— Ирония этой программы, — вещал Игнациус, вперившись одним глазом в кастрюльку, чтобы успеть схватить ее с плиты, как только молоко поднимется, — заключается в том, что она должна служить экзэмплюмом [Примером (искаж.лат.)] для молодежи нашей нации. Мне бы весьма и весьма любопытственно было узнать, что бы сказали Отцы-Основатели, если б смогли увидеть этих детей, растлеваемых во имя упрочения «Клирасила». Однако, я всегда предполагал, что демократия к этому и придет. — Он скрупулезно нацедил молока в свою чашку с портретом Ширли Темпл [(р. 1928) — детская звезда американского кино 1930-х годов. Отойдя от кинематографа в 1949 году, стала известна в 1970-х активной политической деятельностью в Республиканской партии.]. — На нашу нацию д о лжно наложить твердую руку, пока нация себя не изничтожила. Соединенным Штатам требуются теология и геометрия, вкус и благопристойность. Я подозреваю, что мы балансируем на краю пропасти.
— Игнациус, я завтра схожу и получу по гомстеду.
— Мы не станем иметь дела с этими ростовщиками, мамаша. — Игнациус шарил в жестянке от печенья. — Что-то непременно представится.
— Игнациус, но меня же ж в турму посадют.
— Хо-хмм. Если вы сейчас собираетесь представить нам одну из своих истерик, я буду вынужден вернуться в жилую комнату. Пожалуй, я так и сделаю.
Его туша ринулась по направлению к музыке, и шлепанцы для душа громко захлопали по огромным пяткам.
— Ну что же мне делать с таким мальчиком? — сокрушенно спросила миссис Райлли патрульного Манкузо. — Он совсем не думает о своей бедной мамочке. Наверно, ему будет все равно, если меня упекут. У этого мальчишки сердце ледяное,.
— Вы его разбаловали, — произнес патрульный Манкузо. — Женщина следить же должна, чтобы своих детей не разбаловать.
— А у вас дятей скока, мистер Манкузо?
— Трое. Розали, Антуанетта и Анджело-младший.
— Ай, ну какая ж красота. Милашечки, наверно, а? Не как Игнациус мой. — Миссис Райлли покачала головой. — Игнациус у меня ну не ребеночек, а просто золото был. Прямо не знаю, какая муха его укусила. Бывало, говорил мне: «Мамулечка, я тебя люблю». А вот теперь уже не подойдет, не скажет.
— О-ох, да не плачьте вы, — сказал патрульный Манкузо, растроганный до глубины. — Давайте, я вам еще кофе сделаю.
— Ему наплевать, запрут меня в турму или нет, — всхлипнула миссис Райлли. Она открыла духовку и вытащила оттуда бутылочку мускателя. — Хотите хорошего винца, мистер Манкузо?
— Нет, спасибо. Поскольку я в органах служу, надо впечатление производить. К тому же, и с людьми начеку надо.
— Не возражаете? — риторически спросила миссис Райлли и хорошенько отхлебнула прямо из бутылки. Патрульный Манкузо поставил кипеть молоко, по-домашнему хлопоча над плитой. — Иногда такая тоска прям берет. Трудно жить. Но я и работала так работала. Заслужила.
— Вам надо на светлую сторону тоже смотреть, — посоветовал патрульный Манкузо.
— Уж наверно, — ответила миссис Райлли. — Другим-то крепче достаётся. Вон сестра моя двоюродная, изюмительная женщина. Всю свою жизнь, кажный день к службе ходила. И что вы думаете — сбило трамваем в аккурат на Журнальной улице, в такую рань, как раз к заутрене шла, еще темень стояла.
— Лично я никогда не даю себе опускаться, — соврал патрульный Манкузо. — Надо ж хвост пистолетом держать. Понимаете, что я хочу сказать? Опасная у меня служба.
— Так вы ж и убиться можете.
— Иногда целый день никого не задерживаю. Иногда попадается кто-то не тот.
— Вроде того старичка перед Д.Г.Холмсом. Это я виновата, мистер Манкузо. Мне бы сообразить, что Игнациус кругом неправ. Это так на него похоже. Все время тылдычу ему: «Игнациус, на вот, одень эту красивую рубашку. Свитер красивый одень, я ж спецально тебе покупала». А он не слушает. Ничего слушать не хочет. Лоб каменный.
— А потом еще иногда дома свистопляска. Детки жену доводят — нервная она у меня.
— Невры — это ужасно. Мисс Энни, бедняжка, соседка моя — так у нее невры. Кричит, что Игнациус у меня слишком шумит.
— Вот и моя тоже. Бывает, хоть и з дому беги. Будь я не я, давно бы пошел и надрался. Только это между нами.
