Впервые за все это приключение Думитру серьезно думал о смерти. Он был не из тех, кто задумывается о том, что человек смертен, но, внезапно взглянув ей в лицо, был потрясен и впервые в жизни действительно испугался.

Алси казалась полным контрастом его состоянию и выглядела удивительно посвежевшей. Ее движения вновь стали бодрыми и энергичными, лицо светилось уверенным оптимизмом. Чистая и хорошо одетая, она выглядела леди до кончиков ногтей. И даже освоилась с верховой ездой, во всяком случае, в тот день она без страха смотрела на лошадь.

Неужели новый гардероб и служанка так подняли ей настроение, несмотря на зловещую цель их поездки? Думитру мог бы отнести это на счет женских капризов, но только не по отношению к Алси. Она верит, что им удастся избежать проблем с султаном гак же легко, как с гайдуками, деревенским князьком, повстанцами и, наконец, с князем Обреновичем? Не может быть, она не так глупа. Думитру решил на следующем привале спросить ее об этом.

Пленникам позволили спешиться и перекусить, а лошадей отпустили пастись. Алси приказала служанке расстелить одеяло и, усевшись, с довольным видом жевала сыр. Думитру взял провизию, которую дал ему интендант, и без приглашения уселся рядом с Алси.

– Ты удивительно бодрая, – заметил он.

– Я вымылась, отдохнула, а до того, как мы прибудем в Стамбул, многое может случиться. – Ее улыбка была нервной, нерешительной. – И если нам предстоит нечто ужасное, я не стану неделями напрасно думать об этом.

Несмотря на плачевное положение, Думитру расхохотался.

– Ты думаешь?

– Конечно. А ты разве нет? – спросила Алси.

Несмотря на показное веселье, в ее глазах отражался страх, жуткий и всепоглощающий. Решение князя было для Алси, как и для Думитру, настоящим шоком, но такой реакции он от своей жены не ожидал: она делала хорошую мину при плохой игре, хоть и на грани истерики. «Ох, Алси!» – подумал Думитру. Ему хотелось поцеловать ее с таким жаром, которого он не испытывал с ночи, проведенной в гостинице. Но он лишь сказал:

– Я больше занят планом побега.

Но это была лишь часть правды. Его ночные кошмары были полны подробностями жестокости турок, о которой Алси знать незачем.

– М-м… – протянула она с невеселой улыбкой. Несмотря на показной оптимизм Алси, Думитру видел, что не убедил ее. – Расскажешь мне, если найдешь способ?

– Конечно, – заверил он. – Я и не думаю бежать без тебя.

Алси взглянула на него, приклеенная улыбка так быстро исчезла с ее лица, что у Думитру сердце заныло.

– Несмотря на то, что я всячески старалась от тебя избавиться?

– Только не у князя Обреновича, – возразил Думитру. Он понимал, что Алси вот-вот потеряет присутствие духа и спор – лучший способ заставить ее собраться. Как он и рассчитывал, она нахмурилась:

– Я не это имела в виду, ты же знаешь.

Думитру покачал головой:

– Алси, с самого начала этого нелепого фарса моей целью было, чтобы ты вернулась в Северинор вместе со мной. С чего бы мне теперь передумать?

– Потому что теперь твоя жизнь в опасности. – Взгляд ее зеленых глаз был серьезен.

– Я не меняю своих решений, Алси, – мрачно сказал он. – Даже при таких условиях.

– И я тоже. – Она печально улыбнулась. – Хотя все больше и больше хочу… – Алси не договорила и на несколько минут замолчала. Они молча ели, потом она вдруг спросила: – На скольких языках ты говоришь?

Думитру заморгал от неожиданности, но позволил ей сменить тему. Все, что угодно, лишь бы отвлечься от печальных размышлений об их судьбе.

– В этом регионе вся знать дома говорит по-немецки, и я, можно сказать, впитал этот язык с молоком матери. В моей семье также говорили и по-гречески, поскольку моя бабушка была из фанариотов, несмотря на то, что дед погиб, сражаясь с ними.

– Что значит «фанариот»? – чуть нахмурила брови Алси. – Ты уже как-то говорил это слово.

– Греки, которые прибыли из района Фанар в Стамбуле, получили монополию на большинство правительственных должностей, на которые назначали христиан. Моя бабушка была внучкой одного из них, правителя Валахии, вот почему я ношу титул князя.

