ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ

В семь часов двадцать семь минут Меада отворила двери испуганной Айви.

– Айви, ты так опоздала! Твое счастье, что миссис Андервуд еще не нет дома.

Скуластое остренькое личико Айви приняло изумленно-озадаченное выражение.

– Но, мисс Меада, она прошла прямо передо мной, я видела, как она садилась в лифт. О, боже, надо торопиться! Вы включили газ под пароваркой, мисс?

Айви засуетилась. Но вышло так, что времени у нее оказалось достаточно. Миссис Андервуд вошла в квартиру лишь без двадцати восемь. Она прямиком прошла в свою комнату и закрыла за собой дверь. Айви приблизилась к Меаде.

– Мисс Меада, чудно все. Я же видела ее все время впереди себя, прямо от угла. Если бы на улице было чуть темнее, я попробовала бы проскользнуть мимо нее, но я побоялась. – И почти без паузы она продолжила: – Я подумала, раз она ушла в свою комнату, может, я выскользну на секундочку, не одеваясь, на улицу.

Но Меада лишь покачала головой.

– Нет, Айви, право, не стоит!

Айви состроила гримаску.

– Ладно, ладно, мой друг опоздал, мы и были вместе всего-то пять минут. Он такой красивый, девчонки так за ним и бегают. Ладно, ладно подожду. Но когда я заметила впереди себя миссис Андервуд, и мисс Роланд…

– Ты имеешь в виду, что они шли вместе?

Айви ухмыльнулась.

– Вовсе нет! Мисс Роланд шла далеко впереди, я видела ее белое платье. Она зашла в дом прежде, чем я подошла, а миссис Андервуд стояла в холле, поджидая лифт, поэтому мне пришлось тоже ждать, понимаете? Я ждала за углом, на крыльце, пока не спустился лифт, и миссис Андервуд поехала наверх. Интересно, где она была все это время.

Меада лукаво улыбнулась.

– Возможно, ты сама ее спросишь, Айви.

***

Ровно полдевятого, минута в минуту, Белл отправился «развлекаться» с сознанием честно отработанного дня. Едва он поднялся по лестнице из подвала в холл, как хлопнула входная дверь, кто-то только что вышел. Однако Белл не видел этого человека, так как они уже находились по разные стороны парадных дверей. Но когда он вышел на крыльцо, то успел заметить мужскую фигуру, удалявшуюся в сторону правых ворот. По обе стороны от дома было двое ворот, одни вели направо, другие налево. Дорожки к ним были посыпаны гравием, а между ними рос кустарник.

Мужчина вышел в правые ворота, тогда как Белл в левые, этот путь в город был короче. Едва Белл миновал ворота, как услышал звук работающего мотора, а затем увидел, как мимо него по дороге, ведущей вниз, промчался автомобиль. Краткое появление мужчины в темноте сильно поразило воображение Белла; и позже, когда его спросили об этом, он признался, что принял человека, уехавшего на машине, за мужчину, которого он видел вышедшим из двора сквозь правые ворота, и на вопрос, сумеет ли он опознать его, единственное, что он мог сказать по этому поводу: «Ну, вы и озадачили меня!»

Белл направился в паб «Рука и Перчатка», где, как обычно, встретил своего шурина мистера Уильяма Баркера, чтобы сыграть по-приятельски партию в дарт. До того, как Белл купил обручальное кольцо в магазине старого мистера Джексона, Мэри Белл носила имя Мэри Баркер. Овдовевший, как и Белл, мистер Баркер жил вместе со своей дочерью Адой и ее мужем, который был мясником и очень радушным человеком. В глубине своего сердца Белл жалел бедного Уильяма. «Душевное спокойствие Уильям обретает лишь по вечерам, когда приходит в „Руку и Перчатку“, а его своенравная дочь, пожалуй, могла бы запретить ему ходить сюда». Белл не очень жаловал свою племянницу Аду. Про себя он считал ее чересчур возомнившей о себе, «зазнавшаяся женщина со спесивыми замашками».

