На рассвете Дмитрий Хвощ увидел в своей садовой беседке незнакомого человека в крестьянской одежде, крепко спавшего, подложив под голову мешок. Скрипач только что вернулся домой с позеленевшим от водки лицом. Пошатываясь, он подошел к спавшему и потянул его за лапти.

— Эй, любезный! Ты что, с неба свалился? Откуда тебя бог послал?

Крестьянин спал, как убитый. Хвощ посмотрел на него осоловелыми глазами, присел рядом, вынул из футляра скрипку и заиграл. Крестьянин поднял голову. Несколько минут он молча слушал скрипача, лотом ударил его по плечу.

— Брось, Митька, надоело.

Хвощ встал. Покачиваясь, он смотрел на Щорса, но не узнавал его. Щорс отрастил бороду, и теперь на вид ему можно было дать лет тридцать.

— Что, не узнаешь? — спросил он, усмехнувшись. — Посмотри в глаза.

Глаза Щорса можно было узнать из тысячи.

— Колька-атаман! — радостно закричал Хвощ. Он распахнул для объятий руки и бросился к другу, но Щорс резко оттолкнул его.

— Пьянствуешь, гад? Уйди с моих глаз. Видеть тебя тошно…

Хвощ пожал плечами и отошел в сторону.

— Слушай, гад, — сказал Щорс, подойдя к нему, — за тобой немцы следить не станут. Потому только я и пришел к тебе. Понял?

Хвощ утвердительно кивнул головой.

— А сейчас — шагом марш! Позови сюда Казимира и Ваню. Но смотри, если немцы узнают, что я здесь, — убью!

Хвощ ушел, ничего не ответив, но через полчаса в беседке сидели Казимир Табельчук и Иван Кваско. Они прежде всего спросили:

— Слыхать, ты у Ленина был, Николай?

— Да, я был у Ленина. Владимир Ильич следит за каждым нашим шагом. Он вызвал нас для доклада и дал установки. «Скоро вернется из Царицына товарищ Сталин, — сказал Ленин, — мы договорились, он вам поможет». Ленин велел передать, что надеется на украинцев… Начинается подготовка общего восстания. Повстанческие отряды уже сводятся в полки. Есть приказ Всеукраинского ревкома. Вся работа проводится в нейтральной зоне. Туда собираются все силы. Оружия достаточно. Соседний полк формирует Боженко, в Серединой Буде. Туда недавно прорвались таращанские отряды Правобережья. Черниговцы пусть пробираются ко мне. Передайте всем хлопцам…

Лесными тропами, ярами и болотами, обходя немецкие и гетманские патрули, повстанцы пробирались к границе нейтральной зоны, отделявшей оккупированную Украину от Советской России.

Перейдя границу, они спрашивали:

— Где Щорс?

Местные крестьяне им отвечали:

— Щорс в Унече.

На станции Унеча повстанцы являлись в штаб 1-го Украинского полка. Здесь их прежде всего спрашивали:

— Прописан у немцев и гайдамаков?

Большинство отвечало утвердительно и показывало плечи и спины, исполосованные шомполами и плетьми карательных отрядов. Многие рассказывали о том, что их дома сожжены, а семьи вырезаны. Но и этих людей принимали в полк после тщательного знакомства с ними, после обстоятельных расспросов.

В вербовочном отделе добровольцев нередко встречал человек среднего роста, с черной маленькой бородкой, с бледным, резко очерченным, худым лицом. Многие принимали его вначале за какого-нибудь гражданского комиссара, случайно заглянувшего в штаб. Иногда он подзывал к себе молодого добровольца и говорил шепотом:

— Не хотите ли устроиться на работу?

Пренебрежительно смерив взглядом «гражданского комиссара», парень обыкновенно отвечал ему грубо:

— Не хочу! Я пришел сюда бить немцев и гайдамаков.

Человек с черной бородкой не смущался:

— Вы думаете, что вам тут новое обмундирование дадут? Ничего подобного. Могу заверить вас. Даже хлеб и махорка не всегда будут. А в бой пойдете — несколько патронов на человека.

— Ничего, мне хватит. Я стрелок подходящий, много патронов не изведу.

— Это, конечно, хорошо, но немцы и гайдамаки тоже неплохо стреляют. Потом надо вас предупредить, что здесь, в полку, очень жесткая дисциплина. За отступление без приказания командира — расстрел, как за измену.