— А мне надо выпить малёхо. Хлебнешь — и отпускает. Понимаете?
— А я вот что — я хожу в кегли играть.
Миссис Райлли попыталась вообразить маленького патрульного Манкузо с большим кегельным шаром и сказала:
— И вам нравится, а?
— Кегли — это чудесно, миссис Райлли. Так хорошо отвлекает, что можно не думать.
— О, небеса! — возопил голос из гостиной. — Эти девочки, без сомнения, — уже проститутки. Как можно представлять такие ужасы публике?
— Вот мне бы такую радось в жизни.
— Вам, знаете, следует попробовать в кегли.
— Ай-яй-яй. У меня ж уже и так в локте артюрит. Я уже старая играться с этими шарами. Я себе спину вывихну.
— А у меня есть тетушка, ей шестьдесят пять, уже бабуся, так она все время в кегли ходит. И даже в команде участвует.
— Есть такие женщины. А я — я никогда сильно спортом не увлекалась.
— Кегли — это больше, чем спорт, — запальчиво возвразил патрульный Манкузо. — На кегельбане можно много людей встретить. Приятных людей. Можно с кем-нибудь себе подружиться.
— Ага, да только мне так повезет, что обязательно шар себе на пальцы уроню. У меня и так уже ж ноги хр о мые.
— В следующий раз как пойду на кегельбан, я дам вам знать. И тетушку с собой возьму. Вы и я, и моя тетушка — мы вместе на кегельбан пойдем. Ладно?
— Мамаша, когда этот кофе заваривали? — требовательно вопросил Игнациус, снова прохлопав шлепанцами в кухню.
— Да вот только час назад. А что?
— Он определенно противен на вкус.
— А мне показалось, очень хороший, — вмешался Манкузо. — Совсем как на Французском рынке подают. Я себе еще сделаю. Хотите чашечку?
— Прошу прощения, — ответил Игнациус. — Мамаша, вы что — собираетесь развлекать этого джентльмена весь день? Мне бы хотелось вам напомнить, что я сегодня вечером отправляюсь в кино и должен прибыть в кинотеатр ровно в семь, чтобы успеть к мультфильму. Я бы предложил вам немедленно начать подготовку какой-либо еды.
— Я лучше пойду, — сказал патрульный Манкузо.
— Игнациус, как не стыдно? — сердито вымолвила миссис Райлли. — Мы с мистером Манкузо тут просто кофий пьем. А ты весь день куксишься. Тебе наплевать, где я деньги искать буду. Тебе наплевать, запрут меня или нет. Тебе на все наплевать.
— Я что — буду подвергаться нападкам в моем собственном доме, да еще и перед посторонним с фальшивой бородой?
— У меня сердце рвется.
— О, вот как? — Игнациус повернулся к патрульному Манкузо. — Не будете ли вы любезны уйти? Вы подстрекаете мою маму.
— Мистер Манкузо ничего такого не делает, он просто милый человек.
— Я лучше пойду, — извиняющимся тоном повторил патрульный Манкузо.
— А я этих денег достану, — закричала миссис Райлли. — Я дом этот продам. Я продам его прямо из-под тебя, дуся. А сама в богадельню пойду.
Она схватила за край клеенку и вытерла ею глаза.
— Если вы не уйдете, — сказал Игнациус патрульному Манкузо, уже прицеплявшего обратно бороду, — я вызову полицию.
— Он и есть полиция, глупый.
— Это тотально абсурдно, — сказал Игнациус и зашлепал задниками прочь. — Я ухожу в свою комнату.
Он хлопнул за собой дверью и схватил с пола блокнот «Великий Вождь». Бросившись спиной на подушки кровати, он начал рисовать каракули на пожелтевшей странице. Почти полчаса он дергал себя за волосы и жевал карандаш, после чего приступил к сочинению абзаца:
Будь с нами сегодня Хросвита [Хросвита (Росвита) фон Гандерсхим (ок. 935 — ок. 1000 гг.) — немецкая монахиня, писавшая религиозные эпические поэмы на латыни и прозаические комедии на христианские темы, основанные на работах римского драматурга Теренция.], мы бы все обратились к ней за советом и указанием. Из суровости и безмятежности ее средневекового мира один пронизывающий взгляд этой легендарной Сивиллы святых монахинь изгнал бы ужасы, материализовавшиеся перед нашим взором в облике телевидения. Если б можно было только совместить одно глазное яблоко этой священной женщины и телевизионную трубку — при том, что оба предмета, грубо говоря, одной формы и устройства, — что за фантасмагория взрывающихся электродов произойдет тогда. Образы тех сладострастно вертящихся детей дезинтегрируются во столько ионов и молекул, тем самым производя катарсис, коего трагедия развращения невинных по необходимости требует.
