Воцарилась тишина, сочная тишина отдыхающего леса.

Джон слушал ее, смотрел на звезды и медленно осознавал обидную пустоту в голове. Сегодня он окончательно и бесповоротно уверился, что судьба изменилась. Что бы ни оказало влияние на ход истории, опасения призрака сбылись и будущее теперь неопределенно. И Джон обнаружил, что ему не о чем думать. Досадно — как будто он и не живой человек, а инструмент…

Всхрапнул Цезарь. Джон подавил в себе желание согнуться в три погибели. Ну что ты будешь делать! Предупреждение о крике определенно потеряло всякое значение, а ведь как въелось… Нервы. Эх, провести бы сейчас недельку на горном курорте. Ровный морозец, лыжня, крутые спуски; приятное общество, вечера перед камином, шахматы, бридж, бильярд, свежая «Times», неторопливые беседы… Тьфу ты, скука какая.

Уж лучше здесь отдохнуть. Если все обойдется, можно будет сходить на охоту. Других развлечений тут нет, зато нет и телевидения. А вот камин есть. И общество несравненно более приятное, чем посторонние люди с отшлифованными улыбками Карнеги. Шахматы можно вырезать, бридж изобрести, а вместо никому здесь не нужного бильярда существуют соревнования лучников.

Джон не заметил, как тихонько сполз по стволу, закрыв глаза. И привиделось ему вдруг совсем иное. Прошитый солнечным лучом березовый подлесок, так непохожий на величественную колыбель Первозданной Силы, запах разнотравья… И голос матери: «Ванюша, иди сюда! Посмотри, что папа нашел!» Он выбегает на поляну, сворачивает у старой березы и легко находит их. Вот сидит на корточках мать, такая красивая в этом новом платье, а рядом высится отец — тоже очень красивый, чопорный и внушительный даже в спортивном костюме. И вместе с тем такой смешной! Граф чувствует себя королем над россыпью грибов, найденной им самим.

Граф Самуэль, считавший когда-то, что он хорошо знает Россию, учится жить здесь. Тем же самым в большей или меньшей степени заняты Катя и Ванюша-Джонни. Скоро они вернутся в город, и на каждого навалятся свои заботы. Непереносимый быт — на Самуэля Джона Руэла, восстановление утраченных навыков — на Катю. Отношения со сверстниками, для которых он стал чем-то вроде тихо ненавидимого идола, — на тринадцатилетнего графа.

Во сне Джон знал, что все это ненадолго, и особенно остро ценил мирные минуты семейного счастья. Почему-то не любой другой, а именно этот гротескный период своей жизни он вспоминал с особенным удовольствием…

— Сэр Джон!

Вздрогнув, Рэдхэнд проснулся.

— Ну дела… Надо же — заснул на посту. Спасибо, что разбудил.

— Не стоит, сэр Джон. Я подумал, у меня все равно сна ни в одном глазу, давайте я покараулю.

Джон поразмыслил и согласился:

— Хорошо. Ты только вот что: если вдруг услышишь какой крик, пригнись. На всякий случай.

Он закутался в плащ рядом с Изабеллой и смежил веки. Однако сновидения больше не посещали его, хоть он втайне и надеялся на продолжение. Ему давно уже не снились родители, детство, Россия.

Проснулся он незадолго перед рассветом. Луна давно уже скрылась за горой, звезды все так же сверкали в глубоком небе, но что-то изменилось в их блеске, предвещая скорую, зарю.

На плече мирно посапывала Изабелла. Странно, но Джон далеко не сразу заметил это, а заметив, почему-то не удивился. Только осторожно вынул руку из-под головы девушки, заслышав шаги Гарри, а то мало ли что он подумает.

— Доброе утро, — сказал молодой граф, поднимаясь и разминая мышцы. — Долго я спал?

— И вам доброе утро, сэр Джон. Точно не скажу, хотя, если вы сообщите мне, который теперь час, я смогу подсчитать…

— Ясно. Ну давай теперь ты вздремни. Как начнет светать — выступим.

— Сказать по правде, мне совсем не хочется спать. Я знаю, сэр Джон, героические мысли смешат вас выспренностью, наверное, вы правы, ибо думать о себе как о настоящем герое — это гордыня… Но иначе не могу. Я молился этой ночью, и душа моя исполнилась такого вдохновения, что уснуть сейчас было бы грешно.

— Хм, ну что же… Только с чего ты взял, будто героизм смешит меня?

