– А почему и математика, и философия?

Она пожала плечами, и сложного покроя рукава зашуршали от этого движения.

– А почему бы и нет? Математика и естественные науки только недавно отделились от философии. С развитием науки разделение становилось неизбежным, хотя я не могу отделаться от мысли, что узкая специализация станет губительной.

– Как так? – неожиданно заинтересовался Думитру, увлеченный ее энтузиазмом.

– Начнем с того, что числа воспитывают логику и рациональное мышление. Если математика окончательно отделится от гуманитарных наук, я предвижу медленное сползание к нелогичности и абсурдности, невозможной при логическом мышлении. – Алси говорила с таким напором, что нельзя было не увлечься темой. Думитру скептически поднял бровь.

– А что случится с математикой без философии?

– Она изживет себя и станет никому не интересной, – кратко ответила Алсиона.

– А твои гиперкомплексные числа кому-нибудь интересны? – не удержался Думитру.

Она одарила его божественной улыбкой.

– Конечно. Я уверена, что настанет время и они понадобятся. Только пока никто не знает для чего.

Алси, казалось, успокаивалась, когда он бросал ей вызов, словно оказывалась в родной стихии. Это было странно, восхитительно и приятно возбуждало. Оживленность делала Алси крайне привлекательной, сама она этого не осознавала, и у Думитру возникло чувство, будто он подглядывает в замочную скважину. Для пробы он сменил тему, чтобы увидеть, какую это вызовет реакцию.

– Похоже, ты не слишком веришь в человеческую натуру, если придаешь такое значение тренировке ума.

– Невежество, бедность и глупость большинства людей мало вдохновляют, – ответила она. Ее раздражение было скорее направлено на неупомянутых родителей, чем на него. Искорки в ее глазах противоречили словам, Алси будто светилась изнутри. – Жизнь большинства определяют суеверия, привычки и эмоции. Так что логическое мышление надо всячески культивировать и тренировать.

Думитру медленно улыбнулся:

– Думаю, у некоторых философов ты не слишком популярна.

Алсиона удивленно посмотрела на него, потом взвизгнула от смеха, действительно взвизгнула – звонко, совсем по-девичьи.

– У меня есть противники, – призналась она, – но есть и горячие сторонники.

Думитру откинулся на спинку кресла.

– Я могу это понять. Ты женщина твердых взглядов. А твердые взгляды часто вызывают столь же серьезные отклики.

– Вот именно. – Алси так улыбнулась в ответ, что ему захотелось тут же ее поцеловать.

Покончив с супом, они занялись жарким, и Думитру прервал разговор. Он притворно сосредоточился на еде, но перед его внутренним взором мелькали живые картины прошлой ночи, влекущие к ночи предстоящей. Какую удивительную, необыкновенную женщину нашел он себе в жены: она оживлялась, занимаясь неженскими делами, и становилась совершенно очаровательной, обсуждая темы, обычно далекие от женского кругозора. Его отец наказал бы такую невестку как непокорную дочь, отобрал бы все ее книги и приказал занять ум более подходящими темами. Его дед, который не выносил людей, не разделявших его взглядов и смевших высказывать сомнения, был бы груб с ней. Но Думитру в этом отношении не походил ни на деда, ни на отца, он мысленно перенес Алсиону из замкнутого царства общепринятой женственности в совершенно иной мир.

Отбросив эти мысли, он нарушил молчание:

– Спустимся на грешную землю. Как тебе понравился первый день в качестве графини?

– Должна признаться, я так труслива, что не отважилась высунуть нос из этих комнат, – немного смутилась Алси.

Думитру не мог удержаться от усмешки:

– И это говорит женщина, которая воюет с седовласыми философами? Фи, женушка!

Как он и предполагал, Алсиона улыбнулась:

– Но я знаю язык философов, с которыми спорю. И гораздо свободнее чувствую себя в эзотерических дебатах, чем в руководстве домашним хозяйством. А здесь я пока чувствую себя как римский наместник, которого накануне падения империи сослали в отдаленную провинцию, и очень не уверена, что меня с радостью примут.

