Он еще контролировал ситуацию. Сайма не мешала ему. Не следует делать то, что может вызвать гнев определенных сил. Ко где-нибудь она столкнется с этим человеком и с многими другими, кого она увела из этой жизни в загробный мир. Тени умерших обычно не прощают ошибок.

Когда грудная клетка Хазарда перестала подниматься и опускаться, Сайма соскользнула с него, перестав напевать. Она облизнула острия заколок и воткнула их обратно в свои густые черные волосы, стащила тело с кровати, привела его в приличный вид, одела и поцеловала в кончик носа перед тем, как отправиться назад, туда, где ее ожидали Ластел и другие. Проходя через бар, она взяла кусочек лимона, раздавила его пальцами, покапала соком на запястья, помазала им за ушами и в ложбинке у горла. Эти люди могли быть грубыми некромантами и трижды проклятыми лавочниками с купленными впрок чарами, чтобы отражать насылаемые заклятия, опустошавшими душу и кошелек, но не было ничего более не подходящего для их носов.

Лысая голова Ластела, его плечи борца, безупречные в выполненной на заказ бархатной одежде, легко узнавались. Он даже мельком не взглянул на нее, продолжая болтать с одним из чиновников принца-губернатора Кадакитиса — Молином Факельщиком, официальным священником Вашанки. Шел праздник Нового года, и эта неделя была заполнена гуляньями, которые были одобрены властями Рэнке: поскольку (хоть они завоевали и подчинили себе земли и народы Илсига, так что некоторые рэнканцы осмеливались называть илсигов «червями» прямо в лицо) им не удалось подавить поклонение богу Ильсу и его пантеону, сам император дал указание, что рэнканцы должны относиться терпимо и с уважением к празднествам «червей», посвященным сотворению мира и возобновлению года богом Ильсом. Сейчас, особенно в связи с тем, что империя Рэнке вела изнурительную войну на севере, было не время допускать возникновения распрей на ее окраинах из-за таких мелочей, как привилегии малоизвестных и слабых богов.

Восстание в буферных государствах на северной границе Верхнего Рэнке и раздуваемые слухи о кровопролитии в горных .краях Стены Чародеев, выходящем за пределы разумного, доминировали в монологе Молина:

— Что вы говорите, уважаемая леди? Может ли быть, чтобы волшебники Нисибиси заключили мир с варварским властителем Мигдона, найдя к нему путь через твердыни Стены Чародеев? Вы много путешествовали, это видно… А может, и вправду мятеж на границе — дело рук Мигдона и их орды так страшны, как мы вынуждены полагать! Или все дело в неурядицах с рэнканской казной, и северное вторжение — это лекарство для нашей больной экономики?

Ластел моргнул припухшими веками, потом все же посмотрел на нее, его пухлая рука обвилась вокруг ее талии. Сайма ободряюще улыбнулась ему, а затем обратила внимание на священника.

— Ваше святейшество, как это ни грустно, но я должна признать, что угроза мигдонианцев весьма реальна. Я изучала реальность и магию в Рэнке и за его пределами. Если вы желаете проконсультироваться и Ластел разрешит, — она была самой отчаянной насмешницей в Санктуарии, — я буду рада сопровождать вас в день, когда мы оба будем готовы к «серьезному» рассуждению. Но сейчас во мне слишком много вина и веселья, и я вынуждена прервать вас — извините меня, пожалуйста, — поскольку моя свита ждет, чтобы отнести меня домой, в постель. — Она скромно взглянула на пол танцевального зала и сосредоточилась на своих ногах в комнатных туфлях, высовывающихся из-под желтых юбок. — Ластел, мне необходим ночной воздух, или я упаду в обморок. Где наш хозяин? Мы должны поблагодарить его за оказанное гостеприимство, я такого не ожидала…

Привычно напыщенный священник улыбался с нескрываемым удовольствием, Ластел даже приоткрыл веки, хотя Сайма кокетливо дергала его за рукав.

— Лорд Молин!