– Понятно, – нахмурившись, сказала Алси.

– Большинство крестьян в Севериноре говорят на валашском, но я к тому же поверхностно знаю венгерский и трансильванский диалект, – продолжал Думитру. – Когда я был мальчиком, дед настоял, чтобы я выучил русский, потому что считал, что будущее Румынии зависит от помощи России, но после его смерти отец запретил говорить и читать по-русски. Перед отъездом в Париж я выучил французский, а английский – за полгода жизни в Англии. Ну и конечно, я могу объясниться на сербском языке и персидском диалекте арабского, на котором говорят при дворе султана. Еще, разумеется, на латыни и немного на церковно-славянском.

Помолчав, Алси сказала:

– Это двенадцать языков! – Слова ее прозвучали смесью обвинения и возражения.

– Я руковожу шпионской сетью, Алси, – криво улыбнувшись, сказал Думитру. – Я плачу людям за то, что они приносят мне информацию, и должен их понимать. А когда появляются шпионы и дипломаты, я должен уметь переброситься с ними словами на их родном языке, договориться о цене и сообщить то, что они хотят услышать.

– Дипломаты? Такие, как русский Николаи Иванович? – нахмурилась Алси. – Со сколькими странами ты имеешь дело?

Ну, это уж слишком! Думитру намеревался сохранить втайне неприглядные подробности своего ремесла. Не то, чтобы теперь в этом был какой-то смысл или неведение могло уберечь Алси, но…

– С австрийцами, французами и британцами – всегда. Князь Обренович присылает иногда кого-нибудь со специфическими вопросами, на которые я не всегда могу ответить. Ну и Османская империя частенько присылает своих представителей.

– Но и ты, и князь говорили, что султан ненавидит тебя, – на этот раз решительно возразила Алси.

– Добро пожаловать в международную политику, Алсиона, – сухо сказал Думитру. – Султан предпочел бы, чтобы меня не существовало, это правда. Но поскольку я занимаюсь разведкой, он хочет знать все, что я делаю. Каждый участник этой игры прекрасно понимает, что я продаю информацию и другим и, как говорится, они знают, что я знаю, что они знают. Так что половина действии, которые совершают участники игры, совершенно бесполезна, и они не могут воспользоваться информацией, которую я получаю от своих шпионов.

– Но кроме того русского, я не видела в Севериноре подозрительных личностей, – сказала Алси.

Думитру скупо улыбнулся:

– Ты и не могла их видеть. Мои разведчики обычные люди, охотники, купцы, путешественники, бояре, крестьяне, деревенские князьки. Увы, тот, с кем мы имели дело, не из их числа, – добавил он, опережая вопрос Алси. – Некоторые пишут письма или копируют чужие. Как я уже рассказывал, именно так я узнал о планах Бенедека жениться на тебе. Другие навещают моих людей или меня, когда появляются новости.

– Почему ты этим занимаешься? – с нотой разочарования в голосе спросила Алси. – Если ты ненавидишь игры, которые затевают великие державы с твоей землей, если тебе отвратительны заговоры и повстанцы, почему ты в этом участвуешь?

– Так считал и мой отец, – ответил Думитру – Он не понимал, что мы замешаны в большой политике, хотим мы того или нет. Я однажды сказал тебе, что не хочу быть пешкой. Если нет другого выбора и приходится участвовать в игре, я хочу быть игроком. Те пятьсот фунтов, что я получаю от этого в год, мне совсем не повредят, как и то, что я использую людей и державы, которые хотят использовать меня. – Он горько усмехнулся – Только теперь, кажется, роли переменились, и я действительно оказался пешкой.

– Ox! – только и сказала Алси, вглядываясь в темный лес за спиной Думитру.

Он видел, как она обдумывает информацию, расставляя все по местам, меняя свое представление о нем. Думитру уже не в первый раз задумался, каково это представление. Что Алси в действительности о нем думает?

Думитру вдруг пришло в голову, как сильно он скучает по ней, не только по ее телу, но даже по той успокаивающей уверенности, что она ждет его, по дружеским разговорам, по ее неожиданным вопросам, бойкому, живому уму. Что произойдет, если он вернет ее в Северинор? Она простит его или будет дожидаться возможности нового побега? И как бы ни было велико его желание, захочет ли сам удерживать ее против воли?