— Я не сплю с женщинами, — сплюнула Кэрри. Она могла бы еще добавить: причем с такими жирными, с такой сальной кожей, зловонным дыханием и, по слухам, с пристрастием к наркотикам.

— Все когда-нибудь начинается с первого раза, — продолжая ее уговаривать, не отступала рыжая. — Если не хочешь навредить себе, не отказывайся от моих услуг. Ясно, чернушка?

Кэрри передернула плечами.

— Подыщи себе кого-нибудь другого. Мне ты не нужна.

Произнося эти слова, Кэрри отдавала себе отчет в том, что на них все не закончится. Так оно и вышло. На следующий день с ней никто не захотел разговаривать. Прошел слух, что Кэрри обидела старшую, а для сидевших в камере женщин этого было более чем достаточно. Кому нужны неприятности? Так что на утро ее никто не замечал. Она как бы прекратила существовать для окружающих. До этого остров Уэлфер был отвратителен сам по себе. Теперь он сделался непереносимым.

По ночам Кэрри лежала на койке, не имея возможности заснуть, полная страхов, абсолютно одинокая и почти готовая сдаться. Она уже не видела в своей жизни особого смысла. За какое преступление она находится здесь? Почему Господь оставил ее?

Снова и снова размышляла она о том, какой могла бы быть ее жизнь. И невольно она сравнивала свои мечты с тем, что есть, с тем, в кого превратилась она сама. Рыжая оказалась права: грязная черная потаскуха, вот что она теперь такое. Вскоре Кэрри начала строить планы относительно того, как одним махом покончить со всем этим, и именно мысли о смерти давали ей силы жить.

Однажды в банный день, когда Кэрри вошла в душевую, там сразу же наступила необычная, неожиданная тишина. Женщины окидывали ее странными взглядами, кое-как набрасывали на себя одежду и торопились побыстрее выйти.

Кэрри охватило предчувствие беды. Но за последнее время это предчувствие стало такой неотъемлемой частью ее жизни, что она не обратила на него никакого внимания. Взяв в руку кусок карболового мыла, она принялась яростно растирать им свое тело: под мышками, между ног. Стремление оставаться чистой превратилось в некую навязчивую идею.

— Привет, чернушка.

В душевую вошла Рыжая, ее сопровождали еще четыре женщины.

За прошедшие с той ночи в камере шесть дней — первые обращенные к Кэрри слова.

— А знаешь, — Рыжая оскалила в усмешке зубы, вылезая из тюремного платья, — я решила не держать против тебя зла — ты же такая глупенькая. — Сняв лифчик, она обеими руками приподняла свои мощные груди. — Я хочу, чтобы ты их пососала, — скомандовала она.

Положив на деревянную скамеечку мыло, Кэрри попыталась выскользнуть из обложенной кафелем кабинки для душа.

— Не стоит так торопиться, ласточка моя. Двое ее подруг, каждая со своей стороны, двинулись в кабинку.

— Положите ее на пол, — послышался новый приказ старосты, — и раздвиньте ей ноги.

В сопротивлении не было ни малейшего смысла. Все четверо навалились на Кэрри, распластали ее на покрытом плиткой полу. Рыжая улыбалась.

— А теперь, дурочка, из чистой доброты хочу научить тебя одной-другой интересной штучке.

В такой позе они продержали ее более часа, по очереди пихая ей в лоно все, что попадалось им под руку. А под конец Рыжая уселась на Кэрри верхом и принялась яростно мастурбировать.

Выходя из душевой, женщины громко смеялись. Веселенькое получилось сегодня утро!

Кэрри была неподвижна. Лежа на спине, она смотрела, как капля за каплей падает из душа вода, и беззвучно призывала к себе смерть. С нее хватит. И после этого жить? Нет, она готова к тому, чтобы жизнь ее тут же закончилась.

Часа через два се обнаружила надзирательница лежащей в той же позе, посиневшую от холода, с кровью на бедрах.

— Боже милостивый! Кто это с тобой сделал? Кэрри ей не ответила. Не произнесла она ни слова и в последующие две недели, без всякого движения лежа на койке в тюремной больнице. Все-таки там немного лучше, чем в камере.

