Уже было достаточно опыта, чтобы делать это скрытно, без каких-либо видимых признаков того, что я нахожусь где-то за пределами помещения. Но ближайшее окружение об этом знало. Поползли слухи.

Я изменился и в других аспектах. В личной жизни произошел переворот. Я встретил Винифред — и влюбился. Мы поженились, и я, несмотря на то, что клялся, что у меня никогда не будет ни времени на ребенка, ни желания его завести, стал сначала мужем, а потом отцом. Семейная жизнь стала одним из самых удивительных и стоящих приключений в моей жизни. Компания процветала. Из восьмидесяти четырех частных энергетических компаний, решивших начать проекты в штатах, где мы работали, только семь остались на плаву. Остальные обанкротились. Из оставшихся семи шесть были куплены крупными инженерно-строительными корпорациями. Только моя компания смогла выжить. Только у нас была цель развивать новые энергетические проекты, которые доказали, что экологические технологии возможны и что они окупаются. Я хотел, чтобы компания приносила доход, но не это было главной целью.

Когда компания встала на ноги, я решил, что пора двигаться дальше. Прошло около десяти лет с того снежного утра, когда я вышел из зала заседаний комиссии по контролю за предприятиями.

Когда в ноябре 1990 года я продал компанию, она достигла впечатляющих результатов. Они подтвердили то, что в городе Сибрук знали уже давно, — что когенерация во многих отношениях превосходит ядерную энергию, что она безопаснее и экономичнее. Мы стали лидерами в сфере развития инновационных экологичных энергетических проектов и совершили настоящий переворот в индустрии. Речь идет об энергетической станции стоимостью в пятьдесят пять миллионов долларов, которая сжигала угольные отвалы и использовала энергию своей системы охлаждения, чтобы обогревать гидропонную теплицу. Важнее всего было то, что она превращала горы «непригодных к использованию» опасных угольных отвалов в электричество без риска кислотных дождей, что раньше считалось невозможным. Этот проект упоминался на заседаниях Палаты представителей и был описан в отчете Конгресса как пример американской изобретательности и инициативы.

Меня называли радикалом. Мне угрожали бывшие друзья и вызывали в суд бывшие клиенты, энергетические компании. Однако мы выиграли все сражения. Теперь когенерация используется во всем мире. А революционная технология? Теперь она считается «стандартной», и это является огромным шагом вперед в борьбе с кислотными дождями.

— Очень впечатляет, — сказал Вьехо Ица. — И при этом ты не считаешь себя Меняющим облик?

— Я никогда не рассматривал себя подобным образом. — Ты точно совершил потрясающее превращение, — сказал он с улыбкой. — Но я всегда считал, что Меняющие облик — это те люди, которые превращаются в ягуаров.

— Это одна из форм. — Теперь понимаю. Но… все еще хочу научиться превращаться в ягуара. — Я думал, что ты хочешь превратиться в сгусток энергии. — Да, для начала подойдет. Но я должен действительно им стать. — Станешь. Сейчас же важно признать: то, чего ты достиг со своей компанией и с собой, было превращением. Великим превращением.

Он пристально на меня посмотрел, а затем улыбнулся, как будто знал что-то, о чем пока не хотел говорить. Он медленно перевел взгляд и посмотрел куда-то над моей головой.

— Нет, ты можешь в это поверить? Уже далеко за полдень! — Да, мы хорошо поговорили сегодня. Ты многое помог мне понять.

Спасибо.

— Не за что. Я снова пробудил в тебе тягу к новому опыту. — Это тоже. Он твердо встал на ноги. — Камень довольно неудобный. Он вернулся по ступеням к каменному ягуару. Я впервые заметил, что он смотрел прямо на нас. Казалось, он меня изучал. Вьехо Ица поднял свою сумку там, где оставил ее, за лапой ягуара, и вернулся ко мне.

— Ты голоден, друг мой? — спросил он, садясь рядом. Он пошарил в сумке и достал тыквенную флягу и банановые листья, перевязанные тонкой веревочкой. Он протянул мне флягу, она была красивого темно-коричневого цвета и походила на блестящую статуэтку. Он открыл ее.

