Не прошло и часа после их возвращения, как на наш лагерь обрушился ответный удар, сопровождаемый воем, свистом и глухими разрывами. Когда смертоносная атака стихла, мы выползли из своих укрытий и услышали странный вибрирующий гул. Халед находился в нескольких метрах от меня. Я видел, как страх исказил его и без того изуродованное шрамом лицо. Он побежал к расщелине в каменной стене напротив пещеры, размахивая руками и призывая меня последовать его примеру. Я сделал было шаг в его сторону, но тут же застыл на месте: над лагерем, подобно гигантскому, чудовищному насекомому поднялся русский вертолёт. Невозможно описать, какими огромными и хищными кажутся эти машины, когда ты попадаешь под их огонь. Этот монстр — единственное, что ты видишь и осознаёшь: несколько долгих мгновений кажется, что в мире нет ничего, кроме металла, шума и ужаса.

Появившись, вертолёт открыл огонь по нам и сделал круг, словно сокол, высматривающий добычу. Две ракеты прочертили воздух, промчавшись в направлении пещеры. Они неслись с невероятной скоростью, гораздо быстрее, чем могли проследить их траекторию мои глаза. Я обернулся и увидел, как одна из ракет врезалась в скалу над входом в пещеру и взорвалась ливнем камня дыма, огня и осколков металла. И сразу же вслед за ней вторая ракета влетела в отверстие пещеры и разорвалась внутри.

Всем телом я ощутил ударную волну: словно стоишь на краю бассейна и кто-то толкает тебя, упираясь ладонями. Я упал на спину, задыхаясь, хватая ртом воздух. Вход в пещеру находился как раз передо мной: там были раненые, там же прятались и все остальные. И они начали выбегать и выползать наружу, продираясь сквозь чёрный дым и пламя. Одним из этих людей был торговец-пуштун по имени Алеф. Кадербхай любил его за непочтительные, язвительные шутки, высмеивающие напыщенных мулл и афганских политиков. У него была вырвана спина от головы до бёдер, одежда горела, обжигая голое вывороченное мясо. Отчётливо были видны тазовая кость и лопатка: они двигались в открытой ране, пока он полз.

Алеф кричал, взывал о помощи. Стиснув зубы, я собирался кинуться к нему, но вертолёт появился вновь и дважды с рёвом на большой скорости пронёсся мимо, сужая круги, чтобы выбрать более удобный угол атаки. Затем с какой-то надменной беспечностью бесстрашно завис у края плато, служившего нам убежищем. Как только я шагнул вперёд, вертолёт выпустил в сторону пещеры ещё две ракеты, а потом ещё две. На мгновение вся внутренность пещеры оказалась освещённой взрывом, снег расплавился от катящегося по нему шара из пламени и раскалённых добела кусков металла. Один из осколков упал на расстоянии вытянутой руки от меня. Он шумно врезался в снег и несколько секунд сердито шипел. Я пополз туда, где прятался Халед, и, добравшись до скалы, втиснулся в узкую расщелину.

С вертолёта начали вести пулемётный огонь: пули вздымали снег на открытой площадке, и, попадая в тела убитых и раненых, подбрасывали их. Потом я услышал звук иной тональности и понял, что кто-то из наших людей ведёт ответный огонь по вертолёту из ПК, одного из имевшихся у нас русских пулемётов. Вскоре последовал второй продолжительный чан-чан-чан-чан из другого ПК. Уже двое наших людей вели огонь по вертолёту. Моим единственным побуждением было спрятаться от этой эффективной машины для убийства, а эти двое не только раскрыли своё местонахождение безжалостному зверю, подставляя себя под его огонь, но и бросили ему вызов.

Где-то за моей спиной раздался крик, и мимо расщелины в скале, где я прятался, в сторону вертолёта с шипением пронеслась ракета. Её выпустил один из наших бойцов. Хотя она и не попала в вертолёт, как и две последовавшие за ней ракеты, но ответный огонь уже нащупывал цель и убедил пилота: лучше убраться подобру-поздорову.

Наши люди громко закричали: «Аллах у Акбар! Аллах у Акбар! Аллах у Акбар!»[155] Выбравшись из тисков каменной щели, мы с Халедом обнаружили, что уже четверо бойцов бегут вслед за вертолётом, стреляя в него. Вертолёт стремительно удалялся, но тоненькая струйка ржаво-чёрного дыма тянулась из точки примерно в двух третях его длины к издающему металлическое дребезжание бешено работающему двигателю.

