В глазах Длинного Лука нельзя было заметить ничего человеческого.

— Вот мы и встретились, — сказал он, выезжая вперед. — Помнишь наше знакомство? Я тогда решил, что нам следует увидеться еще раз, и, как видишь, неплохо подготовился.

— И не жалко тебе людей? — спросил Джон, обводя разбойников веселым, как он надеялся, взглядом. Ни малейшего шанса уцелеть… А Судьба? Она, говорят, дама капризная. И не любит прощать шуток, вроде той, что попытался проделать молодой граф, когда был одержим мыслью спасти Бенджамина. — Они выглядят не так грозно, как орки, а мы недавно изрубили их примерно столько же — заметь, втроем.

Длинный Лук усмехнулся.

— Орков было только двадцать, а со мной здесь семьдесят бойцов, и каждый из них не уступит никакому орку. И что важнее, здесь я и мой меч, а за мной стоят силы такие, о которых ты не имеешь представления, настолько они страшны и смертоносны. Впрочем, могу сделать тебе предложение. Склонись перед волей короля, — он коснулся стальной перчаткой нагрудника, намекая, кого именно следует называть королем, — сам отдай все, что нашел в Драконовой горе. Тогда я не буду злиться на тебя и оставлю в живых. Не буду пытать твоего верзилу и не отдам девчонку своим бойцам. Я вообще отпущу вac всех. Можешь не сомневаться. Отпущу. Мне будет приятно знать, что ты живешь где-то на краю земли, слышишь рассказы о моих делах. Поживи же спокойно, если сможешь, ожидая нашей третьей встречи, которая станет для тебя последней.

Джон заставил себя улыбнуться и сделал вид, будто что-то обдумывает, склонив голову к плечу. На самом деле он горячо молился о чуде или хотя бы о том, чтобы сэр Томас выслал ему навстречу отряд гвардейцев. Он же чародей, должен догадаться! Или призрак — ну что ему стоит подсказать?

— У меня другое предложение, — медленно сказал он. Улыбка на лице не держалась, и он чуть ли не с облегчением нахмурился. — Это ведь между нами двоими, не так ли? Ты же не простишь мне тумаков, которых я тебе навесил? Приготовился, я вижу, всерьез, так зачем нам зря людей переводить? Давай выйдем один на один, позвеним железом. Одолеешь ты — твой клад, только уж друзей моих отпусти, как обещал. А я одолею — клянусь, твои люди свободны. Захотят, пусть нападают, захотят, пусть идут на все четыре стороны. Я не настолько глуп, чтобы любить зря пролитую кровь. Ну что, согласен?

Длинный Лук хмыкнул. Конечно, он не согласится. Надо сейчас успеть сказать что-нибудь едкое о трусости, надо уязвить его, чтобы стыдно было отказываться от поединка на глазах своих людей… Однако, прежде чем некоронованный король успел что-либо промолвить, в разговор ввязался высокий воин с сарацинским мечом на поясе:

— Это справедливое требование, мы согласны!

— Гуччо! — гневно воскликнул, обернувшись, Длинный Лук.

— Ваше величество, разве вы отступите перед обычным наглецом? Королем Вольницы может быть только сильнейший.

— Ослушанец… — скривил губы Джок. — Надо же, еще один ослушанец. Зря я о вас заботился, нужно было довериться оркам.

— Кажется, вы уже давно это сделали, ваше величество, — шутовски поклонился Гуччо.

Выпрямиться он уже не успел. Молниеносный взмах меча отделил его голову от тела. Кровь брызнула на стоявших поблизости разбойников, и они шарахнулись в стороны. Джок обвел их тяжелым взглядом и спешился.

— Все свободны уже сейчас! — крикнул он. — Катитесь к черту! Проваливайте! Или хотите, чтобы я со всеми то же сделал?

Его «личная гвардия» подалась назад. Будь Джок наблюдательнее, он бы заметил, как смутило людей поведение Гуччо, ведь тот ни с кем не обсудил своих подозрений, не согласовал замысла. Однако Длинный Лук был не в том состоянии, чтобы трезво рассуждать.

— Прочь! — рявкнул он, приподнимая Душеглот.

Больше повторять не пришлось. Ничего не зная о чудовищной тайне меча, люди чувствовали тень ее в зловещем, жалоподобном клинке. Но еще страшнее для них был изменившийся после недолгой отлучки Длинный Лук.

Топот многочисленных копыт сотряс воздух. Тем немногим, кто еще мешкал, хватило, чтобы Джок бросил на свой меч какой-то диковатый взгляд и поднял его над головой. Бежали все.

