К тому же я злился. Мне потребовалось некоторое время, чтобы осознать природу этого гнева, понять, что его спровоцировал Кадербхай, — именно на него был направлен мой гнев. Я возлагал на Кадера вину за смерть Абдуллы, за то, что он не защитил и не спас его. Я не мог заставить себя поверить, что Абдулла, мой любимый друг, и безумный зверь Сапна — это один и тот же человек. Но был готов поверить, что Абдель Кадер Хан как-то связан с Сапной и с этими убийствами. Более того, я ощущал, что он предал меня, покинув город. Словно бросил одного переживать случившееся. Мысль, конечно, весьма нелепая и эгоцентричная. А на деле сотни людей Кадера продолжали свою деятельность в Бомбее, я ежедневно сталкивался со многими из них. И всё же я ощущал себя именно так — преданным и покинутым. Мои чувства к Хану подтачивала изнутри холодность, возникшая как результат сомнений и страха, смешанного с гневом. Я по-прежнему любил его и был к нему привязан, как сын к отцу, но он перестал быть для меня почитаемым и безупречным героем.

Один воин-моджахед как-то сказал мне, что судьба дарует нам в нашей жизни трёх учителей, трёх друзей, трёх врагов и три большие любви. Но все двенадцать предстают в других обличьях, и мы никогда их не распознаем, пока не влюбимся, не бросим и не сразимся с ними. Кадер был одним из двенадцати, выпавших на мою долю, но его маска всегда была самой искусной. В эти полные одиночества и ярости дни, когда моё тоскующее сердце цепенело от горя, я начал думать о Кадере как о своём враге, возлюбленном враге.

Сделка сменяла сделку, преступление следовало за преступлением, дни шли своим чередом, а моя надежда таяла. Лиза Картер добивалась контракта с Чандра Мехтой и Клиффом Де Соуза и получила его. Ради неё я присутствовал при заключении сделки и подписал бумаги как её партнёр. Продюсеры считали моё участие важным: я представлял для них безопасный путь доступа к криминальным деньгам мафии Кадер Хана — нетронутому и фактически неиссякаемому источнику. Ни тогда, ни раньше они и не заикались об этом обстоятельстве, однако именно оно стало решающим при подписании контракта с Лизой. В договоре было предусмотрено, что мы, Лиза и я, будем выискивать для трёх главных киностудий иностранцев в качестве «молодых актёров» — так здесь принято было называть статистов. Условия оплаты и комиссионные были оговорены на два года вперёд.

После деловой встречи Лиза проводила меня до мотоцикла, оставленного на Марин-драйв у стены со стороны моря. Мы сидели на том самом месте, где Абдулла положил мне руку на плечо несколько лет назад, когда всё моё существо было наполнено шумом моря. Мы были одни с Лизой и сначала вели беседу, как это делают одинокие люди, — какие-то обрывки жалоб, фрагменты разговоров, которые мы уже вели, оставаясь одни.

— Он знал, что это случится, — сказала она после долгого молчания. — Вот почему он передал мне этот кейс с деньгами. Мы говорили об этом. И он говорил, что будет убит. Ты знаешь о войне в Иране? Войне с Ираком? Несколько раз он был там на грани смерти. Я уверена, что ему это запало в голову: он хотел умереть, чтобы убежать от войны, а заодно от семьи и друзей. А когда дошло до края, если моя догадка верна, он решил, что так будет лучше.

— Может быть, ты и права, — отозвался я, глядя на великолепное в своём безразличии море. — Карла мне однажды сказала, что мы все пытаемся убить себя по нескольку раз в жизни, и рано или поздно мы преуспеваем в этом.

Лиза рассмеялась: я удивил её этой цитатой, но смех быстро оборвался, и она глубоко вздохнула, а потом наклонила голову так, чтобы ветер играл её волосами.

— То, что случилось с Уллой, — тихо сказала она, — просто убивает меня, Лин. Не могу выбросить из головы Модену. Каждый день читаю газеты, ищу известий о нём, что, может быть его отыскали… Непонятно… И Маурицио… Ты знаешь, я несколько недель мучилась. Плакала без конца: и когда шла по улице, и читая книгу, и пытаясь забыться сном. Не могла есть, не испытывая тошноты. Беспрестанно думала о его мёртвом теле… и ноже… каково было Улле, когда она всадила в него нож… Но теперь всё это, кажется, немного улеглось, хоть и осталось где-то там, глубоко внутри, но уже не сводит с ума, как раньше. И даже Абдулла… не знаю, что это — шок или попытка отрицания свершившегося, но я… не позволяю себе думать о нём. Словно… словно я смирилась с этим, что ли. Но Модена — с ним гораздо хуже. Не могу заставить себя не думать о нём.