— Ничего-ничего, дорогой мой. Как много времени прошло с тех пор, когда я говорил с настоящей леди… — рэнканский священник поклонился и попытался свести все к шутке, чтобы не скомпрометировать ни свою жену, ни сластолюбивую сероглазую незнакомку, и нашел возможным не отвечать на деликатный вопрос о местонахождении Первого Хазарда, пообещав лишь выразить их благодарность и уважение отсутствующему хозяину.

Потом леди и Ластел ушли, а Молин Факельщик расстался с желанием узнать, что она нашла в Ластеле. Несомненно, это были не собаки, которых он разводил, и не его скромная усадьба, и не его дело… Ну, конечно, это могли быть только.., наркотики.

Знающие люди говорили, что наилучший кррф — черный с клеймом Каронны — поступал по каналам Ластела. Молин вздохнул, услышав щебетание своей жены среди гудения толпы. Где же этот Хазард? Проклятая гильдия магов была слишком высокомерной. Никто не мог нанести удар так, как эта гильдия, и затем уйти в тень. Он был рад, что не имел обязательств перед принцем, чтобы идти… Но какая женщина! Как же ее зовут? Он уверен, ему говорили, но он забыл.

На улице свет факела и их дыхание окутались белым паром в холодном ночном воздухе. Ожидая свои носилки цвета слоновой кости, они посмеивались над различием слов «серьезный» и «официальный»: Первый Хазард был серьезным; Молин был официальным; Темпус — цербер — серьезным; принц Кадакитис — официальным; дестабилизационная кампания, которую они осуществляли в Санктуарии на деньги финансируемой мигдонианцами колдуньи Нисибиси (которая пришла к Ластелу по кличке Беспалый под видом хорошенькой хозяйки каравана, торгующей наркотиками Каронны), была серьезной; угроза вторжения на севере, в провинции, на задворках империи была официальной версией. Пока звучал ее смех, Ластел приобнял ее.

— Ты справилась?..

— О да! Я прекрасно провела время. Это была удивительная идея, — прошептала она, говоря как придворная дама на рэнкене, диалекте, который она использовала исключительно на публике с тех пор, как они — знаток Лабиринта Беспалый и беглая колдунья-убийца Сайма — решили, что наилучшим прикрытием для них будет то, которое обеспечивалось ее магией. Ее брат Темпус знал, что Ластел и Беспалый — одно лицо и что она была с ним, но не решался разоблачить их: он жертвовал своим молчанием, если не своим благом для их союза. В определенных границах они считали безопасным для себя продавать смерть и информацию для обеих сторон в наступающем кризисе. Даже сейчас, когда война только приближалась. Эта ночная работа доставляла ей удовольствие и несла выгоду. Когда они добрались до его скромного поместья, она подарила ему частичку ласк, что использовала против Первого Хазарда, который хотел казаться бравым и, вполне вероятно, выжил бы, будь у него покрепче сердце. Перед началом любовного акта за свои услуги она потребовала плату черным кррфом в размере стоимости одного рэнканского солдата. Он заплатил ей и теперь наблюдал, как она растворяла его в воде над огнем, охлаждала и несла в постель, перемешивая пальцем вязкую жидкость. Ластел был рад, что не торговался с ней о цене и не оспаривал ее привычку всегда использовать кррф.

В конце этой ночи ветер принес с моря колдовскую погоду.

Так же быстро, как любая из шлюх Санктуария могла одарить поцелуем клиента или пара пасынков — разогнать непослушную толпу. Каждый, кто оказался на внезапно окутанных мглой улицах Лабиринта, искал укрытие; адепты спрятались под кроватями с наилучшими своими заклинаниями, наворачиваемыми плотнее, чем одежда вокруг дрожащих плеч; жители беднейших кварталов просили скоморохов шутить, а музыкантов — играть громче; собаки и кошки выли; лошади в дворцовых конюшнях ржали и бились в своих стойлах.

Но были и неудачники, которые ничего не сделали для своей безопасности до того, как без дождя загремел гром и сверкнула молния, а мгла начала блестеть, уплотняться, холодеть. Мгла двинулась по глухим улицам и аллеям, впиваясь ледяными узорами в закрытые ставнями окна и запертые двери. Там, где мгла находила жизнь, она разрывала тела, ломая конечности, унося тепло и души и оставляя на улицах лишь замерзшие ободранные скелеты.