— Помнишь наш разговор о сексе? Как он может открыть путь для Меняющего облик, показав блаженное единство, которое мы ощущаем, освободившись от эго и переживая единство со Вселенной? Эта фляга — хороший символ. Люди подобны флягам, и, чтобы наполниться светом, мы должны снять крышку. Секс и растения-учителя, такие как аяхуаска, могут помочь нам открыться. Иногда.

Он передал флягу мне. Я поднес ее к губам. Жидкость внутри напомнила мне чичу, которую готовили шуары. Она почти сразу ударила в голову.

Затем он развернул банановые листья. Там были лепешки. Мы ели в тишине.

— Ты рассказал о своем общении с шуарами и кечуа. Ты упомянул также о Яве и Тибете. А как все это связано?

Мы въехали в горы на западе Явы. Мой шофер-переводчик работал на министерство энергетики; он рассказывал о своей стране, и было очевидно, что его гордость за земляков искренна. Чем выше в горы мы поднимались, тем больше я слышал в его голосе энтузиазма.

— Боги создали это место, — сказал он мне, — чтобы смертные могли вообразить себе рай.

Он привез меня в маленькую деревушку, где босоногие мальчишки гоняли мяч по улице прямо перед джипом, как будто приглашая поучаствовать в игре. Когда я наклонился к открытой дверце, чтобы сделать пару фотографий, один схватил мяч и, уперев руки в бока, прокричал по-английски с сильным акцентом: «Меня зовут Джон Уэйн!»

Мы поехали дальше, и я сказал шоферу, что эти дети, должно быть, очень бедные.

— Я яванец, — сказал он, выпятив грудь. — Я тоже вырос недалеко отсюда. У этих мальчиков нет денег, но они не бедны. Я знаю. Как может кто-то, живя в этой стране, считать себя бедняком? Все дело только в твоем восприятии богатства. Мы, яванцы, хорошо знаем все эти трюки, которые может проделывать восприятие.

Яванские дети. ФОТОГРАФИЯ АВТОРА

Яванская мать и ребенок. ФОТОГРАФИЯ АВТОРА

Его слова заставили меня вспомнить ту ночь, когда я увидел театр теней. Я пересказал ему слова молодого человека, который беседовал со мной о перспективе, и рассказал, как та философия повлияла на меня.

— Да, да, — сказал он со смехом. — Ты учишься у нас. Видишь? Я спросил его, знакома ли ему идея превращения. — Чтобы яванец не знал о превращении? Здесь это часть жизни. Мы говорим, что все есть иллюзия.

— У нас тоже есть подобная поговорка. Но мы говорим чуть иначе: «Все иллюзия, кроме смерти и налогов».

Он засмеялся. — Мы, яванцы, можем согласиться с частью про налоги, но не про смерть. Что реального в смерти? Это всего лишь еще одно превращение, которое предстоит каждому.

Это поразило меня. — Какая мысль! — Что смерть — это иллюзия? — Нет, что это превращение, которое предстоит каждому, — повторил я его слова, поражаясь красоте и глубине формулировки, — ты действительно в это веришь?

— Конечно. Смерти не существует. Мы просто совершаем переход — принимаем новую форму. Реинкарнация — это сущность превращения.

К тем, кто знает, что это всего лишь переход в новую форму, смерть приходит легко. Я всегда чувствую жалость к людям, которые в это не верят. Смерть для них всегда мучительна, их собственная и смерть любимых.

Я вспомнил, как умирали мои знакомые. Большинство из них сражались со смертью до конца, семьи и доктора убеждали и даже заставляли их жить. Как это не похоже на поведение Будды и других людей, верящих в реинкарнацию! Как это не похоже на поведение шаманов!

— Мне нравится, — сказал я. Он улыбнулся. — Конечно, нравится. Правы мы или нет (хотя лично я абсолютно точно знаю, что правы), это гораздо более приятный способ жить.

— И умирать. — Именно. Я продолжал думать об этом, пока мы поднимались все выше в горы.