Во время игры они обсудили Аду и ее капризы. Для мистера Баркера эти разговоры были настоящей отдушиной, в беседе с другом он черпал новые силы для своего обеспеченного, но подневольного существования, выражавшегося хотя бы в том, что дочь заставляла его каждый день носить накрахмаленный белый воротник. «Если бы было возможно по воскресеньям надевать два, то она заставляла бы меня делать это», – поговаривал он.

– Дай им палец, они норовят оторвать руку целиком, таковы все женщины, – поддерживал его Белл.

Мистер Баркер нахмурился.

– Нет, ее мать была совсем иной. Ани была хорошей женой. Меня удручала только одна ее черта – любила хвастаться вещами перед родственниками. Эту черту унаследовала и Ада. Помню, как Ани подарила мне две синие вазы на мой день рождения, купленные на сэкономленные деньги от домашнего хозяйства. Они смотрелись очень впечатляюще на каминной доске, с позолоченными ручками и нарисованными букетами цветов. Но когда я взял, да брякнул, что скорее предпочел, чтобы она приготовила что-нибудь вкусное, чем покупала синие вазы в гостиную, она вскинулась и возразила, дескать, это мне подарок, и мне должно быть стыдно за то, что я не чувствую благодарности.

Мистер Баркер отпил глоток пива и продолжил.

– Да, – протянул он, – вот откуда эта черта у Ады. Мы поругались из-за этих ваз, но она всегда брала верх надо мной.

– Таковы женщины, – промолвил Белл с усмешкой в глазах.

Мистер Баркер тяжко вздохнул от таких воспоминаний.

– Ада вся в нее, – заметил он.

Полдесятого Белл отправился назад к дому Ванделера. Ровно в десять он закрыл входные двери и спустился в подвал, где все проверил перед тем, как идти спать. Везде был порядок, все находилось на своих местах. Восемь ключей висели в один ряд на стенке старого буфета, каждый на своем латунном крючке. Все ключи были на месте. Мисс Андервуд вернула ключ от квартиры миссис Спунер. Должно быть, она зашла сюда, пока он отлучался. Белл пошел спать, он проспал до половины седьмого утра – до момента, когда зазвонил будильник. Наступил четверг.

В положенное время все обитатели дома Ванделера отправились в свои постели и спокойно уснули, за исключением трех человек. Это были мисс Карола Роланд, миссис Уиллард и мисс Гарсайд. Мистер Уиллард вряд ли тоже лег спать, по крайней мере, не в своей собственной квартире и не в собственной кровати. Впоследствии выяснилось, что его вообще не было в доме Ванделера тем вечером, именно поэтому миссис Уиллард не смыкала глаз всю ночь.

Меада Андервуд тоже легла. Ей хотелось побыть одной, к тому же она очень устала. Но спала она плохо и тревожно, ей досаждали какие-то видения, которые окутывали ее рассудок, но о чем они говорили, понять было невозможно.

Внезапно ее разбудил телефонный звонок. Он звучал еще и еще раз, до тех пор пока она не сняла трубку. Раздался резкий голос Жиля.

– Меада, Меада, это ты?

– Да, я, – ответила она, – в этот миг розовые эмалевые часы на камине начали отбивать полночь.

– Что за звуки? – спросил Жиль.

– Это бьют часы, – пояснила она.

– Бог с ними с часами. Все хорошо, дорогая. Сейчас я не могу сказать тебе, но все в порядке. Больше она не будет нас беспокоить. По телефону я не могу тебе ничего рассказать. Но больше не будет никаких неприятностей. Я зайду к тебе завтра утром.

Связь прервалась, в трубке повисла гнетущая тишина. Часы как раз кончили отбивать полночь. Меада еще долго лежала с открытыми глазами, но ее рассеянные мысли были гораздо приятнее кошмаров, досаждавших ей во сне.

«Карола Роланд лежит мертвая в своей квартире», – это было первое, что она услышала на следующее утро.