В утренней газете он прочел, что гильдия художниц устраивает в Пиратском Переулке показ своих картин. Воображая, что полотна эти окажутся достаточно омерзительными, чтобы занять на некоторое время его интерес, он столкнул тележку на брусчатку Переулка и покатил ее к ассортименту художественных произведений, болтавшихся на железных прутьях задней ограды кафедрального собора. На бушприт тележки, в попытках привлечь к бизнесу внимание квартальных обитателей, Игнациус приклеил лист из блокнота «Великий Вождь», на котором в карандаше печатными буквами значилось: «ДВЕНАДЦАТЬ ДЮЙМОВ (12») РАЯ". До сих пор на призыв никто не откликнулся.

В Переулке толпились хорошо одетые дамы в широкополых шляпках. Игнациус направил нос тележки в скопление народа и двинулся вперед. Какая-то женщина прочла заявление «Великого Вождя» и завопила, призывая компаньонок расступиться подальше от кошмарного призрака, объявившегося на их художественной выставке.

— «Горячую собачку» не желаете, дамы? — с приятностью в голосе поинтересовался Игнациус.

Взоры дам изучили вывеску, серьгу, кашне, абордажную саблю и взмолились о том, чтобы Игнациус двигался дальше. Дождь для их выставки был бы достаточно губителен. Но это.

— Горячие собаки, горячие собаки, — повторял Игнациус чуть более сердито. — Пряности из гигиеничных райских кухонь.

В наступившей вслед за этим тишине Игнациус свирепо рыгнул. Дамы сделали вид, что изучают небосвод и маленький садик на задворках собора.

Игнациус догромыхал до изгороди, оставив тщетную надежду, еще поддерживавшуюся присутствием тележки, и вперился в живописные полотна, пастели и акварели, нанизанные на прутья. Хотя стиль каждой работы отличался разной степенью вульгарности, сюжеты всех картин были сравнительно безыскусны: камелии, утопающие в мисках с водой, азалии, вздернутые в амбициозные букеты, магнолии, похожие на белые ветряные мельницы. Некоторое время Игнациус яростно вглядывался в эти дары в одиночестве, ибо дамы отступили от изгороди, образовав нечто вроде маленького кружка самообороны. Тележка тоже осталась покинутой на брусчатке в нескольких футах от нового члена художественной гильдии.

— О мой Бог! — взревел Игнациус, прогулявшись взад и вперед по переулку. — Как смеете вы представлять публике такие недоношенные уродства!

— Пожалуйста, проходите дальше, сэр, — выступила дама посмелее.

— Магнолии выглядят совершенно не так, — продолжал Игнациус, тыча абордажной саблей в особо вызывающую пастель. — Вам, дамы, нужно пройти курс ботаники. И, возможно, — геометрии тоже.

— Вам вовсе не обязательно смотреть наши работы, — донесся из группы оскорбленный голос, принадлежавший даме, изобразившей обсуждаемую магнолию.

— Нет, обязательно! — завопил Игнациус. — Вам необходим критик, обладающий хоть каким-то вкусом и пристойностью. Боже милостивый! Кто из вас нарисовал эту камелию? Смелее. Вода в этой вазе похожа на машинное масло.

— Оставьте нас в покое, — раздался пронзительный голос.

— Женщины, вы бы лучше бросили устраивать чаепития и закатывать завтраки, а сели бы и научились сначала рисовать, — громыхал Игнациус. — Во-первых, вам следует научиться держать как следует кисть. Я бы предложил вам собраться всем вместе и для начала нарисовать чей-нибудь дом.

— Уходите.

— Если бы вы, «художницы», смогли участвовать в росписи Систинской Капеллы, она бы сейчас выглядела как особенно вульгарный железнодорожный вокзал, — фыркнул Игнациус.

— Мы не намерены терпеть оскорблений какого-то грубого киоскера, — высокомерно заявила представительница шайки широкополых шляпок.

— Понимаю! — заорал Игнациус. — Так это вы, значит, клевещете на репутацию торговца «горячими собаками»?

— Он безумен.

— Он так простонароден.

— Так груб.

— Не поощряйте его.

— Мы вас здесь не желаем видеть, — ядовито и просто высказалась представительница.