— Но… я же видел ваше лицо, когда вы раньше слышали подобные слова, — потупился Гарри.

— Может быть, ты не очень внимательно смотрел? Да, у меня многое вызывает улыбку, такой уж я человек, но мне и в голову не придет смеяться над искренним чувством. И особенно — над тобой, Гарри.

Изабелла откинула плащ и сказала бодрым голосом, словно и не спала:

— С добрым утром! Все уже на ногах? Так, может, не будем ждать рассвета?

— Выйдем, как только станет видно дорогу, — согласился Джон. — А пока свернем вещички.

Они наскоро перекусили и привязали коней, вернее, накинули поводья на ветки, так чтобы в случае нужды скакуны могли освободиться без посторонней помощи. На востоке вовсю полыхала заря, свет еще не добрался до земли, но склоны горы были видны отчетливо. Джон не без удивления обнаружил, что слегка просчитался ночью, когда намеревался остановиться на отдых, не доходя до нужного места. Оказывается, путники вкушали сон прямо напротив искомой пещеры.

Она располагалась в миле впереди, на высоте не более сотни ярдов. Путь к ней лежал по пологому откосу, издалека можно было решить, будто от порога пещеры к подножию горы стекает широкая полоса выглаженного камня. Будь здесь обжитые места, Джон непременно решил бы, что это торная дорога.

— А дракон-то не такой уж и домосед, — заметил он. — До сих пор совершает прогулки.

— Но никто его никогда не видел, — сказала Изабелла.

— Должно быть, он не любит отлетать от горы, — предположил Гарри. — Дорожит своими сокровищами.

— Наверное, ты прав, — сказала девушка. — Интересно, а сам он знает, какие ценности стережет?

— Полагаю, да, — сказал Джон. — Во всяком случае, насчет меча сэры Томасы говорили вполне определенно. Ну что ж, друзья мои, в путь.

Подъем занял у них не более получаса, и вот, когда край солнца показался над зеленым ковром листвы, путники оказались на широкой площадке перед пещерой.

Когда-то это был парадный вход. Потрескавшиеся, обветренные камни из последних сил сопротивлялись времени, и уже стоило труда догадаться, что прежде гостей здесь встречали узорные колонны, скульптуры, резная арка ворот.

Едва оторвавшееся от горизонта солнце наискосок высвечивало начало пещеры, но уже в десятке шагов от входа стены ее терялись во тьме.

— Приготовьте факелы, — чуть хрипловатым голосом сказал Джон. Когда все было готово, добавил: — Ну, с Богом… — и чиркнул зажигалкой.

Три фигуры двинулись во мрак пещеры, и солнце смотрело им вслед.

Внутри было холодно, под каменными сводами гуляли сквозняки. Шагов через семьдесят главный ход разделился, и Джон повернул направо — он хорошо помнил карту.

Они уже обсудили курс. Проще всего казалось идти самыми широкими ходами, которыми наверняка и пользовался Змей, но, во-первых, таких ходов было несколько, во-вторых, предпочтительнее было подкрасться к чудовищу незаметно. Так что было решено не мудрствуя лукаво поверить карте и достичь винтовой лестницы, от которой ответвлялись коридоры, дракону явно недоступные.

Кольцевой туннель, по которому двигались путники, то и дело пронизывал просторные залы с широкими колоннами, но смотреть в них было решительно не на что, повсюду царили разор и запустение. На выщербленных плитах пола и на колоннах виднелись следы огромных когтей, впрочем нечеткие. Змей сюда наведывался очень давно.

Встречались и другие ходы, в основном по левой стороне туннеля, средней величины, а встречались и совсем несерьезные, от силы для собаки. Одним из таких Джон заинтересовался особо. Присев на корточки и посветив факелом, он обнаружил крошечные ступеньки, ведущие от порога куда-то вниз.

— Значит, правду говорят, что будто эту гору когда-то населяли гномы, — сказала Изабелла.

— А может, это гора Коблинай? — спросил Гарри. — Я слышал про такую.

— Про гоблинов слышали все, — ответила Изабелла.

— Нет, я другое слышал. Будто в одной горе прежде, еще когда эльфы бродили по лесным чащобам и чаще подходили к человеческим кострам, жил народ коблинай. Как и гномы, они были хранителями гор, а в той горе было их царство. Они дружили с эльфами и всеми светлыми фэйри, но потом прогневили королей Дивного народа.