Он пошевелил головой, находя необходимое расстояние – восемь сантиметров – от глаза до окуляра. Ничего. Все равно что смотреть в чашку со сливками. Клубящаяся белизна, темные контуры двух или трех низкорослых деревьев, нет даже намека на холмы по другую сторону долины; небольшое понижение рельефа казалось головокружительной бездной. Не было видно ни одного предмета, по которому можно было бы прикинуть расстояние.

Боб посмотрел на часы: 7.00. Они должны были вот-вот появиться; конечно, из-за тумана они идут не очень быстро, но спокойно и уверенно, так как знают, что непогода их защищает и уже через считанные часы они смогут завладеть «Аризоной».

Ну, идите, ублюдки.

Чего вы ждете?

И тут он увидел первого. По его телу пробежала нервная дрожь, которую испытывает каждый охотник после долгой засидки, наступил тот волшебный момент, когда впервые возникает связь между охотником и его жертвой, связь, хрупкая, как фарфоровая лошадка. Кровь забурлила в жилах: извечная лихорадка самца-добытчика. Ее не может не испытывать ни один охотник, когда видит животное, которое собирается убить и съесть; эта лихорадка стара, как мир.

«Я не стану есть вас, – думал он, – но, клянусь Богом, я буду убивать вас».

А из тумана возникали все новые и новые солдаты. Господи... Впереди тонкая цепочка саперов в матерчатых шляпах, утыканных ветками со свежими листьями, винтовки наперевес, глаза шарят по сторонам дороги – полная боевая готовность. Следом плотной колонной пехотный взвод, тоже готовый в любой момент вступить в бой; солдаты в фуражках и плетеных шляпах, с нагрудной амуницией, в зеленых чехословацких ботинках «батя», с автоматами АК-56 и без всяких других отличительных признаков. Командиры взвода идут впереди, следом за ними, сбившись в тесную кучку, поспешает группа управления; знаки различия на грязном обмундировании не разглядеть.

Такого вы никогда не видали. Северовьетнамский пехотный батальон идет вперед быстрым шагом, почти бегом, минуя ключевую местность, идет в сомкнутом строю, не растягиваясь на четыре тысячи метров, не бросаясь на землю, чтобы поспешно выкопать окопы, в которых можно будет отсидеться до темноты. Пилоты никогда такого не видели, фотографы никогда этого не снимали. СВА, черт бы побрал их холодные профессиональные души, достаточно быстры, достаточно ловки, достаточно дисциплинированны и умны для того, чтобы так передвигаться. Они передвигались по ночам, маленькими отрядами, которые потом собирались вместе, они передвигались по туннелям или свободным от бомбежек территориям Камбоджи или Лаоса, всегда очень осторожно, ничем не рискуя, зная наверняка, что чем дольше они будут пускать кровь американскому зверю, тем лучше будут становиться их шансы. Возможно, такого зрелища еще не видел ни один американец.

Командир изо всех сил подгонял их, делая упор на то, что они смогут выдержать непогоду, стереть с лица земли «Аризону» и спокойно уйти восвояси. Скорость была его самым главным союзником, а вторым – холодная дождливая погода. Дождь начал усиливаться, под ногами снова зачавкала жидкая скользкая грязь, но это не останавливало северовьетнамцев, которые как будто вовсе не замечали этого. Не сбавляя шага, они шли вперед.

Боб немного приподнял голову в своем укрытии и принялся высматривать через прицел офицера, радиооператора, гранатометчика с РПГ, сержанта, командира пулеметного расчета. Цели одна за другой проплывали перед ним, разрезанные на четыре части перекрестьем прицела. Его никогда не тревожила мысль о том, что он собирается убивать людей: его образ мышления сложился таким образом, что он думал лишь о том, что готовится стрелять.

Наконец выбор был сделан: ты, братец. Офицер, моложавый, с тремя звездочками капитан-лейтенанта, идущий во главе пехотного взвода. Он будет первым номером, следующий выстрел в радиста, а затем податься влево, одновременно передергивая затвор, поймать парня в сбруе «чи-ком»[34] и с РПД-56 на плече, свалить его и сматываться. Таков был план, а любой план лучше, чем отсутствие плана.