— Ну, этого я не боюсь.

— Да что вам, жить надоело? Человек вы еще молодой! Поступайте лучше на работу. Я могу вас сейчас же устроить. Хороший паек и все прочее…

В конце концов это обычно взрывало парня:

— Что вам от меня надо? Я пришел в полк. На Украине немцы, а вы мне какой-то паек предлагаете.

Тогда человек с бородкой отходил от парня и говорил уже совсем другим голосом:

— Хорош будет. Направьте его к Зубову.

Не понимая, в чем дело, парень кричал:

— Не пойду я ни к какому Зубову! Сказано: я пришел в полк, к Щорсу.

Ему объясняли, что Щорс направляет его во 2-й батальон, которым командует Зубов.

Парень замолкал и смотрел на человека с черной бородкой, не веря глазам своим: он представлял себе Щорса сказочным богатырем, увешанным всеми видами оружия.

Приходили в Унечу повстанцы и целыми отрядами, со своим оружием и знаменами. Одним из первых прибыл отряд бывшего народного учителя Тысленко. После трехдневного перехода отряд остановился против штаба полка.

Выстроенные в четыре ряда, запыленные повстанцы ожидали Щорса. Он вышел на крыльцо в фуражке с красноармейской звездой, которой еще никто из них не видел. Прежде чем поздороваться, Щорс внимательно осмотрел ряды. Одеты повстанцы были кто во что горазд. Украинские свитки вперемежку с солдатскими шинелями, посконные рубахи — с франтоватыми френчами, кожаные сапоги — с лаптями. У одних были солдатские подсумки, а других опоясывали охотничьи патронташи. Но почти у всех висели у пояса на веревочках ручные гранаты.

Тысленко громовым басом подал команду: «Смирно!», подошел к Щорсу и отрапортовал:

— По приказу Ревкома прибыл в ваше распоряжение. В отряде сто пятьдесят семь человек. По дороге присоединилось двадцать добровольцев.

Щорс сошел с крыльца.

— Здравствуйте, товарищи! Я командир полка. Моя фамилия — Щорс.

Правофланговым стоял семидесятилетний крестьянин Прокопенко — седобородый, с негнущейся спиной великан, обутый в лапти.

— Почему, дед, воюешь против немцев и гайдамаков? — спросил Щорс.

— Сына и дочку замучили. Насмерть шомполами запороли, ироды.

— Крепко решил воевать за советскую власть?

— Коли пришел до тебя в полк, значит — крепко. Вот и внука с собой захватил.

Рядом стоял паренек, на вид лет шестнадцати, такой же великан, как дед, и тоже обутый в лапти.

— Кто кого захватил, это еще сумнительное дело, — сказал он, поправляя заткнутый за пояс штык. Винтовки у него не было.

— А тебе, молодой человек, не рано ли еще воевать? — спросил Щорс.

Он смотрел на паренька, подняв голову.

— Зачем рано? В самый раз. Я не маленький.

Щорс засмеялся.

— Да, это я вижу, рост у тебя выдающийся, а лет, думаю, мало.

— Зачем мало? Осьмнадцать!

— Не врешь?

— Ей-богу, — сказал парень и перекрестился.

Его подняли насмех.

— Парень аж до неба, а дурень як не треба, — крикнул кто-то.

Дед обиделся.

— Чего гогочете? Мы хрещеные хрестьяне.

Щорс спросил у внука:

— В бога веришь?

— Да не слухайте его! Не верю. Ей-богу же, не верю.

И парень опять перекрестился.

— Чего же ты крестишься? — спросил Щорс.

— Да это я с испугу.

— А где твоя винтовка?

— Не дают. Штык вот насилу выпросил.

— Штыком и воюешь?

— Я сам не воюю, я деду помогаю. Патроны ему в обойму закладываю. Мало ли тут делов есть?

— Дома не на кого оставить. Пущай тут приучается у тебя, — сказал дед.

— Пускай, — согласился Щорс.

Обходя повстанцев, он разговаривал со многими. Один пожилой, судя по одежде, фабричный рабочий почему-то особенно заинтересовал его.

— Детей много?

— Трое.

— Долго работал на фабрикантов?

— Сызмальства.

— С крестьянством связан? Землю, лошадь имел?

— Нет, с этой дрянью не возился. Я фабричный человек.

Щорс пристально посмотрел ему в глаза и, ничего не сказав, прошел дальше.