Смеясь, я попрощался со всеми и направился к Джонни. Он нетерпеливо набросился на меня.

— Ты можешь пойти со мной, прямо сейчас?

— Могу. Пойдем пешком или возьмем такси?

— Такси, наверно, будет лучше, Лин.

Пробравшись сквозь поток пешеходов, мы вышли на мостовую и остановили такси. Забираясь в автомобиль, я довольно улыбался. Вот уже сколько месяцев я думал о том, как бы мне помочь Джорджам более эффективно, нежели просто подсовывая им время от времени деньги. И итальянские каникулы Дидье давали мне такую возможность. Три месяца в его отличной и превосходной квартире, с хорошей домашней едой, без уличных тягот и неудобств, могли поправить их здоровье и продлить им жизнь на годы. К тому же Дидье, вспоминая о том, что его квартира отдана в распоряжение Джорджей, будет испытывать беспокойство, и его возвращение станет более вероятным и, может быть, более скорым.

— Говори, куда нам, — сказал я Джонни.

— Центр мировой торговли, — велел Джонни водителю. Он улыбнулся мне, но явно был чем-то обеспокоен.

— Что там стряслось?

— Да так… небольшая проблема в джхопадпатти.

— О’кей, — отозвался я, зная, что не услышу от него ничего путного, пока он сам не решит объяснить мне, в чем дело. — Как сынишка?

— Замечательно, — расплылся в улыбке Джонни. — Он с такой силой хватается за мой палец! Он будет большим и сильным, это точно, — больше меня. И сын Прабакера и Парвати, сестры моей Ситы, тоже очень красивый ребенок. Он очень похож на Прабакера… и улыбается так же.

Мне было слишком тяжело говорить о моем погибшем друге.

— А как Сита? И девочки? — спросил я.

— Прекрасно, Лин, у них все хорошо.

— Будь осторожен, Джонни, — предупредил я его. — Прошло всего три года, а у тебя уже трое. Не успеешь оглянуться, как превратишься в старого толстяка, по которому будет ползать куча детишек.

— Это заманчивая перспектива, — вздохнул он блаженно.

— А с работой что? Зарабатываешь достаточно?

— Да, Лин, тут тоже все в порядке. Все платят налоги и ругаются при этом. Дела у меня идут хорошо, и мы с Ситой решили купить соседнюю хижину и сделать один большой дом из двух.

— Вот здорово! Представляю, какой отличный дом получится.

Мы помолчали, затем Джонни обратился ко мне с озабоченным, почти мученическим видом.

— Лин, в тот раз, когда ты предложил мне работать с тобой, а я отказался…

— Все о’кей, Джонни, не бери в голову.

— Ничего не о’кей. Я должен был сказать тебе «да», согласиться на эту работу.

— Значит, дела идут не так успешно, как ты сказал? — спросил я, не понимая, в чем проблема. — Тебе нужны деньги?

— Нет-нет, у меня все замечательно. Но если бы я был вместе с тобой, ты, может быть, не занимался бы все эти месяцы черным бизнесом вместе с гундами.

— Да нет, Джонни…

— Я ругаю себя каждый день, Лин, — сказал он со страдальческой гримасой. — Наверное, ты попросил меня тогда об этом, потому что тебе нужен был друг рядом. А я оказался плохим другом. Я каждый день переживаю из-за этого. Прости меня, Лин.

— Послушай, Джонни, ты не понимаешь. Я не очень-то горжусь тем, чем занимаюсь, но и не стыжусь этого. А тебе было стыдно браться за такую работу. И это естественно. Я уважаю тебя за это, восхищаюсь тобой. Ты очень хороший друг, Джонни.

— Нет, — пробурчал он, опустив глаза.

— Да, — настаивал я. — Я люблю тебя, Джонни.

— Лин! — воскликнул он внезапно в крайнем волнении. — Пожалуйста, будь осторожнее с этими гундами. Пожалуйста!

Я успокаивающе улыбнулся ему.

— Послушай! — не выдержал я. — Может, ты скажешь мне наконец, с чем связана наша поездка?

— С медведями, — ответил он.

— С медведями?

— Да. Точнее, с одним медведем, Кано. Ты помнишь его?

— Ну еще бы! — сказал я. — Старый греховодник! Что с ним случилось? Опять попал за решетку?

— Нет-нет, Лин. Он не в тюрьме.

