С. Сельдерей…

М. Да, я терпеть не могу, когда продукты пропадают впустую.

С. Образы в моем сознании… Извините, но ничего не могу поделать. Вы были так серьезны 10 минут назад, и теперь это дело с…

(Пауза.)

М. Я просил вас контролировать себя. Что думает моя очаровательная стенографистка? Гертруда… пожалуйста, сделайте попытку взять себя в руки.

С. Выбросьте это из протокола.

М. Конечно, когда подозреваемый находил свою жену за чтением романа, в то время как он думал, что наша маленькая театральная группа делает из нее кошачьи консервы, он был ужасно обрадован.

С. Я… это звучит как Зигфельд Фоллес.

М. Что это такое?

С. Водевиль. Фарс, балаган. Боже мой, там у вас регулярно был цирк…

М. О нет! Это шутка. Хотел вас рассмешить, и, признаюсь, я тоже нахожу это забавным. Поправьте меня, и мы будем очень серьезны по всем вопросам. Шутка все упрощает. Если вы можете немного посмеяться – вы мгновенно приходите в себя. Гитлер любил водевили. Любил ходить в театр и смотреть на танцоров и комедиантов. У меня было когда-то чувство юмора, но я как-то растерял его.

С. Я так не думаю.

М. Как великодушно с вашей стороны приписывать мне человеческие чувства.

С. Теперь давайте со всей серьезностью, генерал. Я умоляю вас, не рассказывайте о ваших встречах с людьми адмирала. Я не нахожу эти встречи смешными. Мне совсем не смешно. Вы поставите проект под угрозу, если не можете быть абсолютно серьезным.

М. Вы полагаете, что у нас не могло быть ситуации, когда некто в окровавленном белом халате врывается в комнату и размахивает бараньей ногой?

С. Пожалуйста…

М. Знаете, однажды вы начинаете смеяться и не можете остановиться. И сейчас ваша очаровательная юная леди тоже смеется. Налейте еще кофе и позвольте нам перейти к более существенным вопросам, таким, как радиосети, о которых вы хотели узнать. И блокирование системы телетайпа. Считайте все предыдущее комической интерлюдией и разрешите продолжить, поверьте я больше никогда не произнесу слово «сельдерей» в вашем присутствии.

Наиглавнейшая задача сталинского НКВД – уничтожение врагов в СССР и за границей.

С. Странно. Но когда его бывшие соратники оказывались здесь – они начинали пользоваться другими именами.

М. Не только. Они меняли свои имена и из политических соображений. К примеру, Троцкий был в действительности Бронштейн, Ленин был Ульянов, а Сталин известен как Джугашвили. Но большинство из тех, кто менял фамилии, были евреями, которые хотели казаться более русскими. Это делалось ими для запутывания следов. У меня было несколько способных людей из советской разведки, они должны были предоставить нам списки со всеми именами каждого советского бонзы, и я провел много времени, выясняя их имена и пытаясь вникнуть в их игру.

С. У нас повторялось все то же самое. Как часто менялись имена?

М. Внутри самой России не часто. Для зарубежных разведывательных операций так часто, как им нравилось. К примеру, если ты мог выявить Ярославского как урожденного Губельмана или Александра Орлова как некогда носившего имя Лев, а фамилию Фельдбин, ты положил хорошее начало для решения проблемы.

С. Паш сталкивался с этой проблемой, когда он работал над Манхэттенским проектом в качестве шефа безопасности. Немецкие перебежчики всегда использовали реальные имена, но русские почти всегда имели фиктивные. Они утверждали, что это делалось для того, чтобы избежать преследования советскими агентами в Штатах, но Паш чувствовал, что большинство перебежчиков были советскими агентами. Когда я работал на Нюрнбергском процессе, я имел дело с несколькими русскими, все они знали точно, где люди НКВД, а я никогда не знал… Вы случайно не помните фамилию Зайцев?

