Иоанн увидел, как Эйсебий постучал командиру расчета по шлему. Увидел, как шевельнулись его губы, но слов не услышал.

Мгновение спустя из пушки вылетело облако дыма. Канистра прошла по длине галеры как коса.

Иоанн Родосский ни в коем случае не был чувствительным человеком, но и он не смог не дернуться от чистой жестокости, с которой содержимое канистры нанесло увечья экипажу галеры. Ведь это был выстрел с близкого расстояния в большую группу людей, сидящих рядом друг с другом на веслах, близко друг к другу…

Он содрогнулся. Увидел, как Эйсебий бросился к следующей пушке. Пушка целится. Потом Эйсебий стучит командиру расчета по шлему.

Снова грохот. Еще одна канистра выпущена по галере. Кровь везде.

Эйсебий бежит дальше. Прицелились. Огонь.

Теперь это было просто убийство. Чистая бойня.

Эйсебий бежит дальше.

Иоанн перегнулся через палубные ограждения и закричал:

— Достаточно, Эйсебий! Достаточно!

Артиллерийских техник, уже готовый отдать приказ следующему расчету, посмотрел наверх. Прищурил близорукие глаза.

— Достаточно! — закричал Иоанн.

Эйсебий медленно выпрямился. Медленно подошел к палубному ограждению и перегнулся. Посмотрел на нос галеры, который теперь мягко бился о бок «Феодоры». И впервые изучил свою работу.

При других обстоятельствах, в другое время сирийские расчеты — в основном грубые деревенские парни — посмеялись бы над ним. Поиздевались, хмыкнули при виде командующего Эйсебия, которого выворачивало в море.

Но только не в этот день. Нет, не в этот. Вместо этого сирийские расчеты и их жены медленно собрались вокруг него, мужчины неловко хлопали его по плечу, когда его тошнило. А затем, когда он выпрямился, полная сирийская женщина прижала рыдающего молодого человека к себе, тепло обняла, не обращая внимания на слезы, которые смачивали ее простое крестьянское платье.

Наверху, на следующей палубе, Иоанн вздохнул.

— Добро пожаловать в клуб, парень. Клуб убийц. — Он поднял голову и осмотрел море.

Победа. Полная. Четыре галеры и их экипажи уничтожены. Три разбиты. Единственная неповрежденная галера несется прочь. Он посмотрел на флагманский корабль Антонины.

— Она твоя, девочка. Александрия твоя. Бери ее.

Антонина изучала ситуацию с борта флагманского корабля. Вначале она с удовлетворением наблюдала за разбитым флотом врага. Изучала дико скандирующую толпу на насыпной дороге с таким же удовлетворением.

Затем, когда все удовлетворение ушло, она стала изучать сам город.

За гаванью она видела возвышающийся вдали над жилыми домами и складами высоченный столб, воздвигнутый в честь Помпея. И неподалеку церковь Святого Михаила. Когда-то это здание называлось храмом Цезаря. Два огромных обелиска все еще возвышались перед ним. Но грандиозное языческое строение, с известной окантовкой из серебряных и золотых картин и статуй, теперь было передано поклоняющимся Христу.

И конечно властям — официальным представителям Христа. Патриарх Александрии жил там, как и другие патриархи на протяжении двух тысяч лет. Сто лет спустя после того, как они там обосновались, на улице перед храмом великолепная учительница философии, женщина по имени Гипатия, была раздета догола и забита до смерти толпой религиозных фанатиков.

— Черт с ней, с Александрией, — прошипела Антонина.

Сурат.

Осень 531 года н.э.

К концу первого часа Куджуло жаловался:

— Ну и грязь! Я с радостью вспоминаю дворец Венандакатры. Сухо. Чисто.

Шедший впереди него Кунгас фыркнул. Они пробирались сквозь густой, пропитанный влагой лес.

— Мы там провели шесть месяцев. Насколько я помню, ты начал жаловаться в первый день. Слишком скучно, говорил. Тоска. И ты не прекращал жаловаться, пока нас не выгнали из дворца, чтобы освободить место для новых стражников императрицы.

Еще один кушан, прокладывающий путь рядом, тоже фыркнул.