Молодого человека, первым ответившего на огонь вертолёта, звали Джалалад, он был кочевником-хазарейцем. Передав тяжёлый ПК своему другу и схватив АК-74 с двойным магазином, он помчался на поиски вражеских солдат, возможно переползавших под прикрытием вертолёта. Ещё двое юношей побежали за ним, прыгая и поскальзываясь на покрытом снегом склоне.

Мы осмотрели лагерь, чтобы посчитать оставшихся в живых. Перед нападением нас было двадцать, включая двух раненых, после этой атаки — одиннадцать: Джалалад и ещё двое юношей — Джума и Ханиф, занятые поисками русских или солдат афганской регулярной армии внутри нашего оборонительного периметра; Халед, Назир, очень молодой боец по имени Ала-уд-Дин, трое раненых, Сулейман и я. Мы потеряли девять человек — на одного больше, чем убили афганских солдат, обстреляв их из миномётов.

Наши раненые были совсем плохи. Один из них получил такие тяжёлые ожоги, что его пальцы слиплись вместе, подобно клешне краба, а лицо мало чем напоминало человеческое. Он дышал сквозь отверстие в красной коже лица. Возможно, эта дрожащая дыра была ртом, но полной уверенности в этом не было. Я прислушивался к его затруднённому дыханию, к этим царапающим постепенно слабеющим звукам. Дав ему морфий, я перешёл к следующему раненому — крестьянину из Газни по имени Захер Расул. Он часто приносил мне зелёный чай, когда я читал книгу или делал записи в своём дневнике. Доброжелательный скромный человек сорока двух лет, уже немолодой для страны, где средняя продолжительность жизни для мужчин составляла сорок пять лет. Снаряд оторвал ему руку и рассёк грудь до бедра с правой стороны. Невозможно было выяснить, какие осколки металла или камня в его ранах. Он неустанно повторял зиккр — зачин молитвы:

Махмуд Мелбаф затягивал жгут на рваном обрубке руки, немного ниже плеча. Когда он отпустил его, кровь брызнула на нас сильной тёплой струёй. Махмуд вновь затянул жгут. Я посмотрел ему в глаза.

— Артерия, — сказал я, раздавленный тяжестью предстоящей мне задачи.

— Под рукой. Ты видел?

— Да. Её нужно зашить, зажать, что-то с ней сделать. Мы должны остановить кровь. Он и без того потерял её слишком много.

Почерневшие, покрытые золой остатки полевой аптечки были сложены в кучку у моих коленей на кусок брезента. Я нашёл иглу для зашивания ран, ржавые плоскогубцы и немного шёлковой нити. Замёрзший на покрытой снегом земле, закоченевшими голыми руками я принялся накладывать швы на артерию и участок вокруг неё, отчаянно пытаясь остановить струю горячей красной крови. Нить рвалась несколько раз. Мои оцепеневшие пальцы дрожали. Раненый был в сознании и испытывал ужасную боль. Он непрерывно кричал и стонал, но снова и снова возвращался к своей молитве.

Несмотря на пронизывающий холод, мои глаза заливал пот. Я сделал знак Махмуду убрать жгут. Кровь сочилась из-под швов. Её поток намного ослабел, но я знал, что эта струйка всё равно в конце концов убьёт его. Я начал засовывать в рану комки бинта, чтобы потом наложить на неё давящую повязку, но Махмуд сильно сжал мои запястья своими испачканными кровью руками. Я поднял глаза и увидел, что Захер Расул перестал молиться. Кровь уже не текла — он был мёртв.

Я выбился из сил и никак не мог отдышаться. Внезапно я осознал, что не ел уже много часов и очень голоден. Подумав о голоде, еде, я впервые ощутил тошноту: её тёплая волна нахлынула на меня, и я потряс головой, чтобы от неё избавиться.

Возвратившись к обожжённому, мы обнаружили, что он тоже умер. Я накрыл неподвижное тело, словно саваном, куском камуфляжного брезента. Мой последний взгляд на его обугленное, лишённое черт, почти расплавленное лицо был и благодарственной молитвой. Одно из мучительных откровений для военного медика — приходится молиться о смерти человека столь же горячо и почти так же часто, как и о его жизни. Третьим раненым был сам Махмуд Мелбаф. В его спине, шее и затылке застряли крошечные серо-чёрные осколки металла и чего-то похожего на расплавленную пластмассу. К счастью, брызги её, как занозы, проникли лишь в верхние слои кожи. Тем не менее, потребовалось около часа, чтобы избавиться от них. Я промыл ранки и присыпал их порошком антибиотика, перевязывая там, где это было возможно.