— О, мисс Инез, — выкликнула миссис Райлли на том наречии, которое к югу от Нью-Джерси встречается только в Новом Орлеане, этом Хобокене возле Мексиканского залива. — Сюда-сюда, лапуся.

— Эй, как оно ваше? — отозвалась мисс Инез. — Как вы себе чувствуете, дорогуша?

— Не то чтобы очень, — правдиво ответила миссис Райлли.

— Нет, ну как обидно, а? — Мисс Инез перегнулась через стеклянный ящик и начисто забыла про свои кексы. — Мне тоже не то чтобы очень. Ноги, знаете ли.

— Боже-Сусе, вот бы мне так повезло. У меня в локт е артюрит.

— Ой, только не это! — воскликнула мисс Инез с искренним сочувствием. — У моего старикана бедненького такое. Мы его заставляем в горячую ванную садиться с кипяченой водой.

— А мой-то мальчонка цельный день так и плавает в нашей ванной, так и плавает. Я уже в собственную ванну и зайти больше нет возможности.

— А я думала, он у вас женился, золотко.

— Игнациус-то? Э-э-ла-ла, — грустно вздохнула миссис Райлли. — Миленькая вы моя, не хотите ли выбить мне две дюжины вот этой чудн о й смеси?

— А я-то думала, вы мне говорили, что он женился у вас, — сказала мисс Инез, укладывая в коробку смесь для кексов.

— Да и не приметил даже никого. Та девчоночка, подружка, что он себе завел, так и та же ж хвостом вильнула.

— Ну что ж, куда ему спешить-то?

— Да уж, наверное, — вяло ответила миссис Райлли. — Послушайте, а полдюжины винных кэксов впридачу мне выбить не хотите? Игнациус таким гадким становится, если у нас кэксы кончаются.

— Мальчонка ваш, значит, кэксики любит, э?

— Ох, ты ж Боже-Сусе, локоть меня щас доконает, — ответила миссис Райлли.

В центре толпы, собравшейся перед универмагом, яростно подпрыгивала охотничья шапочка, зеленый центр людского круга.

— Я выйду на связь с мэром, — орал Игнациус.

— Оставьте мальчонку в покое, — раздался голос из толпы.

— Идите ловить стриптизок на Коньячную улицу, — добавил какой-то старик. — А это хороший парнишка. Он свою мамочку ждет.

— Благодарю вас, — надменно произнес Игнациус. — Я надеюсь, вы все засвидетельствуете это безобразие.

— Ты пойдешь со мной, — сказал полицейский Игнациусу со сходящей на убыль самоуверенностью. Толпа постепенно превращалась в какое-то стадо, а дорожной полицией и не пахло. — Идем в участок.

— Что — хороший мальчик даже не может мамочку свою дождаться возле Д.Г.Холмса? — Это снова открыл рот старик. — Говорю вам, никогда раньше в городе такого не бывало. А все — комунясы.

— Это вы меня комунясом назвали? — переспросил полицейский старика, одновременно пытаясь увернуться от рассекавшей воздух лютневой струны. — Вас я тоже привлеку. Смотреть надо, кого комунясом называешь.

— Да тебе меня заарестовать — кишка тонка, — заголосил старик. — Я член Клуба «Золотые Седины», под началом у Новоорлеанского Департамента Отдыха.

— Оставь старика в покое, фараон паршивый, — заорала какая-то тетка. — Может, он чей-нибудь дедуля.

— А я и так дедуля, — ответил старик. — Шестеро внучков, и все у святых сестер учатся. Они у меня еще и мозговитые.

Поверх людских голов Игнациус разглядел, как из вестибюля универмага медленно выплывает мать, волоча в кильватере хлебобулочные изделия, будто мешки с цементом.

— Мамаша! — воззвал он. — А вы пораньше не могли? Меня тут сцапали.

Проталкиваясь сквозь народ, миссис Райлли отвечала:

— Игнациус! Это чего тут происходит? Это чего ты уже натворил? Эй, убери лапы от моего мальчонки!

— Да не трогаю я его, дамочка, — оправдывался полицейский. — Этот вот тут вот — сын ваш?

Миссис Райлли выхватила свистевшую в воздухе струну.

— Разумеется, я ее отпрыск, — произнес Игнациус. — Разве вы не видите ее материнской нежности?

— Вишь, как любит свово парнишку, — добавил старик.