— Затем он стал жаловаться на новые казармы. Слишком мало места, говорил. Слишком сильно дует.

Куджуло улыбнулся.

— Я просто более разборчив, чем вы, крестьяне, и в этом все дело. Живете, как скот. Прожевываете свою жизнь, отгоняете мух хвостами. И…

Он замолчал, выругался, когда ему самому пришлось отогнать муху.

Кунгас увидел, как небольшая группа проводников остановилась у развилки.

Три молодых представителя народности маратхи, лесоруба, быстро совещались. Затем один повернул назад навстречу колонне кушанских солдат.

На Кунгаса, наблюдавшего за ним, молодой лесоруб произвел должное впечатление. Он легко и уверенно пробирался через густые заросли. Тропинки как таковой не было. Путь вихлял, как змея. Земля пропиталась влагой после нескольких недель сильных дождей. Кушанам было трудно из-за тяжелых доспехов и оружия, которое они несли с собой.

Добравшись до Кунгаса, лесоруб показал на тропу, по которой только что пришел к ним.

— Вот там. За той полосой деревьев начинается возвышенность, которая ведет к крепости. Можете идти или направо, или налево. Тропинок тут нет.

Он замолчал, глядя на солдата странного вида. Было очевидно: лесоруб сильно побаивается Кунгаса.

Частично страх объяснялся внешностью Кунгаса. Рыбаки и лесорубы маратхи, обитающие в густом лесу вдоль побережья, были по большей части изолированы от остальной Индии. Они совсем не знали кушанов, которые перетягивали волосы в хвосты, имели приплюснутые носы и грубые черты лица, свойственные степным жителям.

Но больше всего молодой человек боялся, исходя из рациональных соображений. У лесоруба имелись основания опасаться. Бедняки Индии — и бедняки в большинстве стран — имеют долгую память об обычном отношении солдат к таким, как они.

Лесорубы согласились проводить кушанов к крепости только по двум причинам.

Во-первых, деньги. Много денег. Богатство по их представлениям.

Во-вторых, магическое имя принцессы Шакунталы. Известие дошло даже сюда, в отдаленный прибрежный лес.

Андхра все еще жива. Династия Сатаваханы выжила.

Для лесоруба Андхра была чем-то туманным, даже полумистическим. Семья Сатаваханы — скорее именем из легенды, чем реальной жизни. Как и большинство бедняков Индии, лесоруб не считал политику частью своего ежедневного существования. Конечно, не императорскую политику.

Тем не менее…

Новые правители из малва были зверьми. Жестокими, жадными и ненасытными. И все это знали.

На самом деле у самого лесоруба опыта встреч с малва не имелось. Малва были заняты покорением Декана и не побеспокоились послать силы на побережье, за исключением завоевания порта Сурат. Идущие вдоль побережья леса, изолированные Западными Гатами, не представляли собого интереса для малва.

Но проживающие вдоль побережья люди относились к народности маратхи и поэтому слухи распространились. Рассказы о жестокостях малва. Рассказы о жадности малва и грабежах. И со временем становились легендарными рассказы о мягких и добрых правителях из династии Сатаваханы.

На самом деле лесоруб — и даже самый старший прадедушка из их деревни — лично не помнили методы правления династии Сатаваханы. Сатаваханы оставляли бедняков с побережья в покое и ими не интересовались. И именно таких правителей любили рыбаки и лесорубы. Находящихся далеко и забывчивых. О них слышали, но никогда не видели.

Поэтому после долгих колебаний и споров молодые лесорубы согласились проводить Кунгаса и его людей к крепости. Они не стали спрашивать, зачем Кунгас ищет это страшное место.

Их работа была сделана. Теперь лесоруб с опаской ждал. Ему заплатят то, что еще причиталось, или…

Кунгас был крепким орешком и жестким человеком. Твердым, как камень, во многом. Но он ни в коей мере не был жестоким. Поэтому у него даже мысли не возникло обмануть лесоруба или играть на его страхах. Он просто опустил руку в кошель и извлек три небольшие монетки.

На лице лесоруба появилась широкая улыбка. Он повернулся и махнул друзьям, показывая им деньги.