— Ну, слава богу. По крайней мере, он не рецидивист.

— Понимаешь… Дело в том, что он сбежал из тюрьмы.

— …Блин!

— И теперь он беглый медведь, и назначена награда за его голову, или, может, за лапу — что удастся поймать.

— Кано в бегах?!

— Да. Его даже вывесили с надписью «Разыскивается».

— Что они вывесили?

— Его фотографию, — объяснял Джонни терпеливо. — Его сфотографировали вместе с дрессировщиками, когда его второй раз арестовали. А теперь они взяли эту фотографию и вывесили с объявлением о розыске.

— Да кто «они»?

— Правительство штата, Главное полицейское управление Махараштры, Управление пограничной службы и Департамент природоохранной политики.

— Боже всемогущий! Что же такое он наделал? Убил кого-нибудь?

— Нет, не убил. Произошла такая история. Природоохранный департамент завел новую политику, чтобы защищать танцующих медведей от жестокости. Они же не знают, что дрессировщики Кано так любят его — как их большого брата — и никогда не обидят, и что он тоже любит их. Политика есть политика. Эти природоохранные деятели поймали Кано и посадили в звериную тюрьму. И он ужасно плакал по своим синим дрессировщикам. А синие дрессировщики были снаружи тюрьмы и тоже плакали по нему. И два охранника из этой природоохранной политики очень расстроились из-за этого плача. Они пошли и стали бить синих дрессировщиков дубинками. Они здорово всыпали им. А Кано увидел, что его дрессировщиков бьют, и потерял все свое самообладание. Он сломал решетку и совершил побег из тюрьмы. А когда синие дрессировщики это увидели, это придало им сил, они побили этих природоохранных типов и убежали вместе с Кано. Теперь они прячутся в нашем джхопадпатти, как раз в том доме, где ты жил. И надо как-то вывезти их из города, чтобы их не поймали. Наша проблема — перевезти Кано из джхопадпатти в Нариман-пойнт. Там стоит грузовик, и водитель согласился увезти Кано и его дрессировщиков.

— М-да, задачка не из легких, — пробормотал я. — Если всюду развесили объявления об их розыске… Черт!

— Ты поможешь нам, Лин? Нам жалко этого медведя. Любовь — это очень особенная вещь. Раз у этих двух людей такая большая любовь — пусть даже к медведю, — то ее надо поддержать, правда?

— Так-то оно так…

— Ну так что? Ты поможешь?

— Ну разумеется, я буду рад помочь, если смогу. А ты, в свою очередь, не сделаешь одну вещь для меня?

— Конечно, Лин. Все, что хочешь.

— Достань, если получится, одно из этих объявлений о розыске с фотографией медведя и дрессировщиков, ладно? Я хотел бы сохранить его на память.

— На память?

— Да. Это долго объяснять… Не надо искать специально, просто, если увидишь, возьми для меня, ладно? У вас есть какие-нибудь идеи насчет спасения их?

Мы остановились возле трущоб. Закат погас, на побледневшем небе появились первые звездочки. Вопящие и бесчинствующие ватаги ребятишек стали разбредаться по своим хижинам, где дымыли в остывающем воздухе плитки, на которых готовили ужин.

— Нам пришла в голову идея, — говорил Джонни, пока мы быстро шли знакомыми закоулками, обмениваясь приветствиями со встречными, — что надо переодеть медведя в кого-нибудь другого, чтобы его не узнали.

— Не знаю… — протянул я с сомнением. — Он ведь очень большой, насколько я помню.

— Сначала мы надели на него шляпу и пиджак и прицепили к нему даже зонтик, чтобы он был похож на парня, работающего в конторе.

— Ну и как, был он похож на такого парня?

— Да не очень, — ответил Джонни совершенно серьезно. — Он был похож на медведя, на которого надели пиджак.

— Иди ты.

— Правда-правда. Так что теперь мы думаем надеть на него такую большую магометанскую одежду — ну, знаешь, какую носят в Афганистане. Она закрывает все туловище, и в ней только несколько дырок, чтобы высунуть голову, смотреть и дышать.

— Бурка?

— Вот-вот. Ребята пошли на Мохаммед Али-роуд, чтобы купить самую большую бурку, какая там есть. Они должны были уже… Ага! Они вернулись. Теперь мы можем примерить бурку на медведя и посмотреть, что получится.