«Может, и нам сейчас стоило?» — нервно хихикнул про себя молодой граф. Но, конечно, он тоже не мог отказаться от поединка. Почему? Ну ведь он сам предложил такой выход… Хотя, может, дело в другом? Эти два меча, адский Душеглот и светлый клинок эльфов, не могли не сойтись. Они знали это и неумолимо подталкивали своих владельцев к последнему единоборству.

— Я принимаю твой вызов, — сказал Длинный Лук.

Цезарь фыркнул и забил копытом. Джон, спешившись, потрепал его по холке и сказал друзьям:

— Если что, отдайте ему клад. Я обещал, да и вам незачем гибнуть впустую.

Он чуть не подавился словами, когда посмотрел в глаза Изабеллы. Иконописная нежность светилась в них.

— Все будет хорошо, — шепнула она чуть слышно.

Гарри ничего не сказал. Его лицо выражало такую глубокую военную скорбь и отчаянную решимость, какие можно встретить только на советских памятниках героям великой войны. Точнее, можно будет встретить — в далеком грядущем. Если оно наступит.

Джон только кивнул им обоим и выступил вперед, обнажая клинок. Наверное, стоило сейчас разозлить неприятеля, но вместо этого он отсалютовал мечом и сказал:

— Мое имя Джон Рэдхэнд, граф, а еще меня называют Иваном Красноруковым. Ты, кажется, достойный противник. Буду рад сразиться с тобой.

К его удивлению, впрочем не очень сильному, некоронованный король повторил жест:

— Мое имя Джок по прозвищу Длинный Лук, король. Ты смелый человек. Буду рад сразиться с тобой.

Несколько секунд они стояли неподвижно. Потом мечи начали медленно подниматься и неожиданно устремились навстречу друг другу, ослепительно сверкнув в ярком полуденном зное.

Бой начался.

Первые пробные удары сменились коварной атакой Джока, тотчас, однако, отступившего, так что ответный финт Джона не принес пользы. Противники закружили по ложбине, топча собственные тени, переходя от атаке к защите. По существу, это была все та же проба сил, но даже опытный Гарри не всегда мог угадать, какой из ударов представляет лишь мнимую опасность, а в какой поединщики вкладывают все силы.

Волчец Джока нервно царапал землю когтями. Не в природе этих зверюг было оставаться в стороне от боя, волчец скалил клыки, шерсть на загривке стояла дыбом, но исходящая от мечей аура удерживала, его на месте.

Друзья Джона, затаив дыхание, следили за ходом поединка.

Это было невероятное зрелище, подобного которому мир не видел давно. Противники не останавливались ни на миг, не переводили дыхание, не сверлили друг друга яростными взорами. Они как будто выполняли ритуальный танец. Чередовали удары, выпады, финты, перетекали из положения в положение с едва различимой для глаза скоростью, но при этом в каждом движении их ощущался некий загадочный ритм.

Их невообразимо высокое искусство казалось равным.

В те минуты ни Гарри, ни Изабелле не приходило в голову, что настоящими поединщиками являются не сами люди, а их мечи. Еще не понимали, но уже чувствовали это только Джон и Джок. Клинки уже встречались раньше, когда их держали руки сильнейшего из эльфийских воителей Аннагаира и полудемона Рота, и теперь Цепенящее Жало жаждало реванша, а Меч Правосудия — окончательной победы.

Джок за недолгое, в общем, время хорошо применился к своему оружию и охотно пользовался нетипичными для меча колющими ударами, когда-то составлявшими немалое преимущество коварного Рота. Это могло бы представлять опасность, но, к счастью, Джон благодаря призрачному наставнику в свое время познакомился, наверное, со всеми существующими в мире стилями и приемами фехтования на мечах, так что с честью выходил из сложных ситуаций и дважды чуть не выбил оружие из пальцев Джока, что заставило того осторожничать.

Но, разумеется, бесконечно больше знали сами мечи, помнившие ярость древних битв, когда шли друг на друга силы Тьмы и Света, когда встречались на поле брани Злоба и Прощение, Ложь и Справедливость. Века и тысячелетия великой Битвы, которая началась на заре мироздания существами мудрыми и могучими и которой суждено завершиться неизвестно когда — на закате земли, в мире слабых смертных. Наверное, к тому времени, как это случится, оба великих меча, а равно и все прочие свидетельства мифических Начальных Лет безвозвратно канут в Лету. И это будет справедливо.