем ваша кровь и кровь Эстерга. Я считал его достойной заменой вам, но им все еще что-то не нравится. Как будто чувствуют подделку, — досадливо и вместе с тем задумчиво произнес Фержингард. — Есть что-то, что я упускаю. Какая-то деталь, в которой кроется различие. Но я пока не могу открыть, в чем именно.

— А в чем отличие между бледным золотом и желтым? — риторически произнес пленник, с деланным интересом листая книгу. — Эти иллюстрации… они новые, верно? Просто великолепные, а при солнечном свете, должно быть…

— Я уверен, что ответ где-то близко, я чувствую это. И мне кажется, вы в силах мне его открыть. Может быть, даже спрашивать вас не придется. Я ведь мог упустить что-то, когда осматривал ваше тело в первый раз…

— Уберите руку, лорд Вильморт, — неожиданно твердо произнес пленник, по-прежнему не поднимая взгляда от книги. — Или останетесь без второй.

Пальцы Фержингарда замерли в волоске от ворота расшитого серебром дублета, в который был облачен прикованный к стене мужчина.

— С обеими моими руками все в порядке, — беспечно отозвался Вильморт, но повторить движение отчего-то не решился. — Но я вижу, вы вовсе не настроены на беседу.

— Да вы будто ждете помощи от меня, лорд Вильморт? — в тоне пленника проскользнуло несвойственное ему сочувственно-издевательское выражение.

— Хотя бы подскажите. Это в ваших же интересах. Если продолжите упорствовать, я ведь могу и пожертвовать вашим несказанно приятным обществом.

Закованный мужчина очень медленно повернул к лорду бледное лицо, кривя губы в подобии иронической улыбки, а потом вдруг рассмеялся, заливистым мальчишеским смехом. «Вы не можете меня заставить, ничего не можете мне больше сделать, мне смешна самая серьезная из ваших угроз» — говорил этот смех.