Перекрестье редфилдовского прицела чуть заметно опустилось, затем медленно поползло вверх, ухватило первую мишень и уже больше не отпускало его, а стрелок сделал глубокий вдох, медленно, сквозь зубы, выпустил из груди половину воздуха, дал винтовке замереть в полной неподвижности, еще раз напомнил себе о том, куда он переведет прицел после выстрела, попросил Бога смилостивиться над всеми снайперами и почувствовал, как спусковой крючок легко и плавно подался под указательным пальцем правой руки.

– До-о-о-о-оброе у-у-у-утро, Вьетнам, – донесся бодрый мужской голос из портативного приемника капитана Тэни, – и привет всем вам, парни, находящиеся под дождем. Должен признаться, друзья, что у меня есть для вас кое-какие не слишком хорошие новости. Похоже, что старый мистер Солнце все еще не собирается возвращаться из самоволки. Так что погода в самый раз для вас, кожаные шеи.[35] Сегодня никто не намерен прекращать дождь. Впрочем, это будет очень полезно для цветов, и, возможно, мистер «Виктор Чарльз» сегодня останется дома, потому что вряд ли мама выпустит его в такую погоду играть на улице.

– Ну и идиот, – сказал капитан Тэни, заместитель командира «Аризоны».

– Погода должна перемениться вечером или ночью, потому что зона высокого давления, образовавшаяся над Японским морем, похоже, мчится к нам как...

– Дело дрянь, – сказал Пуллер.

Зачем он заставил себя слушать все это? Когда переменится, тогда и переменится.

Стоя у парапета возле своего командирского блиндажа, он поглядел вокруг на серый в слабом свете туман, который, клубясь, заполнял всю долину, сколько хватал глаз.

Может быть, ему следовало поставить там наблюдательный пост, чтобы узнать заранее о подходе 803-го?

Но он больше не контролировал холмы, так что поставить наблюдательный пост значило бы послать людей на верную смерть.

Снова заморосил мелкий и холодный дождь. Вьетнам! Почему здесь так холодно? За минувшие восемь лет он провел в сельских местах немало дней, но никогда еще не чувствовал такого холода, как сейчас.

– Неважные дела, сэр, – сказал Тэни.

– Да, Тэни, хуже некуда.

– Как вы думаете, когда они доберутся сюда?

– Вы имеете в виде Хуу Ко? Да он уже здесь. Он наверняка гнал их без остановки всю ночь под дождем. Он совсем не дурак. Он хочет разделаться с нами прежде, чем заработают наши с воздуха.

– Да, сэр.

– Вы подготовили рапорт о боеприпасах, капитан?

– Да, сэр. Мейхорн только что закончил подсчеты. У нас осталось двенадцать тысяч патронов 5,56 миллиметра, еще пара тысяч 0,30-дюймовых патронов для карабина. Очень мало гранат, семьдесят девять лент 7,62-миллиметровых патронов для пулеметов. И ни одной клейморовской мины.

– Бог ты мой.

– Я приказал Мейхорну раздать 7,62-миллиметровые пулеметные ленты, но пулеметов у нас всего пять, и я не могу как следует прикрыть ни одно из направлений. Мы можем сформировать резервную группу с одним из пулеметов, чтобы можно было быстренько подскочить в атакуемый сектор, но если он навалится сразу в двух или более местах то собачке конец.

– Так он и поступит, – холодно сказал Пуллер. – Именно так он и действует. Собачке и впрямь конец.

– Вы знаете, сэр, у некоторых из коротышек здесь, в лагере, семьи. Я думал...

– Нет, – перебил его Пуллер. – Если вы сдадитесь, Хуу Ко убьет их всех. Именно так он и действует. Так что нам остается держаться, молиться о перемене погоды и, если не будет другого выхода, идти врукопашную с этими подонками.

– А что, сэр, в шестьдесят пятом тоже было так плохо?

Пуллер взглянул на Тэни; тому было около двадцати пяти лет, хороший молодой капитан Специальных сил, уже отбывший здесь один полный срок. Но в шестьдесят пятом году он был всего лишь школьником-хулиганом. Как ему рассказать? Да и вообще, кто помнит, что и как тогда происходило?