— Чего это ты пытаисси с моим несчастным ребенком сделать? — спросила миссис Райлли у полицейского. Игнациус потрепал крашенные хной материнские волосы своей огромной лапой. — Занятий нет — тока на бедных детках отыгрываисси, а тут такие гады по улицам бегают. Мамочку ждет, подумать тока, а его уже арэстовать хочут.

— Предельно ясно, что это дело подлежит рассмотрению Союзом Гражданских Свобод, — заметил Игнациус, хватаясь лапой за поникшее мамочкино плечо. — Мы должны выйти на Мирну Минкофф, мою утраченную любовь. Она про такие вещи знает.

— А все комунясы, — перебил его старик.

— Сколько ему лет? — спросил полицейский миссис Райлли.

— Мне — тридцать, — снисходительно промолвил Игнациус.

— Работаешь?

— Игнациус помогает мне по дому, — вмешалась миссис Райлли. Ее первоначальное мужество слегка пошатнулось, и она стала накручивать струну от лютни на бечевку, которой ей перевязали коробки с кексами. — У меня ужасный артюрит.

— Я сметаю пыль, — сообщил Игнациус полицейскому. — А помимо этого, в настоящее время я сочиняю продолжительное обвинение нашему веку. Когда мозг мой терзается литературными трудами, я развлекаю себя сырной пастой.

— Игнациус готовит восхитительные сырные пасты, — гордо встряла миссис Райлли.

— Очень мило с его стороны, — сказал старик. — Мальчишки нонче тока и знают, что гонять по улице.

— Почему бы вам не заткнуться? — осведомился полицейский у старика.

— Игнациус, — дрожащим голосом спросила миссис Райлли, — чего ты натворил, дуся?

— В действительности, мамаша, я полагаю, что всё начал именно он. — И Игнациус показал на старика, державшего его сумку с нотами. — Я просто стоял тут, дожидался вас, молясь, чтобы доктор вселил в вас надежду.

— Убери отсюдова этого баламута, — велела миссис Райлли полицейскому. — Он безобразия чинит. Как такие еще по улицам шастают.

— Вся полиция — комунясы, — сказал старик.

— Я разве не для тебя сказал заткнуться? — разозлился полицай.

— Я на коленки кажный вечер падаю и Боженьке спасибо грю, что у нас защитники такие, — сообщила миссис Райлли всему сборищу. — Без полиции мы бы все уже давно на том свете в постелях лежали с перерезанным горлом от уха до уха.

— Истинная правда, девочка, — ответила ей какая-то женщина из толпы.

— Помолимся за органы полиции. — Миссис Райлли теперь адресовала свои замечания всей толпе. Игнациус шепотом ободрял ее, неистово поглаживая по плечам. — А за комунясов вы бы стали молиться?

— Нет! — рьяно отозвалось несколько голосов. Старика кто-то толкнул.

— Как есть правда, дамочка, — вскричал старик. — Он хотел вашего парнишку заарестовать. Прям как в России. Они все тут комунясы.

— Пошли, — сказал полицай старику и грубо схватил его за холку пиджака.

— О Боже мой! — простонал Игнациус, наблюдая, как чахлый маленький полицейский старается управиться со стариком. — Теперь мои нервы совершенно расходились.

— На помощь! — взывал к толпе старик. — Это переворот! Конституцию нарушают!

— Он самашедший, Игнациус, — произнесла миссис Райлли. — Пойдем-ка лучше отсюдова, дуся. — Она обратилась к толпе: — Бегите, люди. Он может нас всех укокошить. Лично мне кажется, что он, может быть, сам — комуняс.

— Совершенно не нужно утрировать, мамаша, — сказал Игнациус, когда они пробрались через редеющую толпу и споро зашагали вниз по Канальной улице. Оглянувшись, он увидел, как старик сцепился с распетушившимся фараоном под часами универмага. — Не будете ли вы так добры чуть-чуть притормозить? Мне кажется, у меня шумы в сердце.

— Ох, закрой рот. А мне, думаешь, каково? Мне в моем возрассе ваапще так бегать низзя.

— Боюсь, сердечный орган важен в любом возрасте.

— С твоим серцем ничего не происходит.

— Произойдет, если мы не сбавим обороты. — Твидовые брюки на ходу вздымались на гаргантюанском крестце Игнациуса. — Моя струна для лютни еще у вас?

Миссис Райлли затянула его за угол на Коньячную улицу, и они углубились во Французский Квартал.

— Как случилось, что этот полицай к тебе прицепился, дуся?

— Почем мне знать? Вероятно, через несколько мгновений он пустится в погоню за нами — как только усмирит этого пожилого фашиста.