– Я не думал загружать тебя заботой о хозяйстве, иначе распорядился бы на этот счет, – признался Думитру. – Конечно, устно. Я не слишком привык записывать подобные дела.

– Я не намеревалась осмелиться… – вдруг встревожилась Алси.

Он мягко перебил ее, не позволив мучиться угрызениями совести:

– Это совсем не дерзость. Ведь что делает жена? Ведет дом мужа. Это моя неразумность не позволила тебе занять подобающее место. Завтра я пришлю к тебе священника. Хоть его немецкий и оставляет желать лучшего, он прекрасно говорит по-гречески и станет твоим переводчиком, если тебе понадобится поговорить со слугами.

– Конечно, – ответила Алси, но, судя по голосу, эта перспектива ее не слишком обрадовала.

– Какие-то проблемы? – спросил Думитру.

– Что? Нет, разумеется, нет, – быстро сказала она. – Я высоко ценю чистые комнаты и хорошую еду. – Она замолкла, но что-то недосказанное витало в воздухе.

Господи помилуй, у этой женщины есть тайна, подумал Думитру. Ее лицо могло быть непроницаемым, но когда Алси собиралась заговорить, оно тут же выдавало ее. Думитру не мог себе представить, как Алсиона сможет примириться с его вторым занятием, его главным ремеслом, где основой всему ложь, секреты и тщательно завуалированная полуправда.

– Так в чем дело? – громко напомнил он.

Алси долго молчала, словно пытаясь решить, стоит ли отвечать. Наконец она сказала:

– Честно говоря, меня мало заботит, как убирают мою комнату и готовят еду. Если ты хочешь, чтобы я присматривала за хозяйством, я стану этим заниматься. Я знаю, как это делается. Считается, что девочек воспитывают именно для этого. Но если дела будут спокойно идти без моего участия, я предпочту не вмешиваться. Мне бы хотелось, чтобы, насколько это возможно, все шло с минимальными усилиями с моей стороны.

– Особенно потому, что формулы гораздо увлекательнее, – усмехнулся Думитру.

Алсиона застенчиво улыбнулась в ответ, неуверенная в его одобрении.

– Совершенно верно, – согласилась она.

– Что ж, тогда не вижу, зачем тебе взваливать на себя эти обязанности, – сказал он. – Старая Стана Букатару – опытная экономка, а с тем, что не в ее власти, прекрасно справится мой управляющий Петро Волынроский. Однако отказ от хозяйственных забот языковые проблемы не решит.

– Конечно, – с готовностью согласилась Алси. – Я горю желанием выучить местный язык, румынский или как он называется…

– Валашский, – поправил Думитру. – У меня есть способности к языкам, но я плохой учитель, а вот наш священник отец Алексий – прекрасный педагог. Пока я не уехал во Францию, он был моим наставником.

– Буду рада заниматься с ним, – с искренним воодушевлением сказала Алси. – У него очень доброе лицо.

Думитру фыркнул от смеха.

– Он похож на старого медведя.

– Ну уж нет, – возразила Алси. – У него такие добрые глаза.

– Я слишком хорошо помню его розги, наверное, поэтому он меня немного пугает, – с насмешливой доверительностью полушепотом произнес Думитру.

– Наверняка ты их заслуживал, – чопорным тоном произнесла Алси, но ее глаза озорно поблескивали.

– Коли уж на то пошло, он никогда не наказывал меня за то, за что не выпорол бы отец, – признался Думитру, откинувшись на спинку кресла. – Но это не прибавляет мне желания навестить его комнату, где он обычно вершил наказание. Значит, договорились? – спросил он, возвращаясь к главному вопросу.

– Да, – ответила Алси. Замявшись, она съела несколько кусочков с такой аккуратностью, что Думитру понял, как она тщательно подбирает слова. – У меня есть кое-какие идеи относительно нашего жилища, которые я хотела бы обсудить с тобой. Если ты, конечно, не против.

– Конечно, нет, – сказал он, хоть и подозревал, что станет возражать.

– Я бы хотела написать своему агенту в Женеву и заказать… мебель по своему вкусу в свою комнату, Я хочу сказать, что потрачу личную часть приданого, чтобы переделать свою спальню, если ты не слишком привязан к ней.