— Я сказал, незачем сюда звонить, незачем! Неужели тебе не понятно? Сколько можно объяснять, не надо отвлекать меня от работы! И я не хочу ничего слышать, все!

Отбой. Я еще раз набрала номер.

— Неужели не поняла? Сейчас отключу телефон.

— Не знаю, кто вы, — осмелилась подать голос я, — но ваши упреки не совсем справедливы. Я звоню не вам, а вашему молодому коллеге. Можно ли поговорить с Алексеем?

— Хм, — озадачились на том конце провода, — да я и сам еще не старый. Простите, обознался. Маменька достает, одолела уже. С возрастом такая надоедливая стала, капризная. Что вы хотите, девяносто восемь лет… Да! Слушаю!

— Алексея, пожалуйста.

— Алешку? Да вы что, серьезно? Вы ему кем же, любезная, будете?

— Знакомы. По Индии.

— Чисто говорите. Без акцента. Это все индусы так, интересно, говорят? Алексей тоже чисто говорил, нипочем не скажешь, что не русский.

— Что значит “говорил”? — напряглась я.

— А то и значит. Отговорился. Молодой еще совсем, жалко. Хотя с другой стороны, старый помрет, тоже жалко.

— Он что… умер?

— Да пока вроде нет. Но все к тому идет. Не жилец.

— Господи, а что с ним случилось?

— Скинхеды его избили, слышала о таких?

— Слышала, — прошептала я.

— Ну что? Все вопросы ко мне?

— Скажите, а я могу поговорить с кем-то из начальства?

— А кого именно ты хочешь услышать?

— Не знаю… Кто у вас главный?

— Так я тебя, любезная моя, слушаю.

— Вы — директор охранного предприятия “Северо-Восток”?

— Да, генеральный директор Потапов Семен Альбертович. Ну давай закругляйся поживее, у меня еще дел гора непочатая.

— Где Алексей? В какой он больнице?

— Это я тебе скажу, секрета нет. Но толку? Даже если не умрет в ближайшее время, то все равно визита твоего не оценит. В коме он.

— Знаете что, — взбеленилась я, — может, это и нормально — оставить человека умирать, но я собираюсь сделать все возможное и невозможное, чтобы помочь этому юноше. Он единственный сын у родителей!

— Не голоси! Все, что можно, уже сделали. Лежит он в такой клинике, на какую у тебя денег никогда не хватит. Не одна такая сердобольная. А насчет мамы с папой… Ты это, девка, молчи пока! Может, еще того, оклемается.

И такая надежда прозвучала в голосе старика, что я сию же секунду устыдилась своего внутреннего недовольства в его адрес. Записав координаты больницы и на всякий случай договорившись с директором “Северо-Востока” о встрече, откланялась. Возможно, старый профессор расскажет об Алеше что-то такое, что приоткроет завесу его семейной тайны.

Скинхеды? Так я и поверила. Выжил Алексей по чистой случайности. Его, варварски избитого, уже практически бездыханного бросили в канализационный люк. И если бы не ночевавший там бомж, парня давно бы не было на этом свете. А так он держался уже вторые сутки. Может, и правда оклемается? Сердобольный клошар вызвал “скорую” и оказал парню первую помощь. В прошлом он был медбратом. В жизни и правда куда больше случайностей, чем может показаться на первый взгляд. Хотя индусы уверены — случайного нет, есть лишь сложно переплетенная цепь судьбы, каждое звено которой неразрывно связано с предыдущим.

Судьба нашего расследования завела нас в такие чащи, из которых мы уже не чаяли выбраться. Но что-то подсказывало — стоит изменить ракурс внимания и все встанет на свои места. Однако найти этот ракурс мы пока не могли.

— Мимо, Анастасия, мимо, — сокрушался Гришка, глуша кофе и прикуривая одну сигарету от другой. Его блестящая версия окончательно рухнула. Анализ показал — сомнений в идентичности ДНК Фредди и Анвара нет. Они близкие родственники. То есть погиб действительно Фредди.

В тот же день, когда пришли результаты исследования, итальянские водолазы нашли трупы Анны, Марии и Фимы. И это был окончательный приговор.