Когда ее выпустили из больницы, она также молча вернулась к своим сокамерницам. Те старались не встречаться с нею взглядами и по-прежнему не обращались к ней ни с единым словом. Кэрри это больше не волновало.

Она вырабатывала в себе новую черту характера. Ненависть. Это сильное, всезахватывающее чувство; в изредка сотрясавшая ее нервная дрожь служила для окружавших Кэрри предупреждением держаться подальше.

В один из дней она приняла решение. Когда она выйдет отсюда, то для разнообразия сама займется своим будущим. Она станет самой крутой, самой неотразимой, самой опасной и самой преуспевающей в своем деле профессионалкой.

Зима уже полностью вступила в свои права, когда Кэрри наконец вышла за ворота тюрьмы. Она провела на острове шесть месяцев — в два раза дольше, чем гласил приговор, но на Уэлфере никогда особенно не кичились заведенным в канцелярии тюрьмы порядком. Кэрри похудела на восемнадцать фунтов, а это означало, что теперь от нее остались только кости, обтянутые посеревшей от плохого питания кожей. Волосы на голове коротко острижены — меньше проблем со вшами.

Стоя на борту парома, перевозившего ее через Ист-Ривер, Кэрри в своем легком летнем платьице дрожала от холода. В кармане у нее были положенные каждому выходящему на свободу десять долларов, но Кэрри очень надеялась на то, что Флоренс Уильяме сохранила все ее пожитки, среди которых лежала и небольшая шкатулка с шестьюстами долларами — ее сбережениями.

У причала прибытия парома дожидалась группа сутенеров, с нетерпением ловивших тот момент, когда можно будет приступить к отбору подходящих девушек. Сходящих по трапу они осматривали взглядом мясника. С заинтересовавшими их вступали в переговоры. Власти были прекрасно осведомлены о регулярно проходящей здесь церемонии, но, похоже, она никому не причиняла никаких неудобств. В конце концов, те, кто превращался в шлюх, оставались ими навсегда. Так что даже полиция предпочитала закрывать глаза на происходившее у причала.

Кому же повезет? Кто уляжется спать сегодня вечером в удобную постель, кому купят новый туалет, кого накормят нормальной горячей человеческой едой, дадут возможность зарабатывать деньги немедленно?

Кэрри отдавала себе отчет в том, что происходит у нее на глазах. Самой распространенной шуткой на острове было: кто из сутенеров окажется счастливчиком на этот раз? С выходившими на свободу женщины передавали свои послания: «Если Рэг Бэгс придет, хлопни его от моего имени по спине!» или «Отправляйся следом за похожим на крысу недомерком, и когда он будет садиться в свою желтую машину, воткни ему в спину еще один нож! Грязный подонок заслужил этого сполна!»

Кэрри посмотрела по сторонам. Она не привлекала к себе особого внимания, зная, что выглядит неважно. Сделав глубокий вдох, Кэрри выпятила вперед грудь. В результате к ней приблизился какой-то довольно смуглый белый, оглядел ее с ног до головы и пробурчал:

— Подыскиваешь работу, чернушка?

Слово «чернушка» Кэрри не понравилось. Она покачала головой.

— Брось. — Мужчина нагловато усмехнулся. — Тебя здесь больше никто не спросит.

Глаза ее сузились.

— Видел бы ты, что у меня между ног, ты бы заговорил по-другому, тоже мне, белый лебедь.

Она повернулась к нему спиной и тут же увидела того человека, которого искала. Ошибиться было невозможно. Высокий. Чернокожий. Абсолютно лысый. В белоснежном костюме и кепочке из меха. На острове Кэрри приходилось неоднократно о нем слышать, теперь она знала о нем все. Его прозвали Белый Джек, и работал он на Мэй Ли, хозяйку самого известного в Гарлеме борделя для черных.

Белый Джек стоял, облокотившись на сверкающее крыло своей новой машины, жуя длинную тонкую сигару. Ни одна из сошедших на берег женщин не привлекла его внимания. Да это и понятно — выглядели они все просто жалко.

Кэрри приблизилась к нему с самым беззаботным видом, какой могла только изобразить.

— Извините, мистер, — храбро проговорила она, — не прокатите ли вы меня на своем авто?

Он окинул ее взглядом, ленивым, неторопливым. Дважды — вдруг он все же упустил в ней что-то?