— Я мог бы себе это представить! — раздул ноздри Игнациус. — Очевидно, что вы боитесь того, у кого еще сохранился какой-то контакт с реальностью, кто способен правдиво описать вам все те оскорбления, что вы нанесли холсту.

— Покиньте нас, пожалуйста, — распорядилась представительница.

— Покину. — Игнациус схватился за рукоятки тележки и толкнул ее прочь. — Вам, женщины, следует пасть на колени и молить о прощении за то, что я увидел вот на этом заборе.

— Город явно деградирует, если на улицах можно встретить такое, — произнесла какая-то женщина, когда Игнациус ковылял по Переулку мимо.

Игнациус с удивлением почувствовал, как от затылка у него отскочил маленький камушек. Он зло продолжал толкать тележку дальше по брусчатке, пока не достиг конца переулка. Там он поставил ее на прикол в одном из боковых проходов, чтобы не бросалась в глаза. У него болели ноги, и он не хотел, чтобы кто-нибудь беспокоил его просьбами продать сосиску, пока он отдыхает. Хотя дела хуже идти не могли, наступают времена, когда человек должен быть верен себе и свое благосостояние блюсти прежде всего. Еще немного такой торговли, и ноги его превратятся в две кровоточащие культи.

Игнациус неловко присел на боковые ступеньки собора. Его свежевозросший вес, а также вздутие, вызванное бездействующим клапаном, делали несколько неудобным любое положение тела, кроме стоячего или лежачего. Стащив сапоги, он принялся разглядывать огромные горбыли ступней.

— Ох, матушки, — раздался над Игнациусом голос. — Что я вижу? Прихожу это я полюбоваться на кошмарную безвкусную выставку — и каков же на ней Экспонат Номер Один? Призрак пирата Лафитта [Жан Лафитт (1780?-1826) — пират, действовавший на побережье Мексиканского залива. Родился во Франции. Эмигрировал в Новый Орлеан около 1806 г. Со своей базы к югу от города он с компанией головорезов грабил испанские торговые суда. Во время войны 1812-1815 гг. Лафитт сражался в битве за Новый Орлеан на стороне американцев в обмен на общую амнистию. Однако, в 1817 г. он вернулся к пиратскому промыслу и основал новую базу на месте нынешнего Гэлвестона, Техас. В 1820 году в отместку за нападение на торговое судно США на уничтожение пиратской колонии был отправлен боевой корабль, однако, чтобы избежать кровопролития, Лафитту и его людям было позволено спастись бегством на одном из своих кораблей.]. Нет. Толстяк Арбакл [Роско Арбакл по кличке «Толстяк» (1887-1933) — американский комический актер немного кино, чей арест после смерти молодой женщины на вечеринке в Отеле Св.Франциска на День Труда в 1921 году стал началом череды разоблачений злоупотреблений наркотиками в Сан-Франциско.].Или Мари Дресслер? [американо-канадская комическая актриса, получившая награду Американской Киноакадемии за фильм «Мин и Билл»(1931).] Скажите же мне или я умру.

Игнациус поднял глаза и увидел молодого человека, купившего у его матери шляпку в «Ночи Утех».

— Подите от меня прочь, хлыщ. Где головной убор моей матери?

— Ах, вон тот, — вздохнул молодой человек. — Боюсь, он был уничтожен во время поистине дикого сборища. Все любили его как родного.

— Я больше чем уверен в этом. Как именно его осквернили, я интересоваться не стану.

— А я этого все равно бы и не вспомнил. В ту ночь для маленького moi [меня (фр.)] было слишком много мартини.

— О, мой Бог.

— Что, во имя всего святого, вы делаете в этом причудливом наряде? Вы похожи на Чарлза Лофтона [Чарлз Лофтон (1899-1962) — английский характерный актер, чья пухлая насмешливая физиономия была весьма популярна на экране в 1930-е годы.] в женском платье в роли Царицы Цыганской. Кого вы должны изображать? Мне в самом деле очень интересно.

— Проходите мимо, фат, — отрыгнул Игнациус, и его газовые извержения эхом прогрохотали между стен Переулка. Женская художественная гильдия обратила шляпки к источнику вулканического звука. Игнациус окинул свирепым взором рыжий бархатный пиджак и розовато-лиловый кашемировый свитер молодого человека, а также его угловатое блестящее лицо и волну светлых волос, ниспадавшую на лоб. — Подите от меня прочь, пока я не поверг вас наземь.