— Я тоже его видел, — пробормотал я. — Видел его лицо, хотя даже не был в этом гостиничном номере. Скверное дело.

— Надо было врезать ей как следует.

— Улле?

— Да, Улле!

— Зачем?

— Эта… бессердечная сука! Она оставила его связанным в этом номере. Принесла беду тебе… мне и… Маурицио… Но когда она рассказала нам о Модене, я просто обняла её, отвела в душ и ухаживала за ней, словно она только что поведала мне, что забыла покормить свою комнатную золотую рыбку. Надо было наподдать ей, стукнуть кулаком в челюсть или пнуть ногой в задницу — в общем, сделать хоть что-нибудь. Теперь её нет, а я всё ещё убиваюсь из-за Модены.

— У некоторых это получается, — сказал я, сочувствуя её гневу, потому что сам его испытывал. — Есть такие люди, которые всегда умеют заставить нас жалеть их, как бы мы ни сердились потом и какими бы дураками себя ни ощущали. Они словно канарейки в угольных шахтах наших сердец. Если мы перестаём их жалеть, они подводят нас, и мы попадаем в беду. И я вмешался вовсе не для того, чтобы помочь ей. Я сделал это, чтобы помочь тебе.

— Знаю, знаю, — вздохнула она. На самом деле это не вина Уллы. Её испортил Дворец, у неё в голове полный беспорядок. Все, кто работал на мадам Жу, так или иначе испортились. Жаль, что ты не видел Уллу раньше, когда она только начинала там работать. Должна тебе сказать: она была великолепна. И даже каким-то образом… невинна, что у всех остальных напрочь отсутствовало, если ты меня понимаешь. Я же, когда начала там работать, уже была сумасшедшей. Но и я там дошла до ручки. Все мы… нам приходилось… вытворять чёрт знает что…

— Ты мне уже рассказывала, — мягко сказал я.

— Неужели?

— Да.

— Рассказывала о чём?

— Многое… В ту ночь, когда я пришёл забрать свою одежду у Карлы. С тем парнишкой, Тариком… Ты была очень пьяна и под сильным кайфом.

— И я рассказала тебе об этом?

— Да.

— Господи Иисусе! Ничего не помню. У меня тогда крыша поехала. Но именно в ту ночь я впервые попыталась отделаться от этой дряни — и сумела этого добиться. Впрочем, я вспоминаю того парнишку… и помню, ты не хотел заниматься со мной сексом.

— Нет, я хотел этого!

Она быстро повернула голову, и наши взгляды встретились. Губы её улыбались, но брови были слегка нахмурены. На ней был красный сальвар камиз. Длинная свободная шёлковая рубашка колыхалась от сильного бриза с моря, облипая её груди и обрисовывая очертания фигуры. Её голубые, полные тайны глаза светились отвагой. Она была храброй, хрупкой и сильной одновременно. Сумела выбраться из болота, затягивавшего её во Дворце мадам Жу, победила своё пристрастие к героину. Защищая свою жизнь и жизнь подруги, она приняла участие в убийстве человека. Потеряла возлюбленного, моего друга Абдуллу, чьё тело было обезображено, буквально разорвано пулями. И всё это отразилось в её глазах, на её исхудавшем лице. Всё это можно было найти там, если знать, что ищешь.

— Итак, расскажи как ты очутилась во Дворце, — попросил я, и она слегка вздрогнула, когда я переменил тему.

— Сама не знаю, — вздохнула она. — Ребёнком я убежала из дому — просто не могла там больше оставаться и ушла при первой же возможности. Через пару лет я была девчонкой-наркоманкой и занималась проституцией в Лос-Анджелесе, чуть ли не каждый месяц меня избивал сутенёр. Потом появился приятный, тихий, одинокий, ласковый парень по имени Мэтт. Я в него сильно влюбилась, впервые в жизни по-настоящему. Он был музыкантом и успел пару раз посетить Индию. Сказал, что мы могли бы заработать достаточно денег, чтобы начать жить вместе, если бы вывезли из Бомбея в Штаты какую-то дрянь. Он был готов оплатить билеты, если бы я согласилась везти этот груз. Когда мы сюда приехали, он тут же исчез, а у него были с собой все наши деньги и мой паспорт. Не знаю, что с ним случилось: то ли струсил, то ли нашёл кого-то ещё для этой работы, то ли решил, что справится сам. В итоге я застряла в Бомбее с сильным пристрастием к героину, без всяких денег и без паспорта. Пришлось принимать клиентов прямо в номере гостиницы, но через пару месяцев явился полицейский и сказал, что арестует меня и отправит в тюрьму, если я не соглашусь работать на его приятельницу.