М. О, очень хорошо помню. Один из главных помощников Берии. Только его имя не Зайцев, а Леонид Федорович Райхман. У вас были с ним дела? Профессиональный убийца наихудшего сорта. Он был замешан вместе с Эйтингоном в убийстве Троцкого в Мехико. По непосредственному приказу Сталина он истребил польских офицеров в Катыни.

С. О боже! Я однажды с ним обедал!..

М. Вы сегодня тоже со мной обедаете. И как он вам понравился?

С. Отвратительный, вульгарный человек, он был женат на балерине…

М. Лепешинская. Трудно произносится. Русские фамилии всегда звучат, как будто вы хотите выплюнуть изо рта крапиву.

С. Я думаю, вы правы по поводу нее. Я не помню имя.

М. Райхман… Что он делал в Нюрнберге?

С. Работал под руководством Руденко. Он представил многие документы, фигурировавшие на процессе. Боюсь, там были и поддельные.

М. Советы любят подделывать документы. Они делали это на больших публичных процессах и продолжали делать долгие годы. Ваши люди знали это?

С. Конечно, но не задавали вопросов.

М. И как много людей вы повесили с помощью подделок партайгеноссе Райхмана?

С. Представленные Советами доказательства были всегда сильнее, и я допустил, чтобы их всех казнили.

М. И это никогда не беспокоило вашу совесть? Ведь вы убили людей, используя поддельные доказательства. В таком случае, вы были сообщником Сталина.

С. Это была государственная политика в то время, и я не мог ничего изменить. Но роль Райхмана нисколько меня не удивила.

М. Он стоял за попыткой убийства посла фон Папена в Анкаре. Сталин хотел, чтобы турки были либо нейтральными, либо на его стороне, и решил, что фон Папена надо убрать. Это шло от Сталина к Берии, от Берии – к его сотрудникам.

С. Райхман тоже еврей?

М. Многие люди НКВД и тюремные должностные лица были евреями. Политические убийцы Троцкого и киллеры из НКВД в Катыни – тоже. Инцидент с фон Папеном был довольно занятным. Киллеры предполагали застрелить посла на публике – для большего эффекта, а потом бросить дымовую бомбу и исчезнуть в облаке. К сожалению, главарь бросил бомбу вначале, и его тут же разорвало на мелкие кусочки. Второй, весь заляпанный мозгами, был так потрясен, что забыл выстрелить и тут же был схвачен. Это была не просто дымовая бомба, как вы понимаете. Такая преданность народу! Сталин, конечно, стремился устроить большой шум, но не хотел брать на себя вину за убийство, поэтому изначально приказал взорвать самих убийц после того, как они прикончат посла. Но разрешите вернуться к Нюрнбергу. Ненадолго. Во-первых, так называемый процесс был незаконным, по крайней мере с точки зрения вашей юридической системы.

Это было так называемое наказание post factum. Даже ваше правительство признает, что нельзя судить кого-то за что-то, что не является незаконным. Теперь возьмем Штрайхер, к примеру. Я признаю, что он – неприятная личность. Я бы назвал его человеком ужасающего характера, но он не военный преступник, будь то даже плод чьего-либо воображения. Причины, по которым вы пытали его, а позднее повесили – ведь все это только из-за его журнала. Все знают, что Штрайхер был страшным антисемитом, но если бы это было тяжким преступлением, половина политиков в вашей стране, Южной Америке и где угодно качалась бы на фонарных столбах.

С. Генерал, я не думаю, что мы должны обсуждать то, что прошло.

М. Но все, о чем вы спрашивали меня, связано с прошлым.

С. Я уверен, что вы прекрасно понимаете, что я имею в виду.

М. Конечно. Но и вы знаете, что я имею в виду. У вас был ланч с этой гиеной? Вы знаете, он лично руководил массовыми убийствами в Катыни.

С. Нет.

М. Вы бы по-прежнему сели с ним за стол, если бы было нужно? Я знаю, что вы не поляк, но я думаю, вы могли бы почувствовать запах крови. От него…

С. Там было много других людей. Это был официальный обед, не частная встреча.