— Да, значит, никто не устраивал спектакля… Все было взаправду. — Я все еще пыталась осмыслить новую информацию. Мы уже настолько свыклись с преждевременно сделанными выводами, что никак не могли сразу отказаться от них. И еще было очень грустно осознавать, что девочки все-таки погибли. Я не питала на их счет никаких иллюзий, но страшно жалела, что они ушли, унеся с собой все свои тайны. И свою странную красоту, свои несносные манеры, свои дурацкие словечки. Свои необычные, отстраненные, но отчего-то невероятно притягательные глаза. Казалось, за льдом этих глаз скрывается иная правда жизни, с которой, наверное, никогда не согласишься, но которая долго не будет давать тебе покоя. Исчадия ада… Возможно, теперь они попали по адресу. Но как же щемило сердце.

Мы с Гришкой выпили с горя. Разливая по керамическим кружкам остатки брусничной настойки, дали себе слово — непременно докопаться до истины.

Ближе к вечеру позвонила Санька и предложила еще раз для очистки совести выбраться на оперативное мероприятие. Мне категорически не хотелось никого выслеживать. Не до того сейчас было. Да и вообще. Меньше знаешь, крепче спишь. Но Санька так загорелась, что остановить ее мирным путем было невозможно, а послать неловко. В итоге в положенное время мы опять грели сиденья ее машины напротив Лешкиного офиса. И как оказалось, не зря.

Этим вечером Лешка вышел вдвоем с Леночкой. Нежно придерживая ее под локоток, довел до “меганчика” и, открыв дверь, элегантно помог загрузиться в салон. Лишь потом сел в машину сам. Вот-вот, что и требовалось доказать. Мне он дверь открывает исключительно по праздникам, уж и не помню, когда это было последний раз.

Машина мигнула фарами и бодро покатила по направлению от центра. Мы аккуратно следовали сзади. Долго добирались до Кольцевой по Ленинградскому шоссе, потом объект слежки слегка притормозил и ушел влево. Поворачивать следом было опасно, да я и так уже знала, куда они едут: к нам на дачу.

Черт, черт, черт! Кровь бешено застучала в висках и ринулась оттуда вниз, в самые пятки. И пятки буквально приросли к полу. Я окаменела от ненависти. Такая черная волна поднялась внутри, что я поняла — цивилизованного человека от убийства отделяет очень тонкая грань. Будь в эти минуты у меня в руках автомат, я бы не задумываясь дала очередь по удаляющейся машине. Потом, возможно, жалела бы, рвала на себе волосы и посыпала голову горячим пеплом, но в этот момент была способна на все.

— Спокойно, сеструха! Возьми себя в руки. Вот, на. — Санька протянула мне пузырек с валерьянкой, и я отпила прямо из горлышка. Минут через десять начала немного приходить в себя. Наваждение схлынуло, ему на смену пришла глухая тоска. Стало как-то все равно.

— Поехали, — сказала я Саньке, — посмотрим на голубков.

Мы оставили машину в лесочке и пешком добрались до дома, порядком извозившись в снегу. Свет горел только в гостиной, из трубы уже валил чахлый дымок — должно быть, Лешка растапливал камин. Господи, какая мерзость. Он привез ее сюда, в наш дом, где мы первый раз занимались любовью, где я знала каждый уголок, где лежало на широкой деревянной кровати мной купленное постельное белье, где в углу стояли мои тапочки, где сидел на тумбочке подаренный Лешкой пузатый плюшевый кот и подаренная мной глазастая кошка. Ууууууу!!!

Притаившись у окна, я долго не решалась заглянуть внутрь.

— Сидят, — пихнула меня в бок Санька, — разговаривают. О, чай ей наливает. Тапки твои на ней. Она отчего-то грустная.

Тут к окну подошли, хлопнула форточка, потянуло сигаретным дымом.

— Ты можешь пожить здесь какое-то время. Я буду заезжать за тобой с утра. Черт, конечно, это неудобно, я понимаю… Но дом хороший, теплый.

— Слушай, я не понимаю, а что мы тянем? — капризно затянула Леночка. — Давно пора все сказать. Развели какой-то детсад.

— Да у Настьки сейчас проблем выше крыши. Куда ей еще все эти семейные новости?

— Да какие проблемы, я не понимаю! У меня вот проблемы, папашка который день в запое, домой даже появиться страшно, а ты мне тут какую-то философию разводишь. Папуль, давай ей все скажем!